Стихотворения

31 мая 1835

ГРАНВИЛЬ, 1836

Наступил июнь. Влюбленных Дразнят стайки воробьев. Соловей в кустах зеленых Днем и ночью петь готов. На полянах взрывы смеха, Шорох, заглушенный зов, И звучит немолчно эхо В сонной тишине лесов. В рощах, под защитой хрупкой Полутемных мягких гнезд, Голубь шепчется с голубкой, Нежно льнет к дроздихе дрозд. Пахнет мятой, свежим сеном, И, слегка навеселе, Сам Вергилий пьет с Силеном, С Грангузье — старик Рабле. Наливай, Рабле, полнее! Лей, Вергилий, через край! Лес похож на замок феи, Грот пленителен, как рай. Чуть рассвет забрезжит алый, Остров речке шлет сонет, И любезничают скалы, Репетируя дуэт. Ибо от любви не скрыться Ни в лесу, ни у реки, Ибо мы слепые птицы, А красавицы — силки. Незабудка расцветает И, глядясь в речную гладь, Говорит щеглу: «Светает!», А сове: «Не время ль спать?» Урожаю кровля рада, Он солому ей дарит. На лугу быка громада, Как утес в лесу, стоит. Утку любит пруд сердечно, Пашня и скворец — друзья, Только тяжким возом вечно Недовольна колея. Пчел манит левкой пахучий. Древний сказочный Зефир В поднебесье гонит тучи И дарит прохладой мир. Океан молчит смиренно. Джерси отдохнул от бурь И закутался надменно, Как Сицилия, в лазурь. Любит Феокрита строгий И холодный Альбион; Ветер помнит все эклоги, По душе ему Бион, И твердит он стих заветный, Что давным-давно сложил Мосх, который возле Этны, Как сверчок у печки, жил. Кашляет зима натужно, Убегая в край снегов, И слагают волны дружно Песни на слова кустов. Озарились, засияли Мира хмурые черты, И сердца тревожней стали, Стали радостней цветы. Васильков и кашек стайки Слушают, скрывая страх, Как судачат на лужайке Ароматы о вьюнках. На дороги, на овины, На цветной ковер лугов Мчатся белые лавины Хлопьев снежных — мотыльков. Океан струит сиянье. Спешно вереск шьет убор — Пастырское одеянье — Старцу, патриарху гор, Чтобы в мантии лиловой Дряхлый, сгорбленный утес Всепрощающее слово Темной бездне произнес.

Гранвиль, июнь 1836

ПТИЦЫ

На кладбище большом, пустынном грезил я; Внимала тишине могил душа моя Среди травы, крестов, покоя гробового… По воле божьей смерть — источник жизни новой. Грусть овладела мной. А рядом, весела, Чужда смятению поникшего чела, Шумела воробьев бесчисленная стая, Над ложем роковым глухого сна взлетая. То вечность строгую дразнил короткий миг… Порхая, прыгая, сквозь гомон, щебет, крик Тревожа дерзко смерть своими коготками И клювики точа о мрачных статуй камень, Как жизни семена, они клевали прах. Крылатым крикунам внушить я вздумал страх: «Мир — мертвым! — я сказал. — Вы гарпиями стали!» — «О нет, мы воробьи!» — безбожные вскричали. «Молчать, летите прочь!» — я был неумолим. Они взлетели ввысь — со мной ли спорить им? Но среди них один отстал и, полон жара, Чирикнул, хвост задрав: «Кто этот классик старый?» Едва исчезли все, неистово сердясь, Крича и на меня, гиганта, зло косясь, Как черный остролист, мудрец кладбища строгий, Внезапно в мой рукав вцепился у дороги И мне сказал: «Поверь, за ними нет вины. Оставь их — нам они, как солнца луч, нужны. Их шлет сюда господь, чтоб оживить гробницы. Природы радость в них, о человек, таится. Свой щебет у ручья берут они, а свет — У ярких звезд, а смех дарит им дня расцвет. Улыбку мудреца они, взмахнув крылами, Приносят нам, и тьма при них светла, как пламя. В их лепете слышны забавы школяров. Летая меж людей, среди полей, лесов, Они воруют смех и счастье в мире шумном — И правы; не зови веселье их безумным. Мы вянем здесь без них — они жалеют нас И, обновив весной свой песенный запас, Набравшись болтовни и поцелуев в гнездах, Куда приносит их апреля свежий воздух, Прелестны и легки, шумливы, веселы, Бросают это все нам в страшные углы, Из хижин, из дворцов, из-за морей, из чащи Несут в наш скорбный мрак весь этот свет блестящий. Мечтатель, знай — едва слетятся птицы, мы Ликуем: «Вот они!» И камни и холмы, Деревья и цветы — все веселы, счастливы, И песнь рождается в ветвях плакучей ивы, И поверяет тис им тайны вечерком. О жизни говорят они с гробовщиком, У пышных саванов срывая прочь застежки; Читают надписи насмешливые крошки. И я, старик-ворчун, сухой чертополох, Который слышит здесь любой притворный вздох, — Лгать не стесняются, меня своим считая! — Я нахожу, мой друг, что, надписи читая О том, как был хорош усопший, добр и мил, Недаром воробьи смеются средь могил».