Страница 14 из 45
Позже прусский государственный деятель Вильгельм фон Гумбольдт писал в 1811 году, то есть в то время, когда величие Пруссии казалось уже в прошлом: "Пруссию нельзя сравнивать ни с каким другим государством; она более великая и не только стремится к этому, но и должна быть более великой, как к тому приводит ее естественное влияние. Так что к этому ее должно что-то подвести… Во времена Фридриха II. это был его гений". В этом много истинного, но возможно все-таки, что это не вся правда; причем мы хотели бы установить, соответствует ли особенный Великий Фридрих полностью определению "Гений"? Несомненно, что Фридрих личной отвагой, силой воли и настойчивостью добыл для Пруссии такой приз, который превосходил материальные возможности страны и в те времена был неповторимым. Но ведь все же Фридрих в течение многих лет существенно увеличивал материальный базис силы Пруссии, почти удвоил; и все же после смерти Фридриха при его наследниках, которым никто не присваивал звания "Гений", она сперва удерживала за собой в течение двадцати лет звание великой державы, а затем, после внезапного и глубокого падения, снова утвердила себя в качестве великой державы. Так что кроме личных качеств Фридриха и его личных достижений, вкладом в подъем Пруссии должно было быть еще и нечто иное, чтобы этой невзрачной государственности придать качества великой державы. И это "иное" при ближайшем рассмотрении также можно хорошо распознать. Оно состоит из двух частей.
Во-первых, эта характерная особенность прусской государственности, которая давала ей особенную гибкость и эластичность, особенность, которую Пруссия использовала лучше других государств, а именно: не только покорять чужие земли и население, а после покорения также успешно их ассимилировать и интегрировать.
Второе же — это благосклонность обстоятельств: нестабильная, в определенной мере непостоянная международная конъюнктура сил, которая для политики смелых нападений и быстрых перемен направлений, присущей Фридриху (и, что меньше вспоминают, оставшейся такой же при его первых наследниках) представляла более чем благоприятный шанс.
К первой особенности мы подробно вернемся в конце этой главы, где будем рассматривать проблематику второго и третьего разделов Польши. Вторую особенность однако следует постоянно иметь в виду, чтобы понять успехи Фридриха Великого, а не только в изумлении качать головой. Пруссия в своем возникновении и в подъеме до великих держав всецело является дитем европейской эпохи между Вестфальским миром и Французской революцией. Ни при каких иных обстоятельствах такое государство, как Пруссия, не смогло бы сделать такую неслыханную карьеру. Эту эпоху можно назвать возрастом полового созревания европейской политики силы, возрастом диких порывов и сумасшедших проделок. В это время соотношения сил в Европе менялись столь калейдоскопическим образом, как никогда прежде и никогда после этого. До этого в Европе, тоже в течение полутора столетий и вообще примечательно похоже на сегодняшний день, было только две действительные силы, в открытые или скрытые длительные конфликты которых должны были встраиваться все другие: Габсбурги и Бурбоны. После этого, по окончании наполеоновского кризиса вплоть до первой мировой войны, Европа жила в стабильной, тщательно удерживаемой в равновесии системе пяти сил. Но между 1648 и 1789 годами Европа напоминала зал игорного дома. Континент в течение 140 лет напоминал биржу держав, на которой непрерывно менялись курсы. Постоянно где-то велась война. Война в эту эпоху была почти нормальным состоянием, разумеется (благодаря военной революции, которую мы описали в предшествующей главе) более или менее сносным нормальным состоянием, в котором мирные граждане выживали почти как в мирное время. Войны вели только армии. То, что провинции и страны меняли своих владык, при таком количестве войн не составляло ничего особенного, так же мало значило то, что возникала новая власть, а старая исчезала.
Германская (или Римская [36]) Империя со времени Вестфальского мира стала живым трупом, в разлагающемся теле которого такие формации, как Бавария, Саксония, Ганновер и собственно Бранденбург-Пруссия могли развивать свою собственную жизнь. В качестве державы Германская Империя больше не рассматривалась. К двум старым главным державам, Франции и Австрии, присоединились однако две новые — Англия и Россия. Три старых государства — Испания, Польша и Турция — потеряли силу и влияние и постепенно из завоевывающих и владычествующих государств сами стали объектами чужой политики. Две новые, правда худосочные державы — Нидерланды и Швеция — на некоторое время поднялись до уровня великих держав, однако не смогли удержаться на этой высоте достаточно долго. Когда они снова ослабели, на сцене появился наконец один еще более новый, еще более бросающийся в глаза аутсайдер и остался на ней, несмотря на все вероятия — Пруссия.
На этом фоне захват Фридрихом стран не выглядел столь вопиющим беззаконием, как можно было бы его расценивать с позиций современности. В конце концов Пруссия Фридриха сделала в Силезии и в Западной Пруссии не более, чем уже сделали или еще делали Франция в Эльзасе, Швеция в Померании, Бавария в Пфальце и другие страны где-то еще. Кроме того, в случае Западной Пруссии у Пруссии было по крайней мере то извинение, что Пруссии действительно нужен был этот соединительный кусок между Померанией и Восточной Пруссией — один взгляд на карту показывает это.
Правда, Силезия не была ей нужна. С отнятием Силезии Пруссия выдвинулась в область, в которой ей собственно нечего было искать; Силезия всегда выступала как длинный нос из бранденбургско-померанско-прусской массы земель на севере. Она столетиями под чешской короной принадлежала к Австрии, и ее аннексия была грубым вызовом Австрии. Хищение Силезии Австрия ведь тоже не простила — по крайней мере, на протяжении половины столетия, а в глубине души — и вовсе никогда. И не будем забывать: Австрия была и оставалась еще долгое время гораздо большей и более сильной державой, чем Пруссия. Тем самым длительной враждебностью Австрии Фридрих свое государство обременил тяжелой закладной, которую едва ли перевешивало приобретение силезских земель.
Почему же он это сделал? Как известно, это было практически первое, что он сделал. Летом 1740 года он вступил на трон. Уже в декабре он приказывает своей армии двигаться в Силезию, "на встречу со славою". Почему?
Шаткие притязания на наследство, которые он мог бы предъявить на парочку небольших частей Силезии, были слишком сомнительными, чтобы быть мотивом его действий, не говоря уж о том, чтобы быть оправданием. Сам он для этого не сделал ничего. Когда читаешь его собственные комментарии к 1740/41 годам, то волосы могут встать на голове: "Меня прельстил соблазн увидеть свое имя в газетах, а позже войти в историю" — так пишет он в 1740 году в одном из писем. А годом позже, в наброске для "Истории моего времени" он пишет следующее: "Обладание войсками, готовыми к битве, хорошее состояние государственной казны и деятельный темперамент — вот в чем были причины, по которым я отважился на войну". Но все это нельзя принимать за чистую монету. Самоирония и насмешка над собой принадлежали к особенностям натуры Фридриха. Истинные причины, побудившие его к войне, хотя и достаточно оппортунистические, были все же немного серьезнее. То, что его "соблазнило", было единственной в своем роде благоприятной возможностью.
Правящий представитель династии Габсбургов умер в октябре, не оставив потомка мужского рода. Наследование трона его дочерью Марией Терезией оспаривалось — по крайней мере, для его признания необходимо было заплатить определенную цену; например, Силезию! И почему бы сразу не подстраховаться вдвойне, тем что сначала забрать требуемый залог, а затем обращаться с ним в качестве владельца? Этому также обстоятельства благоприятствовали, ведь в 1740 году из Силезии были выведены все австрийские войска, и её взятие в собственность было просто военной прогулкой. Австрия как раз только что закончила не слишком удачную турецкую войну не слишком удачным миром, и "после этого мира австрийское войско находилось в дезорганизованном состоянии… Войско было и измотано, и лишено боевого духа. После заключения мира большая часть армии осталась в Венгрии." Так пишет Фридрих в своей "Истории моего времени". Австрия также представлялась находившейся в состоянии как политического шантажа, так и потери обороноспособности — и такой возможности урвать для своей страны огромный кусок земель Фридрих не смог противиться.
36
36 В русской историографии применяется устоявшийся термин "Священная Римская Империя",полное название "Священная Римская империя германской нации"