Страница 66 из 108
Таким образом, Германия тщательно пыталась выстроить устойчивую «построссийскую ось» — Киев, Новочеркасск, Екатеринодар, Тифлис. Скоропадский, Краснов и грузинские меньшевики содействовали им в этом чем могли.
Сам атаман, прекрасный беллетрист, но известный своим более чем вольным обращением с музой Клио, требовал от населения Дона, чтобы оно воздержалось «от каких бы то ни было выходок по отношению к германским войскам и смотрели бы на них так же, как на свои части», параллельно уверяя немцев в лояльности и традиционной дружбе со стороны казачества, которое, по его оригинальной версии, вместе с немцами билось «плечом к плечу еще во время Тридцатилетней войны, когда донские полки находились в рядах армии Валленштейна».
Вместе с тем он просил оккупантов «признать права Всевеликого Войска Донского на самостоятельное существование, а по мере освобождения последних Кубанского, Астраханского и Терского войск и Северного Кавказа право на самостоятельное существование и всей федерации под именем Доно-Кавказского союза». В этот «союз» (его еще именуют Юго-Восточным) должны были, по замыслу Краснова, войти Донское, Кубанское, Терское и Астраханское войска, «вольные народы степей» и горцы Северного Кавказа.
Попутно атаман настаивал на возвращении лихо аннексированных гетманом Скоропадским земель в состав «Войска Донского, которое владеет Таганрогским округом более пятисот лет и для которого Таганрогский округ является частью Тмутаракани, от которой и стало Войско Донское». А заодно, чтобы не мелочиться, просил добавить к войсковой территории «по стратегическим соображениям» воронежские станции Лиски и Поворино, поволжские города Царицын и Камышин, призывая надавить на Москву с тем, чтобы она возместила Дону убытки, «происшедшие от нашествия большевиков».
Кайзер Вильгельм II вряд ли слышал когда-либо о Тмутаракани, тем более ему неведомо было, что Альбрехт Валленштайн водил на шведов мифические «донские полки», учитывая, что во главе полчищ европейских отморозков-ландскнехтов громил он при этом как раз в основном исконно германские земли. Однако, по достоинству оценивая атаманскую риторику, немцы поддерживали Краснова, чем могли.
Пикантности ситуации добавляло то, что в начале лета мятежный Чехословацкий корпус (порядка 40 тысяч штыков), считавшийся действующей боевой силой Антанты, сбив красногвардейские заслоны у Самары, вышел к Волге. В его составе храбро бился с русскими под Челябинском и Екатеринбургом командир роты будущий Герой Советского Союза и «большой друг СССР» Людвиг Свобода, бойко строчил донесения писарь 1-го добровольческого полка имени Яна Гуса будущий великий писатель Ярослав Гашек.
После выступления чехословаков в Самаре эсеры тут же образовали Комитет членов Учредительного собрания (Комуч) и начали формировать собственную антибольшевистскую армию.
Один из создателей Чехословацкого корпуса, командир его 1-й дивизии генерал Станислав Чечек писал в приказе: «Наш отряд определен как предшественник союзнических сил, и инструкции, получаемые из штаба, имеют единственную цель — построить антинемецкий фронт в России в союзе с целым русским народом и нашими союзниками».
Таким образом, чехи оказались всего лишь в 60 верстах от позиций донцов, теснивших красных к Царицыну. Если бы Краснов пошел на контакт с чехами и соединился с союзниками, Германия получила бы второй фронт на Дону, где у нее к тому времени оставались лишь слабые пехотные части. Можно было бы не сомневаться, что в этом случае Добровольческая армия активно выступила бы на стороне атамана и чехов.
Однако Краснов поспешил заверить представителя рейхсвера майора фор Стефани в лояльности донцов и запрете пропуска через свою территорию чешских подразделений. Что было вскоре премировано немцами возвратом Украиной Таганрогского округа. У гетмана-марионетки его мнения вообще никто не спрашивал.
Пока не восстали чехи, немцы позволяли себе смотреть сквозь пальцы на русские карнавальные шалости с переодеванием и делали вид, что не знают, куда идет оружие и куда набирает добровольцев вербовочный центр в Киеве. После ряда екатеринодарских газетных публикаций о необходимости объявления войны прогерманской Украине и изгнания немцев (чувствуется стиль прибывшего на Кубань блистательного журналиста Василия Шульгина) майор Кохенгаузен жестко потребовал от Краснова, чтобы атаман надавил на Деникина с тем, чтобы «он прекратил газетную травлю гетмана Скоропадского и возбуждающие против немцев статьи».
В частности, Шульгин в газете «Киевлянин» (вскоре закрытой немцами) писал: «Так как мы немцев не звали, то мы не хотим пользоваться благами относительного спокойствия и некоторой политической свободы, которые немцы нам принесли. Мы на это не имеем права… Мы — ваши враги. Мы можем быть вашими военнопленными, но вашими друзьями мы не будем до тех пор, пока идет война».
Как признался сам Краснов, «генерал Деникин не обратил внимания на просьбу атамана». Тогда на Дону были поставлены жесткие кордоны, все офицеры вербовочного центра в Киеве были арестованы, добровольцы задержаны, Эйхгорн потребовал немедленного возврата всех военнопленных, подданных Австро-Венгрии. То есть бойцов чешского Инженерного батальона Добрармии капитана Ивана Немечека.
Но с Деникиным подобное не проходило. Командующий заявил, что защиту своих соратников считает вопросом чести и что, несмотря на желание избегать столкновения с немцами, он не остановится в случае нужды даже перед боем.
Тем временем немцы лихорадочно пытались создать на юге подконтрольные себе национальные русские подразделения, которые могли бы реально противостоять как неподконтрольным красногвардейцам, так и непонятным белогвардейцам, в случае их выступления на стороне Антанты.
В Киеве началось формирование так называемой «Южной армии» при самой тщательной опеке германских военных.
В конце июля с Дона прибыл бывший петербургский присяжный поверенный и член «Русского Собрания» Михаил Акацатов, который с полковником лейб-гвардии Конного полка герцогом Георгием Лейхтенбергским (председатель Общества ревнителей истории) приступил к сколачиванию организованной вооруженной силы в составе пехотной дивизии военного времени с конницей и артиллерией. Монархическая направленность «армии» особо оговаривалась с немцами и подчеркивалась шевроном на шинели из бело-черно-желтых «имперских» цветов. Снабжая оружием из секретного военного фонда, оккупанты ставили условие: офицеры этой «армии» должны были обещать воевать только против большевиков в Богучарском уезде Воронежской губернии в союзе с войсками генерала Краснова (в его лояльности уже не сомневались). Если же офицеры «армии» условие нарушат и захотят объединиться с Деникиным, они будут обязаны оружие вернуть.
Монархисты предложили возглавить будущую «армию» генералу Келлеру, отказавшемуся переехать к Деникину. Тот и в этот раз отказался: «Здесь часть интеллигенции держится союзнической ориентации, другая, большая часть — приверженцы немецкой ориентации, но те и другие забыли о своей русской ориентации».
За лето 1918 года на Украине было открыто 25 вербовочных бюро, через которые в «Южную армию» завербовались около 16 тысяч добровольцев, 30 % которых составляли офицеры. Еще около 4 тысяч ушли через бюро в Добровольческую армию Деникина через Дон.
Как вспоминал герцог Лейхтенбергский, он написал генералу Деникину о том, что «Южная армия» готова к совместным действиям с «добровольцами» против общего врага — большевизма. На это был получен сухой и вежливый ответ от главкома Добрармии: «Добровольцы совершенно самостоятельны, ни в чьей помощи не нуждаются, а о совместных действиях можно будет говорить только тогда, когда «Южная армия» освободится от иноземной зависимости и обязательств».
Вряд ли Деникин просто так стал бы разбрасываться немногочисленными союзниками, завязнув в боях на Кубани и в Ставрополье. Скорее всего, хорошо помня опыт генерала Корнилова, окружившего себя откровенными проходимцами и авантюристами, не хотел наступать на те же грабли в случае с этим явным «троянским конем» рейхсвера. Да и сам вряд ли верил в боеспособность «армии», сделавшей ту глупость, на которую не пошел сам генерал — объявившей о своих монархических целях. Это значило заранее оттолкнуть от себя крестьянство, рабочих и либеральную интеллигенцию. Компрометировать себя открытым сотрудничеством с непонятными личностями германской ориентации в ожидании обещанной помощи от Антанты Деникин не собирался.