Убежище

— Простите, но я просто забыла. А сейчас вспомнила и думаю, может быть, он что-нибудь знает. Может, мама как-нибудь объяснила ему появление Фаруха.

Корбен немного подумал.

— А вы сами знаете Рамеза?

— Да, видела его один раз, когда приходила к ней на факультет.

— Что ж, хорошо. — Корбен записал это имя в блокнот, посмотрел на часы и недовольно нахмурился. Уже больше девяти. — Сейчас слишком поздно. Вряд ли мы застанем его в университете.

Он достал из кейса дневник Эвелин, затем вдруг вынул телефон и набрал какой-то номер. Он встал и прошел к стеклянным дверям, ведущим на балкон. Миа слышала, как он попросил кого-то поискать в мобильнике Эвелин номер Рамеза. Немного подождав, он сказал: «Не отключайся!», вернулся к столу, быстро записал номер в блокноте, сказал в трубку «Готово!» и снова набрал какой-то номер. До Миа донеслись гудки, на которые никто не отвечал. Корбен выждал несколько секунд — в Бейруте сотовые телефоны не имеют голосовой услуги, — потом с разочарованным видом положил телефон на стол.

— Он не отвечает.

— Вы же не думаете, что его тоже… — Она не решилась закончить фразу, почувствовав, что опять дала волю своему воображению.

К сожалению, выражение лица Корбена не помогло ей сразу отмахнуться от страшного предположения, хотя он быстро возразил:

— Нет, нет, иначе мне давно уже сообщили бы. Видно, он просто устал отвечать на бесконечные звонки людей, которые слышали о похищении вашей матери и знают, что он работает у нее на кафедре.

Миа сосредоточенно нахмурилась.

— А вы не могли бы узнать его домашний адрес? — быстро спросила она, с опозданием сообразив, что поступила вопреки поговорке «Яйца курицу не учат».

Но Корбен, видимо, не придал этому значение и снова взглянул на часы.

— Не хочу привлекать к нему внимание местной полиции, тем более в такое время. А в нашей базе данных вряд ли найдется его имя. Попробую перезвонить через несколько минут.

Миа с тревогой всматривалась в его лицо, сохранявшее обычную для него бесстрастность, за которой она нутром чувствовала беспокойство. Она вспомнила, как они стояли перед домом Эвелин, и когда задала ему следующий вопрос, в ее голосе прозвучали жесткие нотки:

— Когда мы с вами подошли к дому моей матери, помните, что вы мне сказали? Что я уже понимаю, насколько все серьезно. Разумеется, так оно и было, я это прекрасно понимала, но то, как вы это сказали… — Она помедлила, чувствуя, что ее сомнения оправданы и внезапно сменяются полной уверенностью. — Вы так и не сказали мне всего. Вам известно гораздо больше, я права?

Корбен откинулся на спинку стула, с силой потер шею, потом его взгляд стал очень серьезным, как будто он принял какое-то решение. Он достал из кейса свой ноутбук, поднял крышку, включил его и коснулся указательным пальцем маленького сканера отпечатка пальцев, после чего нажал какие-то клавиши. Экран осветился. Корбен нашел нужную папку и обернулся к Миа.

— Но имейте в виду, это секретные сведения, — сообщил он, подняв палец и глубоко вздохнув, как будто еще сомневался, не допускает ли он ошибку, открывая ей эти данные.

Он повернул к ней экран. Миа увидела отчетливый снимок стены в узкой, похожей на камеру комнате с глубоко выцарапанным в ней кругом примерно в диаметр раскрытого зонта, если соотносить его с размером укрепленного на потолке светильника. Миа присмотрелась и сразу узнала в круге изображение свернувшейся в кольцо змеи.

— Я работал в Ираке с начала войны, — объяснил Корбен. — В одно из наших подразделений поступили сведения о враче, очень близком к Саддаму, но к тому времени, когда к нему в поместье нагрянули с рейдом, он успел сбежать.

Миа готова была обрушить на него кучу вопросов, но Корбен еще не закончил.

— Они обнаружили там нечто ужасное. В подвале дома оказалась настоящая лаборатория с великолепно оборудованной операционной и самыми современными хирургическими инструментами. Этот доктор проводил там эксперименты, которые… — Он помолчал, будто подыскивая слова, и по лицу его пробежала гримаса боли. — Он экспериментировал над людьми. Над молодыми и старыми, женщинами и мужчинами, над детьми…

Миа вся похолодела от страха за мать.

— Несчастные жили в камерах подвала, и незадолго до рейда их казнили, всех до одного, представляете! Неподалеку от его поместья прямо посреди поля мы обнаружили общую могилу, куда они сбрасывали обнаженные трупы. У некоторых отсутствовали разные части тела, у многих на теле имелись послеоперационные швы, а порой пленников швыряли в яму, даже не потрудившись зашить разрезы, сделанные во время операции, чтобы извлечь то, что его интересовало. В подвале нашли заспиртованные органы и огромное количество крови в банках, которыми были набиты холодильники. В лаборатории имелись и более страшные находки, от описания которых я вас избавлю. Он использовал людей как подопытных кроликов и просто выбрасывал то, что ему не нужно. Похоже, всем необходимым его снабжал Саддам. — Корбен помолчал, очевидно, отгоняя от себя страшные воспоминания. — А это, — он указал на изображение уроборос, высветившееся на экране, — было вырезано на стене в одной из камер.

Ощутив во рту вкус крови, Миа поняла — она бессознательно прокусила губу насквозь.

— Какими же экспериментами он занимался?

— Точно мы не знаем. Но принимая во внимание интерес Саддама к поиску эффективных средств массового уничтожения людей…

Миа посмотрела на него округлившимися от ужаса глазами.

— Вы думаете, он работал над биологическим оружием?!

Корбен пожал плечами.

— Его работа, эти трупы, поддержка его Саддамом — все это держалось в тайне. Сложите все вместе, и вы поймете — он искал вовсе не способы лечения рака.

— Но почему на стене вырезан такой символ? — спросила Миа, не отводя взгляда от экрана ноутбука.

— Мы не знаем. Нам удалось найти в Багдаде людей, которые с ним сталкивались. Я разговаривал с торговцем древностями и с человеком, курировавшим Национальный музей. Судя по всему, этот человек, хаким, как они его называют, очень интересовался историей Ирака, в особенности древней. Они говорят, он отлично ее знал и постоянно разъезжал по всему региону. Когда они прониклись ко мне доверием, то признались — хаким велел им отыскивать в старинных книгах и рукописях любые упоминания про уроборос.

— Что они и делали, да?

— Верно, — подтвердил Корбен, — но ничего такого не нашли. Тогда он потребовал от них не прекращать поиск и расширить его круг за пределы Ирака. Они повиновались, ведь он был буквально одержим этим символом и обоим внушал настоящий ужас.

— И все их поиски ничего не дали, да?

Корбен покачал головой.

— А теперь он хочет получить книгу… — Миа связала в уме все ниточки. — Выходит, этот… этот доктор все еще где-то там.

Он кивнул.

— И выдумаете, маму похитили по его приказу? — страстно желая услышать возражение, спросила она.

Суровый взгляд Корбена лишил ее хрупкой надежды.

— Через несколько недель после того, как обнаружили страшную лабораторию, следы хакима затерялись где-то на севере от Тиркита, и с тех пор мы ничего о нем не слышали. Принимая во внимание тот факт, что Эвелин занималась изучением символа уроборос, а также особую жестокость, с которой кто-то стремится захватить иракские древности, я считаю вполне вероятным, что либо она находится у него, либо ее удерживает человек, каким-то образом с ним связанный.

Миа окончательно упала духом. Судьба матери, оказавшейся, как она считала до того, в руках обыкновенных контрабандистов, вызывала у нее сильную тревогу, но теперь… Теперь она даже думать боялась о ее дальнейшей судьбе.

Она уронила руки на колени, перед глазами поплыли радужные круги. Как будто сквозь толстое одеяло она слышала, как Корбен набирал какой-то номер по мобильнику, отдаленные гудки в трубке, потом щелчок выключенного телефона. Постепенно туман вокруг нее рассеялся, она пришла в себя и догадалась, что Корбен снова пытался соединиться с Рамезом. Тряхнув головой, она без обиняков высказала ему внезапно возникшую у нее мысль: