Страница 39 из 41
В послесловии автор отчасти объясняет свое отступление от исторической правды: «Знай, читатель: роман, только что тобою прочтенный, основан на подлинных событиях, случившихся в XI веке. Однако подлинная Аделаида обладала столь испорченной натурой, что автору пришлось заново сочинить ее образ, дабы он не противоречил нынешним понятиям о добродетели. Произведя значительные изменения и добавления, автор решил приписать заслуги сочинителя настоящей истории себе». Следовательно, есть основания полагать, что исторический колорит подвергся искажениям в угоду добродетели. Для склонных к морализаторству и рассуждениям писателей XVIII столетия подобные изменения вполне естественны, но в случае с автором «Аделаиды Брауншвейгской» приверженность к добродетели кажется если не странной, то непривычной.
Ибо автор — скандально известный маркиз Донасьен Альфонс Франсуа де Сад (1740–1814), чьи сочинения приводили в панический ужас современников. «Вложите перо в когти Сатаны или же злейшего врага человечества, и то он не сможет сочинить хуже», — с содроганием писал о произведениях маркиза его современник Луи-Себастьян Мерсье. «120 дней Содома» (1785), «Жюстина, или Несчастия добродетели» (1791) (вторая редакция «Злоключений добродетели», 1787), «Философия в будуаре» (1795), «Новая Жюстина, или Несчастья добродетели», продолженные «Жюльеттой, или Преуспеянием порока» (1797–1799, десять томов описаний самого безудержного разврата, иллюстрированного 101 непристойной гравюрой)… В этих основополагающих романах, создавших де Саду печальную славу творца разрушительной философии зла, с беспримерной откровенностью и жестокостью описывались преступные эротические страсти, а герои-либертены, утверждая торжество порока над добродетелью, неустанно мучили и истребляли бесчисленных безликих жертв. Философствуя на темы эротических фантазий, либертены затягивали в сеть своих рассуждений читателя, заставляя его окунуться в самые черные бездны человеческого разума.
Постоянное возвеличивание порока, оправдание самого отвратительного насилия, философские выкладки, подводившие к выводу, что понятия «хорошо» и «плохо» — относительные и зависят от множества обстоятельств, нападки на религию и отрицание Бога — вот основные составляющие «программных» сочинений маркиза, навлекшие на него гнев властей. И кто бы ни правил во Франции — монарх, революционеры-якобинцы, Директория или Наполеон, проповедь вселенской философии зла не устраивала ни одно правительство, равно как и свободолюбивая, своевольная, своенравная, вспыльчивая и эгоистическая натура маркиза, в результате чего почти тридцать (из отпущенных ему 74 лет жизни) де Сад провел в заточении.
Однако сам маркиз постоянно отрекался от своих «программных» и наиболее дорогих его сердцу произведений, где ярче всего воплотилось его отчаянное стремление к свободе, громче всего звучали проповеди запретного образа жизни и царил доведенный до исступления дух отрицания, «…я сделал такую вещицу, которая способна свести с ума самого дьявола», — писал он о «Несчастьях добродетели» и тут же добавлял: «Я отрекаюсь от нее». Он даже сделал приписку к заголовку «Философии в будуаре»: «Посмертное произведение автора „Жюстины“». Но ему не поверили, а некоторые даже посчитали выдумку удачным рекламным ходом, ибо «Жюстина» продавалась необычайно хорошо. Когда же одна из газет дерзнула похоронить маркиза, тот немедленно разразился грозной отповедью, опровергнув как сообщение о собственной смерти, так и свое авторство «Жюстины». И хотя обе «Жюстины», «Жюльетта» и «Философия в будуаре» вышли без имени автора (рукопись «120 дней Содома», утерянную во время разрушения Бастилии, издали только в 1904 году), а де Сад всю жизнь публично отрицал свою к ним причастность, его авторство ни для кого не являлось секретом.
Но перу жаждавшего литературной славы маркиза, с легкостью сменившего во время Революции свой титул на звание «гражданина литератора», принадлежат не только сочинения, несовместимые с общепризнанными принципами морали. Есть мнение, что Сад, сознательно отвергавший все общественные и литературные условности, выступал в роли порнографа с целью проторить дорогу сочинениям, под которыми он был готов поставить свое имя. Впервые завесу анонимности де Сад приоткрыл в 1795 году, издав роман в письмах «Алина и Валькур», автором которого значился «гражданин С***», что, впрочем, не ввело никого в заблуждение. Полностью же имя маркиза появилось на титульном листе сборника новелл «Преступления любви» (1800): «Д. А. Ф. Сад, автор „Алины и Валькура“». Примерно в одно время с «Преступлениями любви» маркиз стал готовить к изданию «именной» сборник смешных рассказов в духе Боккаччо, но при жизни автора он так и остался неопубликованным (26 сохранившихся рассказов были изданы в 1927 году под названием «Короткие истории, рассказы и фаблио»).
В апреле 1803-го де Сад оказался в Шарантонской лечебнице для душевнобольных с диагнозом «безумие либертена»: ничего иного инкриминировать шестидесятитрехлетнему маркизу полиция не могла. Но, несмотря на то что последние десять с лишком лет жизни де Саду пришлось провести в окружении людей с умственными расстройствами, маркиз продолжил писать, и, судя по количеству сохранившихся набросков и романов, работоспособность его, как всегда, была исключительной. В Шарантоне он создал еще один «программный» труд в десяти томах под названием «Дни в замке Флорбель, или Разоблаченная природа» (1807); по словам префекта полиции, приказавшего конфисковать рукопись, это было «адское сочинение, наполненное жестокостями, богохульствами и нечестивыми речами». В Шарантоне были написаны и исторические романы — «Маркиза де Ганж» (1813), «Тайная история Изабеллы Баварской», и «Аделаида Брауншвейгская, принцесса Саксонская». Все три сочинения предназначались для печати, а потому с самых первых страниц все три строги и сдержанны как в языке, так и в содержании и вписываются в рамки вполне приемлемой морали. Более того, в них автор не только не выступает апологетом зла, но и разоблачает злодеяния порока, и в угоду добродетели даже изменяет историю: в «Аделаиде Брауншвейгской» создает привлекательный образ главной героини, а в «Маркизе де Ганж» карает главного преступника, который в реальной жизни остался безнаказанным.
Все три романа создавались человеком, на склоне лет пожелавшим наконец избавиться от репутации порнографа, чтобы с полным правом именоваться литератором. «Старость редко бывает приятной, — писал де Сад, — ибо с ее приходом в нашей жизни наступает такое время, когда более невозможно скрыть ни единого нашего недостатка. Все источники, способствовавшие созданию впечатления, исчерпались; остались лишь подлинные чувства и добродетели. Большинство характеров терпят крушение еще до окончания жизненного срока, а посему мы часто видим у людей преклонного возраста души низменные и беспокойные, кои, подобно грозным призракам, обитают в наполовину разрушенном теле. Но когда к старости нас подводит благородная жизнь, тогда старость подобна не упадку, но началу бессмертия». Вряд ли маркиз полагал свою жизнь добродетельной, но в бессмертие своих сочинений он, скорее всего, искренне верил. «Мои труды, в отличие от ваших добродетелей, приведут меня к бессмертию, а добродетели, хотя они и предпочтительнее, не приведут туда никогда», — писал он своему младшему сыну Клоду-Арману, когда тот в очередной раз с возмущением высказался в адрес его «непристойных» писаний. Строки эти созвучны словам, вложенным де Садом в уста принцессы Саксонской: «…История на скрижалях своих запечатлевает для потомков добродетели, изумившие мир, хотя чаще всего именно эти добродетели несут ему оковы. <…> Благодеяния бледнеют на фоне преступлений героя». Тон сочинений сменился, но образ мыслей автора остался прежним: за спинами ходульных образов добродетельных персонажей все так же произрастала философия вселенского зла. Впрочем, иначе и быть не могло, ведь тридцать лет назад маркиз написал: «Мой образ мыслей — это плод моих размышлений, он порожден моим образом жизни, моей природой. И я не в состоянии его изменить; если бы я это сделал, это был бы уже не я».