Страница 105 из 130
По ту сторону куста раз, другой прошумели задетые ветки… Двое. Прошли. Остановились. О чем-то вполголоса спрашивают друг друга…
Вартанян весь напрягся в ожидании. И вздрогнул.
— Эй, Казань! — негромко окликнул Дорофеев.
— Кто? — испуганно вскрикнул один из неизвестных. — Ты где?
— Да здесь я! — Дорофеев спокойно вышел из-за куста. По голосу он узнал Галиева, оружейного мастера, человека неразговорчивого, но любящего при случае упомянуть, что до армии он работал на казанском заводе «Пишмаш».
— Повар? — изумленно охнул Галиев. Рядом с ним смутно различалась в темноте длинная фигура его спутника.
— А это кто с тобой? — спросил Дорофеев.
— Связист…
— Какой?
— Прягин, — отозвался длинный. Голос его слегка дрожал.
Дорофеев в темноте не видел его лица, но по голосу припомнил: из телефонного взвода, жилистый такой.
Встретившиеся расспросили друг друга: как оказались здесь? Все четверо находились в центре колонны, когда туда прорвались немцы. Галиев, посланный сопровождать повозки с боеприпасами, был на одной из них. При первых выстрелах — соскочил, залег, начал стрелять из карабина. Израсходовал все патроны. Едва не попал в руки немцев. Но успел вырваться. В кустах наткнулся на Прягина.
— Ну, друзья по несчастью, — сказал Дорофеев, когда все четверо присели вплотную друг к другу под мокрым кустом, с которого капало, — нашего полку прибыло. Артелью веселее идти.
— А куда — знаешь? — усомнился Галиев.
— Не так чтобы очень… — признался Дорофеев.
— Мы с ним, — показал Галиев на Прягина, — сбились. Услыхали вас — я сказал: наши, вместе надо… А то сидели бы, ждали…
— И сейчас полагаю: ждать — самое разумное, — рассудительно заговорил Прягин. — Я тебе, Галиев, пояснял. Ориентироваться нам не по чему. В такой темноте к немцам забрести очень просто. Погибнем.
— Верно говорит, а? — сказал Галиев. — Утра ждать будем?
— Ждать нельзя, — решительно возразил Дорофеев. — Никак.
— Почему никак? — не понял Галиев. А Прягин вставил:
— Отчего же не переждать? Вероятно, наши скоро наступать начнут. Придут сюда. Соединимся без риска…
— А когда это будет? — прервал его Дорофеев. — А ежели фронт постоит?
— Тем более надо действовать осмотрительно…
Галиев снова поддержал Прягина:
— Ждать — правильно! Ночью — куда?
— Ну, вы как хотите, а мы пойдем! — Дорофеев обернулся к Вартаняну. — Верно?
— Пойдем, — не очень решительно подтвердил тот.
— Зачем спешить? — все еще не понимал Галиев.
— А затем, — Дорофеев снизил голос, хотя и так уже говорил, как и все, шепотом. — Время не терпит.
— Почему?
— Потому — знамя при нас.
— Знамя? — изумился Галиев. — У вас?
Дорофеев в двух словах объяснил.
— Ай-ай, дело какое! — забеспокоился Галиев. — Дело такое… Конечно, идти надо.
— Обожди! — перебил Галиева Прягин. — Необходимо взвесить все. Рисковать собой? Пожалуйста. Но знаменем? Не имеем права! Не имеем! — Прягин говорил с жаром, все слушали его. — Я предлагаю спрятать знамя в надежном месте. Самим поискать какой-нибудь хутор, деревню, ну, кого-нибудь из местных жителей. Может быть, через них связаться с партизанами. И ждать. Ждать, пока придут наши. И тогда передать знамя командованию. Мы сможем выполнить свой долг только так.
— Ты кем в гражданке работал? — поинтересовался Дорофеев, пытаясь в темноте разглядеть лицо Прягина.
— Странный вопрос! — удивился тот. Его длинная фигура качнулась. — Зоотехником на птицеферме.
— В колхозе?
— Нет, в подсобном хозяйстве… А что?
— Да ничего… Говоришь складно…
— Это к делу отношения не имеет! — с досадой перебил Прягин. — Надо рассуждать с полной ответственностью. Вы что, хотите со знаменем через немецкую передовую пройти?
— А что ж, нам тут в кустах конца войны дожидаться? — сказал Дорофеев. — И без знамени все равно бы идти надо.
— А где гарантия, что пройти удастся? — загорячился Прягин.
— На войне гарантий не дают, — без усмешки ответил Дорофеев.
— Но ведь без пользы погибнем! — стоял на своем Прягин. — А знамя попадет в руки врага. Нам этого не простят. Ни живым, ни мертвым. А сохраним — честь и хвала нам будет, сколько бы времени ни прошло.
Дорофеев чувствовал: слова Прягина во многом резонны. Никто ему не возражает. Может быть, и в самом деле Прягин прав? Но за внешне правильными словами Прягина Дорофеев угадывал что-то такое, чего он никак не мог душой принять.
Помедлив секунду-другую, Дорофеев спросил:
— А ты, товарищ Прягин, знаешь, что с полком делают, если знамени лишился?
— Знаю. Расформировывают. Но ведь это, если по трусости потеряли… А в данном случае никто не виноват. И знамя цело.
— Так про то никто не знает.
— Узнают впоследствии.
— А до того всем в подозрении быть?
— Разберутся…
— Верю. Но сейчас доказать-то нечем. А вдруг и в сам-деле полк разгонят?
— Не все равно, в какой части служить?
— Кому все равно, кому — нет… — Дорофеев повернулся к Галиеву, спросил: — А ты с нами? Решай, раздумывать некогда.
— Почему? — в голосе Галиева чувствовалась растерянность. — Зачем горячка?
— Ну, ладно! — рассердился Дорофеев. — Мы тут все рядовые, я вам не командир. Как хотите, а я в лесу отсиживаться несогласный. К своим пойду.
— Безрассудство! — шагнул к Дорофееву Прягин. — Что, повар, награду за спасение знамени получить рвешься? Идти — авантюра! Я в ней не участник.
— Ну и оставайся, береги здоровье. А ты, Галиев?
Галиев молчал. Для него привычнее было подчиняться, чем принимать решения.
— Идем, Вартанян? — Дорофеев пошел. Сзади о чем-то зашептались Галиев и Прягин. Но Дорофеев уже не слушал. Не хотят — не надо. Даже лучше без таких… Надежнее.
Вартанян поравнялся с Дорофеевым, зашагал рядом. Они прошли всего с десяток шагов, как сзади затрещали кусты. Кто-то спеша догонял их. Вот догнал, тяжело дышит. Галиев?
— А где напарник твой? — спросил Дорофеев.
— Остался! Сказал — пропадете.
«Один-то скорее пропадет», — хотел ответить Дорофеев, но сзади снова затрещали кусты, встревоженный голос приближался, звал:
— Галиев! Галиев!
— Не ори! — вполголоса проговорил Дорофеев, останавливаясь. — Тут твой Галиев.
Их догнал запыхавшийся Прягин. Никто ни о чем не спросил его.
…Шли плотной цепочкой, в затылок — так легче пробираться кустарником. Последним, осторожно переставляя длинные ноги, шагал Прягин, перед ним, чуть прихрамывая, Галиев, затем Вартанян, впереди всех Дорофеев. Никто не назначал и не выбирал его командиром. Никто не знал, что Дорофеев, прежде чем его как искусного повара определили по специальности, долго, с самого начала войны, служил рядовым в стрелковой роте, повидал всякого, солдат тертый. Но как-то так получилось: все шли за ним, слушались его, верили ему.
Вартанян старался шагать след в след Дорофееву. Видел в двух шагах впереди себя широкую дорофеевскую спину, едва различимую на фоне ночной черноты, — и от этого на душе было спокойнее. Худо, если бы пришлось идти этим страшным ночным лесом одному. Куда пришел бы? Что могло бы случиться?
На ходу Вартанян уже несколько раз совал руку за пазуху, словно желая еще и еще раз убедиться, на месте ли знамя, хорошо ли лежит. Пальцами ощупывал скользкий шелк с шершавинками шитья, невольно старался угадать, буквы какой надписи трогает. «За нашу Советскую Родину!» — на одной стороне. А на другой — «Ордена Красного Знамени стрелковый…»
Все еще будто не верилось Вартаняну, что у него под гимнастеркой, на сердце, — святыня полка. Раньше он видел знамя только издали. Не помышлял, что когда-нибудь придется прикоснуться к нему. С каким трепетом смотрел на знамя Вартанян, присланный в числе других новобранцев для пополнения в стоявший на формировке полк! Как подтягивался весь, когда проходил мимо штабной землянки, возле которой стояло завернутое в чехол знамя, а рядом неподвижный, словно окаменевший, часовой. Ладонь Вартаняна сама поднималась к пилотке, и ноги сами переходили на чеканный шаг. Потом, когда все новобранцы прошли первичное обучение, Вартанян принимал перед знаменем присягу: «…Клянусь… до последнего дыхания быть преданным…» А незадолго до отправки на фронт Вартаняну, попавшему в состав полкового караула, довелось стоять часовым у знамени. Строго и гордо смотрел он на проходивших мимо бойцов. Те отдавали честь, и Вартаняну казалось: они отдают ее не только знамени, но и ему.