Повести и рассказы

Потом, приникнув к уху старика, стал что-то шептать ему, косясь одним глазом на Хрисантова.

Хрисантов потихоньку выбрался из лавки, чтобы товарищу было удобней рекомендовать его; ему было неловко при этом присутствовать. Хрисантов походил на застенчивого парня, который собирается посвататься к понравившейся ему девушке, но предпочитает, чтобы его достоинства расписывали не при нем и даже, если возможно, чтобы кто-то другой поухаживал за нею в его интересах. Но застенчивость — совсем не тот посредник, который способен открыть человеку доступ к сердцу женщины, а еще того меньше — двери в болгарскую палату депутатов.

Вдруг к нему поспешно подошел какой-то незнакомец. Громко воскликнув: «Добро пожаловать, господин!», он крепко сжал руку Хрисантова и впился в него взглядом.

Хрисантов самым учтивым образом ответил на приветствие незнакомца, полугородская одежда которого говорила о том, что это один из местных тузов, и со своей стороны горячо пожал ему руку.

— Как поживаете? — спросил Хрисантов.

— Слава богу.

— Все ли в порядке? Как здоровье?

— Благодарение богу. Милости просим в дом.

— Спасибо, но со мной товарищ, — ответил Хрисантов, оглядываясь и ища глазами Иванова.

Однако, подумав, что будет полезно выказать себя более общительным, он продолжал разговор.

— Какое красивое ваше село, — промолвил он, не зная, что сказать незнакомцу.

Тот, не выпуская руки Хрисантова и неотрывно глядя ему в глаза, ничего не ответил. Он только как-то чудно улыбался.

Хрисантов потянул свою руку, давая понять, что хочет кончить бессловесный диалог.

Незнакомец не выпустил ее, продолжая все так же глядеть и улыбаться.

Хрисантов, удивленный, растерянно посмотрел на него. Он не знал, как отделаться от странной любезности почтенного избирателя. Он боялся обидеть избирателя, кто бы тот ни был.

Подумав, что избиратель держит его руку, чтоб обязательно заполучить его к себе домой, он сказал, бессознательно стараясь вырваться:

— Спасибо, спасибо, я зайду…

Избиратель ничего не ответил, а продолжал улыбаться и тискать руку Хрисантова.

Вокруг собралась кучка зрителей, с удовольствием любующихся Хрисантовым и его избирателем. Лица у всех были веселые, слышались даже смешки. Положение становилось неловким. Хрисантов начал терять терпение.

При мысли о том, как бы все избиратели не вздумали выражать свои чувства таким способом, его охватил страх.

— Господин Хрисантов! — позвал Иванов.

Воспользовавшись удобным случаем, Хрисантов освободился от не в меру любезного избирателя.

— О господин, о господин! — воскликнул тот, кидаясь жать руку Иванову.

Но Иванов, быстро попятившись, уклонился. Отведя Хрисантова в сторону, он шепотом спросил:

— Что вы тут делали с его милостью?

— Жали друг другу руки. Он звал меня к себе «гости. Черт бы его побрал! Как он руку мне тискал, как смотрел на меня!

Иванов с печальной улыбкой промолвил:

— Хороший был человек. А теперь помешанный. Две недели тому назад сошел с ума!

Хрисантов прибавил шагу, чувствуя, что сумасшедший идет за ними.

В это время показался человек в грубошерстных брюках, с маленьким лицом и черными глазами, очень высокий, очень тонкий, очень сухопарый. Он благоговейно приблизился к Иванову, поклонился ему с удивленной улыбкой и подал руку.

Покровительственно поздоровавшись с ним, Иванов представил его Хрисантову как деревенского псаломщика и в то же время помощника учителя. При этом он громко назвал его фамилию, а затем, понизив голос, пояснил:

— Самый верный из моих людей здесь…

Псаломщик снял шляпу, поклонился еще ниже и с блаженной улыбкой обратился к Хрисантову:

— О, ваше благородие, я вас знаю, знаю. Сколько раз слышал о вашем благородии, что вы трудитесь для блага нашего болгарского народа и всей Болгарии!

Хрисантов посмотрел на него с изумлением. «Уж не налетел ли я теперь на такого, который вот-вот сойдет с ума?» — подумал он.

А псаломщик чрезвычайно любезно улыбался, продолжая отвешивать учтивые поклоны.

— Как поживаете, господин псаломщик? Как вам здесь нравится? — спросил Хрисантов.

Музыкословесный улыбнулся еще любезней.

— Слава богу… Я вас знаю, ваше благородие. И в газетах и в «Марице»{134} — мы ее аккуратно получаем — о вашем благородии читал… о том, что вы трудитесь для нашего отечества, Болгарии, с усердием и просвещением, как надлежит, — бормотал музыкословесный, стараясь выразить свое восхищение Хрисантовым, фамилию которого он встречал в газете «Марица».

Хрисантов — видный писатель, чье имя часто мелькало в печати, — понял, что в лице псаломщика он имеет горячего поклонника. В другое время он посмеялся бы над подобным благоговением, но тут принял его благодушно, серьезно и с удовлетворением.

— Как дела у вас в школе? — спросил он.

— Радуюсь, радуюсь, ваше благородие, что удостоился видеть ваше благородие… Сделайте милость, зайдите в школу; побеседуем там с вашим благородием о народных делах, как надлежит по качеству вашему как депутата нашей деревни…

Хрисантов поглядел на него растерянно.

— Как это — депутата?

Музыкословесный многозначительно взглянул на Хрисантова и, подмигнув раза два, промолвил:

— Я знаю, знаю… ваше благородие. Дело сделано… Прошу покорно извинения, ваше благородие, но для вашей милости… да, да, все сделано: вас выберут!

Тут подошел Иванов, окончивший разговор с кем-то из присутствующих.

Псаломщик обратился к нему:

— Ваше благородие, ведь для их благородия дело сделано, правда?

— Все зависит от вас, от ваших хлопот.

— Да, да. Я говорил с батюшкой; он такой патриот, к тому же земляк ваш, он очень желает видеть ваше благородие, и тоже иногда читает «Марицу». Пойдемте, если угодно, — сказал псаломщик Хрисантову.

— Пойдем в школу, — сказал Иванов. — И позовем туда батюшку, кмета — он, наверно, теперь дома — и других, кто поименитей.

В это время опять появился откуда-то умалишенный избиратель, порывисто схватил Хрисантова за руку и впился в него взглядом. Хрисантов выдернул свою руку с содроганием, какое бывает, когда наступишь на лягушку.

Но учтивый псаломщик решил познакомить их:

— Это Стоян Марчов, ваше благородие, наш почтенный собрат, из нашей деревни, но теперь блаженный… Он очень рад вам.

— Ладно, ладно, идем в школу, — с досадой перебил Иванов и потащил Хрисантова дальше, во избежание более близкого знакомства с блаженным.

— Прощайте, прощайте, прощайте! Эх, прощайте, братцы! — громко напутствовал их любезный помешанный.

Видя, что гости направляются в школу, музыкословесный побежал вперед, потом остановился, вернулся к Хрисантову и шепнул ему:

— На мой счет будьте уверены: я все сделаю. Оставьте мне бюллетени, я их заполню. Кмет хороший человек, а батюшка — ваш земляк… Прошу покорно.

И опять побежал вперед.

Тут навстречу им вышел священник. Это был человек лет сорока, черноглазый, сухощавый, с желтым лицом и желтыми белками, будто он страдал желтухой. Левое ухо его было заткнуто большим куском ваты, высовывающимся наружу, словно любопытствуя посмотреть, что делается на дворе…

Музыкословесный подбежал, схватил его за руку и подвел к Иванову и Хрисантову:

— Батюшка, имею честь: его высокоблагородие болгарский просветитель и жертвователь народу своему, господин Хрисантов, ваш земляк.

Это означало: честь имею познакомить вас с господином Хрисантовым.

Священник несколько раз усердно кивнул головой и подал руку.

— Как поживаете, батюшка? В добром ли здоровье? — осведомился Хрисантов, мельком взглянув на что-то огромное, белое, украшающее левое ухо славного священнослужителя.

Тот улыбнулся.

— Благодарю, благодарю, ваше превосходительство! — И он вытаращил свои желтые глаза, в которых застыло какое-то испуганное выражение.

— Господин псаломщик сказал мне, что мы земляки. Это правда?