Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 61 из 83



Собрав все мужество, Теодор шагнул на трап. Доски угрожающе стонали, но вскоре он, опираясь на ржавый леер, выбрался на палубу и нерешительно огляделся. Корабль был пуст, лишь в лужице под ногами копошилась пучеглазая каракатица. Дряблое тельце вспыхнуло голубым и тут же погасло. Всего лишь светящийся глубоководный моллюск.

Хотя… Теодор невольно отпрянул. Как каракатица попала на борт? Ведь они живут в океанических впадинах, в царстве вечного холода и мрака. Теодору стало жутко — из каких глубин вернулся «Великолепный», раз привез такого пассажира? И какие чудища скрываются в темных трюмах?

Луна выползла из-за облаков, заливая «Великолепный» серым светом. Теодор быстрым шагом направился к корме. Прошел мимо покосившейся рубки, в которой за задраенными иллюминаторами плескалась вода и шевелились тени. На стене висел разбухший от влаги спасательный круг, обросший гроздьями морских уточек.

Теодор вскарабкался по маленькой лесенке и вышел на бак. Посреди широкой площадки птичьей лапой торчали остатки пляжного зонта, под которыми стоял шезлонг. Сидящая в нем сгорбленная фигура в высоком цилиндре не шевелилась, и Теодор решил, что незнакомец спит.

— Прошу прошения, — окликнул Теодор. Набежавшая волна качнула корабль. Голова человека дернулась, и на Теодора уставились пустые глазницы. Вечная улыбка скелета сверкнула в лунном свете. От неожиданности Теодор взвизгнул.

Человек в кресле был мертв, и мертв давно. Плоть истлела, кости покрывала зеленоватая плесень, и они слабо светились. В руке скелет держал бокал с темной жидкостью.

— Доброй ночи, господин фокусник! — скелет приветственно взмахнул бокалом. — Пришли обсудить гонорар за завтрашнее представление? Смею заверить: вы останетесь довольны. В моем цирке все по высшему разряду.

Теодор попятился, задыхаясь от ужаса. Спустя мгновение он несся прочь с проклятого корабля. Он не оборачивался, но был уверен, что слышит за спиной пощелкивание костей, мерное и сухое, как щелчки вентилятора.

Теодор промчался по пирсу и устремился в спасительную темноту лабиринта контейнеров. Оставалось пробежать совсем чуть-чуть, когда он споткнулся о железную балку, замахал руками и упал в лужу. В ноздри ударил запах гнилой воды и мазута.

— Свет!

Фонарь на маяке вспыхнул с невероятной силой. Луч прожектора осветил Теодора, барахтающегося на земле, как упавший на спинку жук. Он поднялся, щурясь от яркого света. Казалось, из темноты на него глядят сотни жаждущих глаз. Несмотря на дрожь в коленях, Теодор невольно поклонился. Он ждал, что сейчас к нему выйдет скелет, но секунды тянулись, а никто не появлялся. Теодор попятился к контейнерам. Луч прожектора пополз следом. Не выдержав, Теодор рванулся и едва успел остановиться, увидев, что ждет его впереди.

В узком проходе возвышалась тумба, и с нее скалил клыки белый тигр. Утробный рык громовым раскатом заметался в железных стенах. Тигр потянулся, выгнув спину, и шагнул к Теодору.

— Рад снова встретиться! — раздалось над головой.

На крыше контейнера стоял Просперо. Лицо дрессировщика тонуло в полумраке, мускулистые руки масляно блестели. Он поигрывал длинным хлыстом.

— Здравствуйте, — прохрипел Теодор.

Тигр обошел его по кругу. Теодор чуть не вывихнул шею, стараясь не упустить животное из вида. У тигра были синие глаза.

— Зигфрид! — Просперо щелкнул кнутом, и зверь, глухо ворча, отступил. — Не бойтесь, он совершенно ручной и своих не трогает. Ведь вы с нами, господин фокусник?

— Простите? — обмяк Теодор.

— Мы наслышаны о вашем невероятном номере. Правда, Зигфрид?

Тигр зарычал, соглашаясь.

— Конечно, я с вами! — заискивающе улыбнулся Теодор хищнику.

— Вам будет нужна ассистентка. Могу предложить свою бывшую. Вы знакомы и прекрасно сработаетесь. Себе я нашел новую. Госпожа Агата!



Из темноты выступила еще одна фигура. Вечно недовольное лицо Агаты сейчас лучилось таинственностью. Красный костюм сверкал блестками. В руках она держала обруч. Домработница кокетливо улыбнулась Теодору.

— Госпожа Агата, покажите господину фокуснику, чему вы научились.

— С превеликим удовольствием! — томно произнесла Агата.

Она подняла над головой обруч, и на ободе заплясали оранжевые язычки пламени. В центре огненного кольца желтым бельмом висела луна. Агата улыбалась.

— Алле-оп!

Удар хлыста. Зигфрид прыгнул, устремившись к луне, как к мишени. Белая молния прочертила небо. Тигр взмахнул лапой, ударил по светилу, и — Теодор был готов поклясться — на луне появились четыре темные полосы. В ту же секунду Зигфрид приземлился по ту сторону обруча.

— Завтра мы собираемся повторить этот трюк на новом уровне, — Просперо хохотнул. — Но он ни в какое сравнение не идет с вашим номером! А теперь позвольте раскланяться, нас ждут репетиции. Желаем удачи!

Свет погас.

Когда глаза вновь привыкли к темноте, рядом никого не было. Теодор побрел по причалу. Возвращаться домой не хотелось. Что его там ждет? Шляпы, полные кроликов, да порхающие по квартире голуби? Вскоре он нашел вытащенную на берег рыбацкую лодку и забрался под брезент. Лежа на жестких мотках сетей, Теодор думал о завтрашнем затмении.

Его разбудило солнце — время шло к полудню; отвесные лучи проникли под брезент и затанцевали на веках. Теодор потянулся и дернулся, ощутив вместо мягкой постели жесткие борта. Затекшее тело ныло, в спину врезалось что-то угловатое, и голова казалась тяжелой, словно пушечное ядро. Он сел, и вчерашний день навалился на него вместе с отсыревшим за ночь брезентом. Теодор испуганно посмотрел на солнце — оно ровно сияло в прозрачном небе. Как Теодор ни старался, он не мог разглядеть признаков затмения. Мелькнула надежда, что все обойдется, и тут же исчезла: порыв ветра принес с набережной карнавальный гул. Город по-прежнему сходил с ума. Теодор выдернул из-под себя что-то жесткое и жалобно вздохнул: в руке оказался старый цилиндр, и не нужно было искать потек желтка, чтобы узнать его. Теодор оглядел себя и обомлел: вместо привычного коричневого костюма на нем оказался невообразимый фрак — алая ткань металлически блестела, пуская веселые зайчики.

Захрустела галька под ногами идущего вдоль берега клоуна. Фигура и походка показались Теодору знакомыми.

— Гораций! — крикнул он.

Клоун оглянулся и расплылся в радостной улыбке. Остановился, поджидая Теодора.

— Гораций… ты… зачем?! — только и смог пропыхтеть тот.

— Ай-ай, — ответил клоун, и жирно намалеванные брови взлетели вверх. — Какая жалость! Вы меня с кем-то спутали, молодой человек.

— Тебе не поможет грим, Гораций, — сердито ответил Теодор. — Перестань валять дурака.

— Грим? Не понимаю, о чем вы, — хихикнул клоун.

Рассвирепев, Теодор схватил его за грудки. Тело Горация неожиданно подалось, как тряпичная кукла. Бессвязно вскрикивая, Теодор подтащил его к воде. Повалил на гальку, сунул лицом в мелкие волны и принялся оттирать краску. Клоун хихикал и подергивался, слабо дрыгая ногами.

— Ай-я-яй, какой сердитый юноша, — пробулькал он.

Теодор оттолкнул его и уселся на землю, обхватив голову руками. Клоун так и остался лежать — он вывернул шею, обратив лицо к Теодору, и посмеивался. Половина рта и один глаз скрывались под водой, щеки по-прежнему покрывали белила, и весело кривился огромный рот — море не смыло грим. Теодор взглянул на промокший рукав — ткань испачкалась краской. Забыв о клоуне, он поднялся и побрел к набережной.

Цирковая толпа несла Теодора в центр города. Под ногами шуршало — асфальт почти скрылся под слоем растоптанных бумажных цветов и опилок. Пахло карамелью и потом, ванилью и порохом. Машины исчезли с улиц, и все шли, как заблагорассудится, не шарахаясь от ревущего и гудящего железа. На перекрестке жонглировали гантелями силачи в полосатых трико. В небо взлетали гроздья разноцветных воздушных шаров. Люди стекались отовсюду, и было невозможно разобрать, где зрители, а где артисты — каждый готов был выкинуть коленце. Теодор затерялся среди этой оравы. Ради маскировки он иногда взмахивал цилиндром — из него то бил цветочный фонтан, то, потешно подскакивая, выбегал кролик. Теодора хлопали по плечу. Из-под ног вывернулась маленькая девочка и писклявым голосом попросила автограф — Теодор, улыбаясь, извлек из воздуха полосатую ручку, открытку со слоном на шаре и вывел размашистую подпись. Шевельнулась робкая гордость — Элиас не зря пригласил, публика узнает.