Страница 123 из 130
Напрягая зрение, Иванов вглядывался: «Что там шевелится?»
— Пошли! — негромко позвал старшина и шагнул из-за камня.
То, что издали представлялось темным пятном, оказалось лежащим на боку грузовиком — полуторкой. Наверное, водитель, чтобы машина не досталась врагу, пустил ее с обрыва.
Когда до грузовика осталось несколько шагов, из-за его покореженного корпуса вышли два солдата. Их лица скрадывала тьма, но можно было понять — один постарше, а второй, тонкий, невысокого росточка, совсем юн. Один из них, тот, кто постарше, сказал смущенно хрипловатым, прокуренным баском:
— Мы вас за немцев посчитали. Везде они тут, — солдат говорил опасливо, вполголоса. — Вот только над нами, поверху, вроде еще нету…
Солдат, видать, был не скуп на слова, и старшина нетерпеливо перебил его:
— Мы — к Балаклаве. Пойдете с нами?
— Не ходите! — сказал после секундной заминки солдат. — Тут матросы, тоже двое, шли, а по ним из пулемета… Обоих наповал.
— Так… — протянул старшина. — Далеко это?
— С километр отсюда… — Солдат показал вдоль берега. — За поворотом, где мысок.
Тусклый, беловатый с синью отсвет, побежавший по галечнику, заставил всех спрятаться за грузовик. Немецкая ракета опускалась там, где только что прошли Иванов, старшина и Маша. И словно отвечая этой ракете, взлетела такая же, вея синеватым стылым светом, в той стороне, куда только что показывал солдат.
Ракеты погасли. Снова стало темно. Где-то далеко-далеко глухо простучал и замолк пулемет.
Все сидели в молчаливом раздумье. С трех сторон — враг, с четвертой — море. К Балаклаве не пройти. Станет светло — и под обрывом вряд ли удастся утаиться. Без оружия не навоюешь. Одно остается — плыть, с надеждой, что в море подберет какой-нибудь свой корабль.
Старшина потрогал кузов автомашины.
— Если снять… вроде плота получится…
— Мы уже пытались с Петей, — пожилой солдат показал на своего молчаливого товарища. — Кузов поколотый, да должон держаться. Вот винты все открутить не можем.
— Попробуем… — старшина поднялся. — Только бы фрицы нас не засекли. Ты, Маша, — сказал он девушке, — сядь в сторонке, поглядывай, — предупредишь, в случае чего.
Принялись за дело. Старались действовать без шума.
Сброшенная с обрыва полуторка лежала с измятой кабиной и сплющенным капотом, с изогнутой рамой шасси. Деревянный кузов, на котором четко белели в темноте продольные трещины, упирался бортом в песок. От удара несколько винтов, крепящих кузов к раме, выдрало. Но на остальных он еще держался.
Еще раньше пожилой солдат — его фамилия Васюков — разыскал в кабине шоферский инструмент. Орудуя гаечными ключами, он с Петей сумел отвернуть несколько гаек. Оставшиеся никак не поддавались.
Но то, что трудно для двоих, вдвое легче для четверых. После долгих хлопот удалось отделить деревянный кузов от железного скелета машины. Еще раз, насколько позволяла темнота, обследовали кузов. Во многих местах доски были расколоты и держались на железных скрепах шатко. Если подымется волна… Но небо — ясное, звездное — не предвещает дурной погоды.
Осмотрели колеса. С двух из них удалось снять камеры и накачать их отысканным среди инструментов насосом. Их, а также найденную неподалеку бочку из-под горючего кое-как прикрутили к бортам — для лучшей плавучести.
Позвали Машу. Впятером стали потихоньку стаскивать кузов к воде. Его днище заскрежетало по галечнику.
Вода впереди, только что бывшая темной, сверкнула белым металлическим блеском. Опять ракета… Все, не сговариваясь, припали к земле.
Снова сомкнулась тьма.
— Потихоньку, ползком! — шепнул старшина. — Толкай.
Прохладная волна обдала ноги. Качнуло кузов.
— Слава те господи! — вздохнул Васюков. — Теперь поедем.
Кузов колыхался на воде, новая волна, набежав, несильно, со звонким плеском, ударила в доски. Всем было уже по пояс. Иванов слышал, как старшина, толкающий кузов с другого борта, — вместе с ним там была и Маша, — сказал ей вполголоса:
— Залазь в середину.
— Там же все равно вода, — возразила Маша. — Лучше я возле тебя буду…
Она сказала ему что-то еще, но так тихо, что Иванов не разобрал слов. Но понял: эти слова Маши предназначены одному старшине, есть между ними то, что касается единственно их двоих.
Так же тихо старшина ответил ей. И когда она снова возразила ему, он уже громко и сердито повторил:
— Лезь! Вода не вода, а все же твердое под ногами, — и, обращаясь уже ко всем, скомандовал негромко: — Поплыли! Главное — отвести от берега.
Иванов ухватился одной рукой за верхний край кузова и начал энергично выгребать другой. «Плывем! Ну, Черное, не выдай!»
2
Все плыли, держась за край кузова. Только Маша сидела, вернее, лежала в нем, лишь ее голова в туго натянутом берете, из-под которого торчали короткие темные пряди, виднелась над расщепленным краем борта. Маша смотрела в воду, туда, где плыл старшина. Иванову он не был виден, но голос его был слышен хорошо.
— Давай, давай! — торопил старшина. Внимая его приказу, Иванов старательно выгребал свободной рукой.
Еле приметный, размазанный свет скользнул по глянцевитой волне перед самым лицом. И в тот же миг — еще, еще.
Трассирующие пули летели так низко, что отсвечивали на изгибах спокойных волн. Сзади, со стороны берега, донеслась пулеметная очередь.
Желтоватые огни проплясали над головами, унеслись куда-то в темное море.
И только когда вновь установилась тишина и стал слышен лишь плеск волн да позади, у конца кузова, сопение Васюкова, видать, не очень искусного пловца, Иванов уловил какой-то сдавленный звук.
Он не сразу понял, что это — Маша.
Подтянувшись на руке к борту, позвал:
— Маша!
Но девушка не отвечала.
— Маша! — окликнул он вновь.
Но и на этот раз она не отозвалась. На фоне звездного неба, у противоположного Иванову борта кузова, был виден ее затылок, прикрытый плотно надвинутым беретом, узкие плечи, обтянутые намокшей гимнастеркой.
Подстегнутый тревожной догадкой, Иванов оттолкнулся от борта, проплыл мимо Васюкова назад, огибая кузов. Волна с нахлеста ударила в щеку.
Позади кузова, держась обеими руками за него, старательно колотил воду ногами Петя. Видно было — парень совсем не умеет плавать. Мокрые волосы облепили его лоб, Жмурясь, Петя отплевывался, шумно фыркая.
— Не брызгай, пехота! — крикнул ему Иванов.
Заплыв на левую сторону кузова, он не нашел там старшины. Только прокатывались, чуть пошлепывая в доски, медлительные волны. Неужто одного из всех нашла старшину фашистская пуля?
Над краем борта Иванов увидел склоненное лицо Маши. Она, словно оцепенев, смотрела вниз, в воду. Хотя стояла безлунная ночь, но волны еле приметно отсвечивали, и в этих едва уловимых отсветах можно было заметить влажный отблеск на ее лице. Слезы или брызги воли?
Каким-то новым для него чутьем Иванов понял, что говорить сейчас ничего нельзя, что Маше будет от этого только больнее.
— Давайте в кузов! — крикнул он Васюкову и Пете и, подождав, пока оба заберутся туда, последовал за ними.
— А где ж старшина? — удивился Петя.
— Не понимаешь? — с упреком ответил Иванов вполголоса.
— Эх, был человек и нет человека… — заговорил Васюков. — А человек был стоющий…
Приблизив лицо к лицу Васюкова, Иванов кивком показал в сторону Маши. Васюков без слов понял его, замолчал. Молчали все. Но в эту минуту каждый по-своему думал о старшине.
Четыре человека в разбитом кузове полуторки, плывущие в ночном море… Кузов основательно осел, хотя его и поддерживали и не давали потонуть две туго накачанные автомобильные камеры и бочка. Край борта теперь возвышался над водой не больше, чем на ладонь. То и дело какая-нибудь волна, из тех, что порезвей, перехлестывала через него. Впрочем, в кузове и без того было полно воды: она в первые же минуты набралась через многочисленные трещины в досках и отчерпывать ее было бы бессмысленно.