Страница 4 из 77
Все начинается с Питера, где оформляешь поездку в агентстве на Светлановском. В очередной раз убеждаешь себя в том, что полет — дело абсолютно безопасное, хотя летать ты никогда не любил и не станешь. На самом деле ничего страшного: каких-то два часа — и ты уже в Амстердаме. Здесь будет время прийти в себя: чуть ли не двенадцать часов. Потом еще одна нервотрепка: самолет до Найроби, полет куда более продолжительный, ночной, можно поспать — если нервы позволяют уснуть в воздухе. Сначала Тригу это не удавалось, но постепенно он научился расслабляться.
Это вовсе не лишнее: после посадки, когда с облегчением убеждаешься, что багаж прибыл одновременно с тобой, а не упорхнул куда-нибудь в другое полушарие, предстоит добраться до Лейтокитока: направление — юго-восток, время — часов пять или около этого. Там тебя поселят в Кибослопссафари-коттедже — и вперед, в национальный парк Амбоселли. Если ты «чайник», тут стрелять тебе еще не придется, будешь только смотреть, с непривычки ахать и удивляться: смотри-ка, они и на самом деле существуют, все эти звери! То же самое повторится и в национальном парке Тцавовест, где в Килагуни, в Лодж-отеле случайно встречаешь земляка, московского бизнесмена примерно твоего уровня, но компании с ним не получится: он собирается на ночное сафари, а оттуда утром — к морю, в Момбасу.
Но ты давно уже не новичок, через все это уже прошел и спешишь уехать отсюда на юго-запад, где неподалеку проходит граница с Танзанией, потому что лучшее охотничье сафари — именно там. А тебе только оно, собственно, и нужно. Особенно если стены твоего дома еще не успели украситься головами, рогами, бивнями, а пол не закрывают ни полосатые, ни пятнистые, вообще никакие экзотические шкуры. А если уж ты решил добиваться славы охотника, то без них обойтись просто невозможно. Охотничье сафари, собственно, и есть настоящее сафари, что на суахили означает просто путешествие или, быть может, приключение.
Путешествие, обходящееся, прямо сказать, недешево. Не поездки, отели и прочие необходимые условия: это ясно заранее. За аренду ружья и патронов платить полсотни евро в день ты, разумеется, не станешь: арсенал у тебя свой, ты ощущаешь себя если и не вполне профессионалом, то во всяком случае отнюдь не начинающим любителем. В Танзанию ты приехал, чтобы убивать — по закону, с разрешения властей. То есть по лицензии. А вот это обходится в копеечку.
Если сейчас выйти из оружейной снова в большую гостиную, то там по стенам как раз и развешаны денежки: вот львиная шкура, за право добыть ее пришлось отдать ни много ни мало десять тысяч евро; вот рогатая голова буйвола, внушительная, прямо сказать, головенка — пять тысяч, а вот скалит зубы леопард — три с полтиной…
Оскал этой кошечки и сейчас вызывает неприятные ощущения. Хотя, строго говоря, у него, пятнистого, не было никаких шансов против винтовки с оптикой и лазерным прицелом, но принято все-таки считать, будто схватка происходила на равных, и воображение услужливо подсказывает, что могло бы случиться, если бы ружье дало осечку, а у джипа, достаточно уже послужившего на его веку, заглох мотор и расстояние между вами оказалось бы втрое меньше, чем на самом деле… Брр! За подобное ощущение, пожалуй, трех с половиной тысяч не жалко. А уж о такой мелочи, как двести в день за само участие в охоте, и говорить не стоит. Согласен был бы и больше заплатить за возможность заглянуть в круглые пристальные кошачьи глаза. Правда, на таком расстоянии их не очень-то и замечаешь, не до того…
Да. Но всем этим воспоминаниям не под силу бороться с досадой, возникающей, как уже говорилось, при взгляде на пустое место на стене большой гостиной. И преодолеть ее можно, только напомнив самому себе: близок уже, совсем близок день, когда можно будет наконец закрыть пустоту, утвердив на этом месте то, что только и даст тебе право назваться самым настойчивым, самым умелым, самым метким — и так далее, и тому подобное — охотником века. А может быть, и всей истории, как знать?
Иными словами, укрепить на этом пустующем месте голову того самого — а точнее, той самой Голубой слонихи, единственной в мире, известной теперь под именем Лазурной Принцессы.
Мино Пал, Второе лицо, был очень недоволен.
— Хотел бы я знать, сколько еще придется мирозданию терпеть бесчинства восемнадцатой модели! — возмущенно говорил он своему коллеге и начальнику, пока оба они готовились к созданию короткого Черного коридора, что возникнет на несколько мгновений между базой Патруля и Полигоном-6, известным также, как Мир *238796, самоназвание — Земля. — Ведь давно ясно: эксперимент с ней вышел из-под контроля, конструкция не оправдала себя, все, что еще можно спасти, уже перемещено в места постоянного обитания, а остаткам все еще позволяют резвиться! И вот они собираются уже откровенно вмешиваться в нашу работу, угрожать Конструкторам Жизни! Эти плохие игры, чего доброго, приведут к тому, что мы вообще останемся без Шестого полигона — а ведь место редкостно великолепное, и столько конструкций на нем еще и сейчас обкатывается. Неужели нельзя тихо, спокойно, не проявляя излишней жестокости, освободить Полигон от присутствия взбесившейся конструкции? А то они и до принцессы Инолы доберутся — с них станется, жидкомозгих… Послушай, не запросить ли тебе Ядро: может быть, нам позволят наконец закрыть модель-18 окончательно, раз и навсегда?
Что касается культур, существующих сейчас на Шестом полигоне, то, как отлично знал Ас Орум, эксперимент с восемнадцатой моделью был уже почти закрыт: эта конструкция, на которую некогда возлагались немалые надежды, оказалась чрезмерно активной и склонной к подавлению или уничтожению себе подобных, в ущерб сосуществовавшим с ней хронологически и территориально моделям 14, 15 (погибли), 19 (находится в латентном состоянии) и 17 (едва теплится). Модель-16, основная ее численность, была перенесена на Большой Вихрь и теперь там процветает.
В общем, сейчас у руконогой цивилизации было даже больше противников, чем сторонников, и этой серии моделей грозило окончательное закрытие по причине, как формулировали противники, полного отхода от главных принципов жизни. Такой отход критики усматривали в несомненной тенденции вытеснения белковых конструкций металлическими.
— Уже запрашивал, — откликнулся Ас Орум. — Ядро считает, что продолжение существования восемнадцатых еще представляет интерес. Напоминает, что отрицательные результаты тоже важны — они помогают не повторять ошибок. И заверяет: решительные меры будут непременно приняты, если возникнет угроза Полигону. А пока этого не происходит, решено ограничиться наблюдением. Я-то думаю, что на самом деле Ядро, как всегда, хочет избежать силового вмешательства, к тому же уверено в том, что восемнадцатые и сами уже вырыли себе достаточно глубокую могилу.
— Интересно. А кто сообщит Ядру, что угроза стала реальной?
— Мы, кто же еще?
— Так сделаем это сейчас!
— Сейчас у нас другая задача: сохранить принцессу Инолы. Всего лишь. Об остальном сможем судить на месте. Понаблюдаем некоторое время…
— К чему медлить? Ведь источник опасности известен?
— Ну, установить его не составит труда.
— Так обезвредим его сразу — и дело с концом.
— Нет, — возразил Ас Орум. — Конструкторы сочли, что это может оказаться интересной составной частью испытания. Потому что по замыслу на Иноле модель должна будет самостоятельно нейтрализовать все опасности, какие там только возникнут.
— Это разумно. Но Полигон — не Инола.
— Потому мы и оказались тут. Поскольку на Полигоне довольно много таких опасностей, с какими на Иноле нашей модели просто не придется сталкиваться: их там не будет в принципе.
— Я понял. Все, что исходит от модели-18…
— Вот именно. Мир восемнадцатой модели относится к категории хищных. И жестокость там чаще преобладает над стремлением к красоте. Не хочу сказать, что эстетика чужда им, но слишком уж часто она служит при создании орудий убийства. В то время как при нормальной психике такие орудия должны вызывать чувство отвращения уже самим своим обликом. Но, в конце концов, не наша задача давать оценки окраинным мирам, их нравам и обычаям, какими бы отвратительными они порою ни были. Наша обязанность — обеспечить сохранность точки роста. Любыми средствами.