Страница 3 из 76
Книга Меховского действительно всполошила тогдашний ученый мир. Поверивший его аргументации Альберт Камнезе (кстати, он знал и личные впечатления своих отца и брата от посещений Московии) в письме к папе Клименту VII восклицает, что не может-де… «надивиться дерзости географов, которые без стыда и совести рассказывают невероятные вещи о Рифейских и Гиперборейских горах…», которые, — это уже ему вторит Павел Иовий, тоже известный тогда ученый, — «…положительно известно в настоящее время, нигде не существуют…»
Тут самое время сказать, что многие современные нам авторы упрекают Меховского в неоправданном снятии Рифеев. «Ведь это Урал!» — восклицают они, поддерживая концепцию Юлия Помпония. Нет. Меховский был более близок к современному знанию, чем римлянин. Он тоже знал о существовании гор на северо-востоке Европы. И описал их в том же труде, там, где рассказывает о народе югры (угры — мадьяры). «Югры вышли из Югры, самой северной и холодной скифской земли у северного океана… Югра — самая северная страна и вовсе не имеет высочайших и недоступных гор, ни таких, как Альпы в Италии, ни таких, как Сарматские горы. Следовательно, неверно говорят некоторые историки, что гугны (гунны) вышли из своей области — из величайших и недоступных гор. В Югре, впрочем, есть горы, покрытые густым лесом, но это пологие и легкодоступные горы средней величины и высоты, скалистые и утесистые…»
Так что знание Меховского об Урале было достаточно точным. И он обоснованно противился устоявшемуся мнению, что в этих горах берут начало лежащие далеко к западу Дон и Днепр. Он понял — ничего-то об этих горах Птолемей не знал. Отвел им место на своей карте мира по интуиции. А она — подвела.
Думается, современные критики Меховского близки в своей позиции к мнению австрийского императора Максимилиана I (Матвей Меховский неосторожно послал ему в подарок свою книгу). Император, истовый поклонник Птолемея, был страшно раздосадован покушением на авторитет своего кумира. Решительный человек, он вознамерился немедленно же опровергнуть нахала. Воспользовавшись предлогом подписать какой-то договор, он послал в Московию своего дипломата Франческо да Колло, главной целью поездки которого было доказать розысками на месте неоправданную гнусность покушения Меховского на святые авторитеты.
Впрочем, суть поручения хорошо описал сам да Колло:
«Императору прислана была книга, написанная знаменитым врачом и ученым из Кракова, в которой он осмелился уличить в досадных ошибках государя всех космографов Птолемея. Там, где последний описывает северные страны, и особенно там, где он учит, что Танаис берет начало в Рифейских горах, что якобы этого или подобного ему горного кряжа в России вовсе не существует. Его величество, хорошо осведомленный в географических вопросах и большой почитатель Птолемея, которому он, как все образованные люди, обязан своим знанием космографии, прочел его замечание о Птолемее с большим неудовольствием и дал нам ясное указание исследовать этот вопрос заново…»
Во время пребывания в Москве да Калло старался собрать все сведения, чтобы опровергнуть Меховского. Но уже и опытному царедворцу было слишком одиозным утверждать, что да, стоят, мол, Рифеи в верховьях Танаиса. Поневоле пришлось, чтобы хоть как-то обелить Птолемея, принять трактовку Юлия Помпония. Тем более что и сам Франческо в беседах со сведущими людьми удостоверился, что в дальних северных пределах Московского государства, в стране, называемой Югра, действительно есть горы. Он вслед за Лэтом и отождествил их с горами Птолемея. Но тут же доказал себе, что все же источники великой реки Танаис находятся там, а не в княжестве Рязанском (по Меховскому). Для пущей важности в своем донесении императору да Колло прибавил, что на обратном пути из Москвы, в польском городе Петракове, он имел случай видеть самого Меховского и разубедить его в ошибке. И Меховский (якобы. — Л.С.) сознался, что был введен в заблуждение, основав свое показание на рассказах пленных московитян, содержавшихся в Кракове.
Да Колло, конечно же, был истый придворный ученый. Государю нужны Рифеи — значит, они есть. И если даже немного их сдвинуть в сторону, то главное все же — утвердить угодное императору знание о них. Чтобы, не дай бог, не прогневить властелина. И дипломат решил хоть и передвинуть Рифеи, но оставить там истоки Дона (Танаиса). На всякий случай.
На первый взгляд может показаться странным сегодня, что спор о наименовании гор, расположенных в дальних московитских пределах, вели почему-то иностранцы. Будто бы он не касался русских. Но это отнюдь не так. Просто у русских этот вопрос никогда не возникал.
К моменту приезда в Москву да Колло (июнь 1518 года) русские уже давно примерились к горам на своих восточных рубежах. Отряды московских воинов все чаще проникали в азиатские пределы. И, естественно, давно уже определились с названием порубежных гор. Вот доказательство тому.
В одном из воинских рапортов конца XV века, о карательной экспедиции ратников Ивана III во главе с князьями Семеном Курбским и Петром Ушатым, посланных зимой 1499 года (на лыжах) расправиться с угорскими князьями, не уплатившими своевременно дани, как нечто обыденное прозвучало русское название Уральских гор: «…От Печоры шли воеводы до Камени две недели и тут развелись воеводы князь Петр да князь Семен Камень-щелью; а Камени в оболоках не видать, коли ветрено ино оболока раздирает, а длина его от моря до моря…»
Так русские очень просто и очень честно отнеслись к присвоению имени вновь открываемой ими горной стране — они точно перевели на свой язык ее название с коренных языков. Ведь Уральские горы у всех североуральских народов звались Камень. И у хантов камень — «кёв», и у манси камень — «нёр», и у коми камень — «из». Только у ненцев немного иначе — «нгарка пэ» — большие камни.
Тем не менее это имя не удержалось.
Как же развивался процесс «окрещения» Урала дальше? В него вновь вмешался иностранец. Так случилось, что в те же годы, когда в официальных русских документах начали называть далекие восточные горы «Камни», в Москву прибыл австрийский дипломат и путешественник барон Сигизмунд фон Герберштейн. То ли в окружении императора Максимилиана I все царедворцы быстро становились искушенными географами, то ли барон просто по душевной склонности был любознательным путешественником, но несомненен факт, что за два посещения Москвы — в 1517 и 1526 годах — он быстро и умело насобирал обширную подборку сведений о стране пребывания. В 1549 году, основываясь на них, барон выпустил книгу «Записки о московских делах». Для темы нашего разговора интересен материал, собранный в разделе «Указатель пути к Печоре, Югре и Оби». Автор утверждает, что основой раздела послужил перевод какого-то русского путеводителя. Может быть, и так. Во всяком случае, из книги следует: барон был наблюдателен, умел работать с документами и находить истину в спорах. Что никаких Рифейсквх гор в верховьях Дона нет, ему в 1519 году было уже очевидно. Но куда-то же надо было поместить эти столь любезные сердцу его императора горы! И он написал: «…За Печорой простираются до самых берегов ее высочайшие горы, они совершенно лишены леса и почти даже травы. Хотя они в разных местах имеют разные имена, однако вообще называются „Поясом мира“… и во владении государя Московского можно увидеть одни только эти горы, которые, вероятно, представлялись древним Рифейскими…» Барон дал новое название горам, потому, вероятно, что был убежден: Птолемей просто ничего не знал толком об этих краях…
В другом месте Герберштейн говорит, что, имея в разных местностях разные названия, горы на северо-востоке Европы носят одно, общее, имя — Земной Пояс. Вот так, как бы совершенно случайно, в географический обиход было запущено еще одно название Урала. Тоже ниоткуда взялось?
Известный комментатор Герберштейна Е. Замысловский в книге «Герберштейн и его историко-географические известия о России» (СПб., 1884. С. 130–131) пишет: «Земной Пояс, может быть, было переводом названия инородческого и потому дано было хребту, принимаемому за естественную грань двух частей света, что он тянется на весьма значительном расстоянии от юга к северу, между тем как ширина его сравнительно ничтожна».