Фараон Мернефта

— Скажи, пожалуйста, Нехо, где ты купил эту молодую служанку, такую прекрасную и добрую? Она ухаживает за мной лучше нашей Акки.

— Хэнаис не служанка, а родственница Кермозы, которая отпустила ее к нам на время, когда вы заболели все трое, а я совсем потерял голову, не зная, что и делать. Но меня очень радует, что ты находишь ее доброй и прекрасной.

Ильзирис с минуту поглядела на меня и продолжала затем с улыбкой:

— Нехо, она тебе нравится, не отказывайся. Постарайся же купить ее у Кермозы, за хорошую цену та готова продать что угодно.

— Нет-нет, — ответил я, вставая, так как мысль о покупке Хэнаис мне ужасно не нравилась.

В то утро, когда оканчивался трехдневный срок, назначенный Мезу, я пораньше отправился во дворец. В течение этого времени никто не заболел чумой, но везде были жертвы, боровшиеся с ужасной болезнью. По дороге я встретил множество носилок и повозок с больными, которые народ расставлял перед дворцом.

Вскоре появился на плоской кровле Мернефта и, обратившись к народу, сказал:

— Как я вижу, в больных нет недостатка, и это доказывает вам, что я был прав и что Мезу не всемогущ. Никакая эпидемия не может продолжаться после известного времени, в течение которого она свирепствовала со всей своей яростью. Идите же по домам, уповайте на милосердие богов и верьте, что ваш фараон заботится о своих подданных, как отец о своих детях.

Крики и благословения раздались в ответ на эти слова.

— Я вижу, идет Мезу, — сказал царь, возвращаясь в галерею. — Неужели он надеется уверить меня, что собственной властью прекратил чуму? Существует закон, — продолжал Мернефта, — закон постоянный и неизменный. Он состоит в том, что всякий элемент, соприкасаясь с известными телами, поглощается только теми из них, которые предрасположены к этому. Таким образом, чумный яд, поглощенный всеми предрасположенными к нему организмами, перестанет действовать, не находя более жертв. Устоявшие против него останутся здоровыми. Мезу знает то, что я вам сейчас сказал, но, опираясь на этот закон, мало известный неученым людям, хочет уверить нас, будто он остановил чуму, и тем добиться освобождения своего народа. Народ можно обмануть такой хитростью, но мыслителя и ученого — никогда.

Мы с удивлением выслушали слова государя. Он часто работал с учеными жрецами, но в присутствии придворных никогда не говорил о научных предметах.

Быстро пройдя в приемную залу, фараон сел на трон, а через несколько минут явился Мезу, гордый и торжествующий.

— Я сдержал обещание: чума остановлена. Великий фараон, я надеюсь, что ты исполнишь свое.

Мернефта поглядел на него со странной улыбкой.

— Ты очень умен для человека, — заговорил он с иронией, — но слишком мало этого ума для бога, волю которого ты исполняешь. Небо одинаково для всех: для еврея и для египтянина вода равно прозрачна, земля равно плодородна. Солнце палит, ветер освежает и тех, и других. Один закон управляет жизнью и смертью. Ты распространил чуму — это твоя тайна. Теперь ты говоришь, что беда устранена. Но кто докажет, что избавление от эпидемии — твое дело и воля Иеговы. Сегодня утром мои советники доложили, что в Танисе и ближайших городах (в деревнях труднее проверить) нет ни одного дома, который чума обошла бы стороной. Еще оказалось, что не заболевшие в течение первых трех дней с начала эпидемии остались здоровы, несмотря на постоянный контакт с зараженными. Надзиратели еврейских кварталов утверждают, что мертвые тела тайно уничтожены. Видимо, это трупы евреев, которых ты не смог спасти от чумы? Половина жителей Таниса еще смертельно больны, четверть населения вымерла. Каким образом ты остановил болезнь? Я поставил условие: чтобы через три дня в стране не осталось ни одного зачумленного. Ты не сдержал обещания! Только Божество способно сотворить чудо. А ты всего лишь великий мастер делать зло и избегать заслуженного наказания. Знай, я не отпущу евреев, и берегись, чтобы за Иеговой, посланником которого ты называешь себя, не оказался честолюбивый смутьян, который вредит Египту...

Мертвенная бледность покрыла выразительное лицо Мезу. Он хрипло воскликнул:

— Всевышний Бог докажет свое могущество!

Мы были поражены смелой речью фараона, удалившегося во внутренние покои. В первой комнате он остановился и, обратившись к свите, сказал:

— Будьте готовы к новому бедствию, которое нашлет на нас Мезу. Сегодня на заре я был в храме, астрологи передали мне, что звезды предвещают сокрушительные бурю и грозу — следствие страшной жары, которая стояла все это время. Не пугайтесь и не считайте это карой Иеговы. Мезу узнал по звездам о приближении урагана и захочет уверить всех, что сам вызвал его. Не поддавайтесь на провокацию!

Царь вышел, и удивленные взгляды обратились к небу. На темной лазури не виднелось ни облачка, воздух был удушливо жарок, солнце осыпало землю палящими знойными стрелами. Время печально тянулось под гнетом неопределенного страха: ничто не происходило, но предчувствовалось какое-то несчастье. Мои родные были вне опасности. Во дворце не случилось ничего нового, фараон планировал устроить пир в честь выздоровления наследника, который должен был в первый раз выйти к столу.

В день праздника я собирался во дворец. Вдруг приехал Хам, похудевший и побледневший от страха, так как он был здоров. Все встретили его с распростертыми объятиями, но мне было некогда слушать красноречивые описания приключений.

С самого восхода стояла невыносимая жара. Было трудно дышать раскаленным воздухом, пропитанным тончайшею пылью, которая сушила горло и глаза. Я стал беспокоиться, заметив, как на горизонте собираются тучи и сильные порывы ветра поднимают облака пыли. Несмотря ни на что, пиршество во дворце началось. Чтобы развлечь и повеселить царевича Сети, фараон решил пировать с особым великолепием, пригласил самых знатных и красивых придворных дам. Оживление гостей достигло апогея, все пили за здоровье государя и наследника, когда отдаленные раскаты грома и вой ветра заставили обратить внимание на то, что происходило под открытым небом. Фараон, подойдя к окну, заметил:

— Предсказанная гроза приближается.

Небосклон зеленовато-желтого цвета навалился на окрестности фантастическим сумраком. На горизонте скопились густые тучи, по которым непрерывно змеилась молния, а ветер яростно выл, сгибая пальмы, как легкий тростник. Вдали виднелся Нил, волны которого казались совершенно черными и вздымались горами. Растерянные люди бегали и искали, куда бы спрятаться со своим имуществом и скотом. Вдруг молния озарила залу ослепляющим светом, и ужасающий удар грома потряс дворец до самого основания. Серебряная и золотая посуда закачалась и зазвенела на столах, ветер задул в окна песок, смешанный с дождем. Раздались женские вскрики. Мернефта приказал задернуть тяжелые занавеси из голубой с золотом ткани, зажечь лампы и продолжать пир.

Но никто не мог ни есть, ни разговаривать. Как должна была подействовать ужасная гроза на людей, еще не окрепших после болезни! Я раскаивался, что под каким-нибудь предлогом не остался дома. Смутные сомнения и угрызения совести терзали почти всех гостей. Наконец буря немного притихла, город накрыл мрак, но дождь и ветер прекратились. Мернефта с состраданием оглядел расстроенные лица друзей и разрешил тем, кого не удерживают во дворце служебные обязанности, вернуться домой. Я воспользовался этим позволением, почти слетел с лестницы и нашел носильщиков своего паланкина. Меня пожирало беспокойство, и этот способ передвижения казался слишком медленным. Я предложил паланкин офицеру, который должен был остаться, а взамен забрал его лошадь. Едва я завидел ворота нашего дома, как буря возобновилась с удвоенной яростью. На город обрушились вспышки молнии, удары грома и жуткий ливень. Я со взмыленным конем укрылся под сводом ворот, и тут с оглушительным стуком посыпался град величиной с куриное яйцо.

Оставив лошадь на попечение слуги, я взбежал на лестницу и в галерее увидел людей, похожих на привидения, которые, сидя на полу, прижимались друг к другу. Некоторые прятали голову между колен, другие закрывали лица полами одежды. Это были выздоравливающие от чумы невольники и слуги, которые скрывались в своих убогих каморках, а теперь, пораженные ужасом, притащились сюда, рассчитывая найти надежное убежище. При моем появлении они принялись жалобно вопить и протягивать ко мне свои иссохшие руки.