Добавить в цитаты Настройки чтения

Страница 78 из 82

Дела у него шли неплохо, благо тратиться на пропитание нужды не было. Насколько помнил Клиффорд Саймак, все, что семья получала на стол, приходило с фермы и из окрестных лесов и рек, богатых дичью и рыбой: «Мы охотились и рыбачили, гоняли по ночам енотов, для чего содержали на ферме целые поколения специально выдрессированных собак… Я иногда думаю: несмотря на то, что мое детство и юность пришлись на первые десятилетия двадцатого века, на самом деле я прожил эти годы в конце эры пионеров. Я плавал и нырял в реке, спускался зимой на санях по холмам, а летом бродил по полям босиком; и даже во время школьных каникул я никогда не вставал позже четырех утра. В течение четырех лет я отправлялся на уроки в начальной школе верхом на лошади… позже, переведясь в среднюю школу, вынужден был каждый день топать до нее пешком по полторы мили».

На мысль заняться журналистикой и литературой юного Саймака натолкнули два обстоятельства. Однажды он спросил у матери, читавшей газету, действительно ли в газетах печатают все новости, произошедшие в мире, и действительно ли в газетах печатают правду. Получив положительные ответы на оба вопроса, мальчик решил, что непременно будет работать в газете. А чисто писательскую любовь к слову и особенно к рассказыванию историй ему привили популярные в те дни домашние чтения, когда вся семья рассаживалась по вечерам у камина, и мать и отец попеременно читали вслух книгу или газету. Достаточно перечитать любой из рассказов Саймака, чтобы почувствовать магию произносимой вслух увлекательной истории, в которой обязательно есть начало, интрига, кульминация и финал.

После окончания школы он сменил несколько мест работы — даже преподавал литературу и язык в школе, не имея университетского диплома в кармане! Попытка изучать журналистику в Университете штата Висконсин успеха не имела (Саймак бросил учебу уже на втором курсе), но в его фермерском штате, где постоянно ощущался дефицит квалифицированных учителей, для преподавания достаточно было закончить двухлетние курсы, что он и сделал.

В 1927 году в руки учителя-самоучки, уже успевшего прочитать и полюбить романы Уэллса, Верна и Берроуза, попал один из номеров только что начавшего выходить научно-фантастического журнала «Amazing Stories» Хьюго Гернсбека. Так состоялась первая любовь Клиффорда Саймака к научной фантастике. А два года спустя, познакомившись в кинотеатре с девушкой, которую звали Агнес Кюхенберг, молодой учитель и будущий писатель обрел и вторую любовь — в 1929 году они поженились, вырастили двоих детей, Скотта и Шелли, и оставались вместе всю жизнь. В том же году начинающий журналист получил свою первую штатную должность репортера в газете «Iron River Reporter», издававшейся в городке Айрон-Ривер, что в соседнем штате Мичиган.

Впоследствии профессиональная деятельность Клиффорда Саймака была связана исключительно с журналистикой и литературой. Он редактировал провинциальные газеты в штатах Айова, Мичиган, Северная Дакота и Миссури, а с 1939 и по 1976 годы бессменно работал в редакции крупной городской газеты «The Mi

Но параллельно жизни газетчика шла и другая, прославившая его не только в Америке, но и во всем мире.

Первой публикацией начинающего писателя-фантаста стал рассказ «Мир Красного Солнца» (1931), опубликованный в другом журнале Хьюго Гернсбека — «Wonder Stories». Удивительно, но это было всего лишь второе по счету произведение автора-дебютанта, предложенное им профессиональному журналу: большинство коллег по литературному цеху могут похвастать внушительной коллекцией редакционных «отлупов» на их пробы пера, а вот Саймаку удалось войти в мир профи со второго захода.

Однако, опубликовав несколько рассказов, молодой автор начал подумывать о том, чтобы навсегда «завязать» с научной фантастикой. Трудно поверить, но единственной причиной, подталкивавшей его к такому решительному шагу, была абсолютная неудовлетворенность состоянием жанра в ту пору — в эпоху «до Кэмпбелла». Редкая требовательность для дебютанта, только-только глотнувшего приятного чувства, знакомого каждому пишущему человеку: тебя печатают и тебя читают! Да еще и платят за твои сочинения, что тоже немаловажно…

Свой максималистский зарок уже немолодой автор (у него был тогда «возраст Христа») снял только в 1937 году, когда редакцию журнала «Astounding Stories» возглавил легендарный Джон Кэмпбелл. Клиффорд Саймак к тому времени был далеко не дебютантом — в отличие от Азимова, Хайнлайна, Бестера, Старджона и многих других «птенцов гнезда Кэмпбеллова», но редактор с полным правом мог бы считать Саймака одним из своих крестников.

Первый роман Саймака «Космические инженеры», пошедший с продолжением в «Astounding» в 1939 году (книжного издания пришлось ждать еще одиннадцать лет), — это еще заурядная «космическая опера». Но уже в следующих рассказах и романах сороковых перед читателем предстал совсем другой Саймак — автор для американской НФ достаточно редкий, если говорить о его темах и героях.

Главной темой писателя стал Контакт, только трактуемый им по-своему, максимально широко — от взаимопонимания между земными душами, обычными и, скажем так, не совсем обычными, до Галактической Школы, куда человечество робко вступает несмышленышем-первоклассником. А главным героем — бесконечно далекий от героики и какой бы то ни было харизмы обыкновенной человек, которого мы в соответствии с. родной литературной традицией назвали бы «маленьким» — не привнося в это прилагательное ни тени уничижения.

В ту пору американскую НФ наводняли совсем иные персонажи — по большей части непобедимые супермены или экзотические инопланетяне. А Саймака, напротив, всегда интересовали не победители, а те, кто как раз чем-то обделен (или чувствует себя обделенным). Однако в его вселенной для всякой «живой души», даже для маргинала — будь то всю жизнь копающийся в навозе фермер, деревенский дурачок или самовлюбленный робот — находится свое место, своя «функция». И от поведения, поступков таких вот персонажей «обочины» порой зависят даже могущественные цивилизации — разбросанные в космическом пространстве или в иных измерениях, «органические» или «механические»[8].

Достаточно напомнить лишь некоторые из хорошо известных у нас вещей Саймака, чтобы читатель сам оценил, насколько этот взгляд на человека и на его место во Вселенной отличается от общей ситуации в американской фантастике: роман «Все живое…» (1965), рассказы «Пыльная зебра», «Сосед», «Смерть в доме», «Воспителлы», «Детский сад», «Дом обновленных», «Кимон». Наконец, рассказ «Необъятный двор» (1958) и один из лучших романов Саймака «Пересадочная станция» (1963), принесшие ему по высшей премии «Хьюго». Чем не «антигерой» — одинокий фермер Энох из «Пересадочной станции», ветеран американской Гражданской войны, получивший от инопланетян бессмертие в обмен на обязательство содержать на своей ферме, затерянной среди висконсинских холмов, своего рода тайный транзитный галактический вокзал?

В более поздних романах «Принцип оборотня» (1967) и «Заповедник гоблинов» (1968) контакт происходит сразу на нескольких уровнях — с космическим сверхразумом, с инопланетянами (доброжелательными и коварными), а также с продуктами земной генной инженерии, позволившей населить Землю созданиями из мифов и сказочного фольклора. И со всеми нужно уметь договариваться, искать общий язык…

Но Саймак при его расширенных до галактических масштабов миролюбии и доброте отнюдь не наивен. По крайней мере не настолько, чтобы не предполагать и других вариантов контакта, куда более традиционных в американской фантастике: вспомним героев романов «Что может быть проще времени» (1961) и «Почти как люди» (1962). И уж совсем разрушает расхожий образ Клиффорда Саймака как певца патриархальности, простодушного оптимиста, его самая, на мой взгляд, значительная книга — величественная фреска «Город» (1951). Этот скорбный и одновременно возвышенный реквием по человечеству принес автору высшую в ту пору награду в жанре — Международную премию по фантастике (International Fantasy Award[9]).

8

Оксфордский словарь английского языка ссылается на Саймака, как на первого автора, применившего в современной литературе слово "андроид". (Здесь и далее прим. авт.)

9

Она просуществовала до появления премии "Хьюго".