Месть еврея

Он замолчал, увидя Самуила, входящего в сопро­вождении барона. Подозвав знаком молодого человека, он затем взял похолодевшую руку Валерии и вложил ее в руку Самуила.

—  Дочь моя, примите мужа, которого избрал вам бог,— сказал он с благоговением.— Да благословит гос­подь ваш союз!

Слова ли священника или сила воли Самуила заста­вили Валерию поднять голову. Но встретив его взгляд, с любовью и упреком смотревший на нее, она покрас­нела и смущенно попросила его садиться. Тогда барон подошел и поцеловал свою крестницу, сел возле сговоренных и повел разговор о посторонних вещах. Рудольф и Антуанетта присоединились к ним, но отец фон-Роте вернулся к старому графу, который не выходил из гос­тиной.

Всем стало легко, когда доложили, что обед подан; барон проворно встал, а Рудольф и Антуанетта поспеш­но последовали за ним. С минуту жених и невеста оста­вались одни. Самуил церемонно подал руку Валерии, но не выдержал, прижал ее ручку к губам.

—  Простите за эти тяжелые минуты,— прошептал он задыхающимся голосом.— Доверьтесь мне, я посвящу всю жизнь, чтобы доказать вам свою любовь и соста­вить ваше счастье.

Молодая девушка тяжело вздохнула.

—  Будем надеяться, что будущее искупит то мучи­тельное страдание, которое вы причиняете сегодня. Ва­ша упорная и жестокая любовь победила предрассудки, надеюсь, нам на счастье.

—  Благодарю вас за эти добрые слова. В первый и последний раз я жесток к вам, наш брак делает меня вашим рабом, но...

Он наклонился к Валерии и, глядя ей в глаза, про­должал:

—  Потеряй я вас — я ни за что не отвечаю, я могу сделаться жестоким, даже преступным.

Томительно потянулись дни после этой странной по­молвки. Самуил чувствовал, как тяготилась его присут­ствием семья графа, их отвращение к нему, которое они едва могли скрыть, заставило бы другого, быть может, отказаться от этого супружества и принести любовь в жертву своей гордости, но Самуил с упорством, свойст­венным его расе, не отступал. Впрочем, благодаря врож­денной своей деликатности, наследию предыдущих су­ществований, иначе обставленных,— он старался не быть навязчивым, отказывался от приглашений, кото­рые задерживали бы его дольше обыкновенного или бы дали возможность посторонним проникнуть в тайну, ко­торая должна была оставаться сокровенной до извест­ной поры. В два, три дня раз являлся днем к своей не­весте и своим занимательным, умным и вместе с тем сдержанным разговором старался ей нравиться. Мало- помалу Валерия к нему привыкла. Видя, что он отно­сится к ней почтительно сдержанно, не говорит ей о своей страсти, которая подчас вспыхивала в его боль­ших черных глазах, она успокоилась и стала спокойно разговаривать с ним.

Однажды, когда Самуил застал ее за фортепиано, она попросила его сыграть что-нибудь. Он исполнил ее желание самым любезным образом и, взяв темой тот мотив, который она только что спела, стал варьировать его как истинный артист! Первая искренняя и приветли­вая улыбка Валерии была ему наградой. Его выдерж­ка и умелое обращение благоприятно подействовали на всю семью. Рудольф перестал хмуриться, а старый граф сказал раз в добрую минуту:

— У него больше такта, нежели я ожидал.

Отец фон-Роте не переставал восхвалять рвение и добрые качества своего ученика, а Антуанетта, несколь­ко зараженная либеральными идеями своего опекуна, почувствовала искреннюю симпатию к Мейеру. Она ду­шевно радовалась, заметив, что отчаяние Валерии ми­новало, что она поглядывает на часы в ожидании Самуи­ла и краснеет, заслышав его шаги; Антуанетта видела, что пророчество дяди Маврикия начинает сбываться.

Май месяц был на исходе, и семейство графа Маркош спешило переехать в деревню, где посторонние ме­нее беспокоили их своими посещениями. Самуил был их ближайшим соседом, и Валерия сочла своей обязан­ностью выразить желание видеть его чаще и больше в деревне. Счастливый и признательный за эти добрые слова, Самуил обещал воспользоваться ее позволением.

В имении время проходило весело и оживленно. Шли приготовления к свадьбе Рудольфа и Антуанетты, на­значенной на первые дни июля, а вместе с тем шилось приданое и Валерии, свадьба которой должна была состояться двадцать пятого сентября, через несколько дней после крещения Самуила, которое торопил отец фон-Роте, бывший в восхищении от своего ученика. Бу­дущая графиня и барон Гойя приняли приглашение быть восприемниками нового христианина.

В чудный и ясный июньский день Валерия с Антуа­неттой сидели в беседке, занятые вышиванием покры­вала на престол для миссионерской церкви. Приезд Са­муила нарушил их беседу. Поздоровавшись, он вынул из кармана том в бархатном переплете с золотым обре­зом, который и положил с улыбкой перед Валерией, Любопытная Антуанетта нагнулась через подругу взгля­нуть на название книги и громко захохотала.

—  Что это, шутка? — со смехом спросила она.— Слишком большая честь для календаря быть в бархат­ном с золотом переплете.

—  А вы не догадываетесь, зачем я его привез?

—  Нет,— в голос ответили обе барышни.

—  Я собираюсь просить вас выбрать в календаре христианское имя, которое больше всего понравится моей невесте и крестной мамаше, на смену противного имени Самуил, не нравящегося, я знаю, графине.

—  Я этого не высказывала,— краснея, защищалась Валерия,— хотя, сознаюсь, что есть имена красивее.

Обе они принялись усердно изыскивать и обсуж­дать наиболее подходящее к личности Самуила имя, но так и не пришли к заключению. Наконец, Валерия за­хлопнула книгу, объявив, что выберет сама, только не сейчас, а в свободное время.

—  А вот и папа идет, да еще какой оживленный. Дер­жу пари, у нас какая-то новость.

—   Дети мои,— сказал подходя к ним старый граф и здороваясь со своим будущим зятем более дружески, чем обыкновенно,— я пришел вам сказать, что все наши планы относительно Рудольфа меняются. Я сейчас полу­чил письмо от твоей тетушки, Антуанетта. Княгиня пи­шет, что слабость и боль в йогах не позволяют ей при­ехать к нам; но ей так тяжело не присутствовать на свадьбе племянницы, что она умоляет меня приехать со всей семьей справлять свадьбу в ее имении и провести у нее несколько недель.

—  И как ты решил, отец? — спросила Валерия, бро­сая украдкой взгляд на Самуила.

—  Приглашение в такой форме, что не допускает отказа; да нет к тому и причины. Я знаю княгиню до ее вдовства, она премилая женщина, а к тому же самая близкая родственница Антуанетты. Я очень рад возобно­вить с ней знакомство и ответил, что мы принимаем приглашение и выедем отсюда второго или третьего июня. Затем до свидания.

По уходе графа Валерия наклонилась к Самуилу, ко­торый сидел мрачный и задумчивый, опершись на стол, и спросила вполголоса:

—  План отца, кажется, вам не по душе?

Молодой человек вздохнул.

—  Разлука с вами на несколько недель и ваше при­сутствие там, куда меня не пускает мое ложное, не­счастное положение, разумеется, не могут быть мне приятны. Кто такая княгиня Орохай?

—  Она сестра отца Антуанетты. Овдовев несколько лет тому назад и будучи очень болезненной, она уеди­ненно живет в своем имении в Штирий. Я никогда ее не видела, но. слышала про нее много хорошего.

—   В таком случае, не откажите мне, в награждение за это неожиданное горе,— присовокупил он после ми­нутного молчания,— пожаловать всей семьей провести день на моей даче, где я в первый раз имел счастье увидеть вас.

—  О, да, обещаю,— ответила с живостью Валерия.

Граф-отец был в отличном расположении духа и принял приглашение. Было решено, что накануне отъезда барон фон-Гойя и граф с семейством проведут день у Самуила.

День поездки выдался чудный и жаркий, на голубом небе ни облачка. Антуанетта с удовольствием замети­ла, что Валерия более обыкновенного занималась своим туалетом. Белое платье, бывшее на ней в день помолв­ки и казавшееся ей противным, она пожелала надеть именно теперь; простая белая соломенная шляпа, уб­ранная розами, довершила ее туалет.

В полдень тронулись в путь: мужчины верхом, а за­тем барышни в шарабане, запряженном парой пони, которыми правила Антуанетта,— подарок графа невесте, Рюденгорф — имение Самуила, представляло собой кра­сивый замок в стиле Ренессанса, со множеством баше­нок, балконов и лепных украшений. Окруженный густым садом, барский дом носил отпечаток богатства и изя­щества.