Страница 54 из 119
Никого. Любя одиночество, я гулял здесь взад и вперед и предавался тихим размышлениям, когда вам угодно было меня прервать.
Ни слова больше об этом! Я благодарю случай и свою горячность за то, что они доставили мне знакомство с таким храбрым человеком. Разрешите узнать, где вы изволили остановиться?
Недалеко отсюда, в Сароссе.
Еще не поздно, чтобы зайти в дом и чокнуться за продолжение знакомства.
Будь даже полночь, но раз вы разрешаете… Такое угощение достойно паломничества.
Вы очень любезны. Во всяком случае, лошадь, чтоб вернуться домой, к вашим услугам.
Вы слишком милостивы.
Прошу вас, войдите.
Следую за вами. (Поднимается по лестнице.)
Гонсало запирает калитку. Оба удаляются.
КОМНАТА В ЗАМКЕ
Сибилла, Камилла.
Что там могло произойти?
Не понимаю.
Клаудина только что вернулась, когда старик со слугами выскользнул через боковую дверь.
Теперь нам достанется.
Не мы же рассказали.
Где отец?
Добрый вечер, кузиночка! Вы сегодня рано вернулись, а ночь такая чудная.
Мне нездоровится, ко сну клонит. Где отец? Я хотела пожелать ему покойной ночи.
Я слышу его в саду.
Гонсало. Кругантино.
Еще гость, деточки, несмотря на позднюю пору.
Я надеюсь, что мое неожиданное счастье не будет вам в тягость.
Милочка, это — Кругантино! Он сам!
Молодчик хоть куда!
Моя дочь.
Кругантино почтительно кланяется.
А это мои племянницы. Милые племянницы, стакан вина и ломтик хлеба! Дайте ломтик хлеба, а то мне вино не по вкусу.
Сибилла и Камилла уходят; последняя украдкой обменивается взглядом с Кругантино.
Клаудиночка, ты сегодня рано вернулась из сада?
Ночь сегодня прохладная, и что-то нездоровится. Разрешите мне удалиться?
Побудь немножко, еще немножко! Я же говорил, что это лгуны и сплетники.
Что вы хотите этим сказать, отец?
Ничего, дитя мое, разве только, что ты — мое милое, мое единственное дитя, была им и всегда будешь.
До сих пор Кругантино стоял без движения, то глядя на Клаудину глубоким, выразительным взглядом, то опуская глаза, когда она на него смотрела. Смущение Клаудины растет.
Вы с лютней?
Подруга моего одиночества и моих чувствований.
Его голос, его лютня! Не он ли это был? Сердце подсказало мне, что то не был Педро, нет, не он!
Любимый строй Клаудины.
Вы позволите? (Ударяет по струнам.)
Приятный строй!
Неужели вы не узнали этого строя и этого сердца?
Сударь!
Сибилла и Камилла, слуги с вином и стаканами. Гонсало хлопочет вокруг стола.
Неужели вы не узнаете, что перед вами… что перед вами — о, боги! — тот счастливый смертный, который за несколько мгновений до этого…
Прошу вас!
Для меня есть только одно на свете: или ваша любовь, или смерть!
Сибилла и Камилла следят за ней.
Стаканчик! О чем вы беседуете?
О песнях. Сударыня весьма сведуща в поэзии.
А теперь спойте нам что-нибудь под лютню. Молодой человек, у которого есть голос и лютня, повсюду пробьет себе дорогу.
Если только сумею угодить…
Пожалуйста, без церемоний.
«Скажешь ли мне?» Это в твой огород, Клаудиночка. Песни всегда были ее слабым местом. В этом она разделяет мои чувства: чем свободнее, чем правдивей, чем искренней рвется такая песенка из души, тем она мне милее. Садитесь, сударь, садитесь!.. Еще стаканчик!.. Да, в мое время все еще было иначе. Тогда крестьянину жилось хорошо, песня у него сама из нутра вырывалась и людям сердце радовала, и господин не стеснялся и тоже подпевал, если она ему нравилась. Самое близкое к природе — самое лучшее!
Отлично сказано!
А где же природа, если не в нашем крестьянине? Он ест, пьет, работает, спит и любит в простоте, и наплевать ему на все финтифлюшки, которыми все это маскируют в городе и при дворе.
Продолжайте, ради бога! Я не устану слушать такие речи из уст человека вашего звания.
А песни? Тут были старинные песни, любовные песни, баллады об убийствах, баллады о привидениях, каждая на свой лад, и такие задушевные, в особенности те, что о привидениях. Я еще помню кой-какие. Но в наше время за них только на смех поднимут.
Не в такой мере, как вы думаете. Теперь опять в моде петь и сочинять такие песни.
Не может быть!
Всякие романсы, баллады, уличные песенки сейчас старательно разыскивают, даже со всех языков переводят. Наши прекраснодумы усердствуют в этом друг перед другом.
Хоть раз они затеяли нечто разумное: даже не верится, чтоб они опять вернулись к природе. Сначала они все гребешочком причешут, затем прическу локонами завьют, а после все локоны спутают и думают, что они чудес натворили.