Страница 96 из 99
На лошадиные развлечения тоже следовало бы обратить внимание. Собственно говоря, этого не делалось до сих пор только потому, что хозяева не желали лишних расходов. Я уверена, что если у лошади будут свои средства — развлечения явятся сами собой.
Например, цирк. Неужели вы думаете, что цирк не был бы занятен для молодой лошади? Ей было бы очень интересно следить за упражнениями своих товарищей, а над клоунскими остротами она ржала бы так же усердно, как галерка.
Недавно в цирке я слышала такой юмористический диалог.
Клоун спрашивает у лакея:
— Ты женат? — Нет.
— Ну, так вот тебе за это!
Клоун размахнулся и дал лакею пощечину. Вот и все.
Ну, разве это не лошадиное остроумие?
Я заметила, как дрессированная лошадка отвернулась и громко фыркнула.
Кроме цирка, для лошадей были бы очень занятны некоторые пьесы наших частных театров.
Впрочем, почему это я, так болея о судьбе лошадей, ни минуты не подумала о коровах? Конечно, корова не работает, а только дает молоко. А наши мамки разве работают? Недавно на моих глазах произошла следующая история. Знакомая дама сказала мамке своего ребенка:
— Акулинушка, пришей мне, пожалуйста, к лифчику пуговку.
А Акулинушка в ответ:
— Я к вам рядилась дитю питать, а не шитье шить. Вы меня этим словом так расстроили, что у меня вся душа перекисла.
Пришлось дать ей на оздоровление души полтинник.
Вот видите, если мамка, кормящая одного ребенка, не желает сделать такого пустяка, то как же можем мы требовать этого от коровы? Корова кормит своим молоком ежедневно человек 10–12 и уж имеет полное моральное право не пришивать пуговиц к лифчикам. Не правда ли?
Но главное вот что.
Самая завалящая мамка получает хорошее жалованье. А корова?
Видали ли вы хоть одну корову, скопившую под старость деньгу на теплый хлев?
Бутылка молока стоит 10 копеек. Пусть 8 из них идут на барыш и на возмещение расходов, но 2 копейки — это уж коровья доля. Как хотите!
Итак — корове тоже небольшое жалованье и выходной день. Если кого забодает, — лечить или хоронить на свой счет. Все свои прихоти оплачивает сама.
Если же корова растранжирила все свое состояние — записать ее в общество взаимного животного кредита. Это приучит ее к экономии и осторожности.
Знаю, что все это и полезно, и даже необходимо, и вовсе уж не так трудно исполнимо, но чувствую, что никто не отзовется всей душой на предложенную мною реформу, над которой я так долго (целое утро) работала.
Такова судьба всех великий идей.
Двойники
Не случалось ли с вами, что вдруг совершенно незнакомый человек поклонится вам на улице? Или даже заговорит, называя вас дорогим Николаем Ивановичем, когда вы всю жизнь для всех были Петром Николаевичем?
И не случалось ли с вами, что кто-нибудь вдруг скажет: «А я вас вчера видел в цирке», тогда как вы самым честным образом были на вечернем заседании?
Все это кажется удивительным только на первый взгляд. На самом же деле это объясняется очень просто.
Вся суть в том, что у каждого человека есть свой двойник.
Увидеть этого двойника вам никогда не удастся. Лучше и не старайтесь. Но слышать о нем приходится слишком часто и, к сожалению, почти всегда вещи, не делающие ему чести. Мне, по крайней мере, никогда еще не приходилось слышать лестных отзывов о чьем-нибудь двойнике.
У одного почтенного доктора двойник — известный одесский шулер.
Двойник Толстого — какой-то скверный мужичонка, спекулирующий этим своим сходством.
Почти у каждой знаменитости двойник ведет себя очень скверно, подводит своего принципала и ставит его часто в самое незавидное положение.
Сколько драм, сколько семейных несчастий произошло из-за недобросовестного двойника! Подумать страшно!
Говорю обо всем этом смело и открыто, потому что в настоящее время считаю себя в безопасности: мой собственный двойник, после какой-то скверной истории, уехал навсегда в Америку.
Двойник этот мучил меня несколько лет подряд, не оставляя ни на минуту в покое. Я мстила ему, как могла и умела, но не знаю, достигла ли цели.
Теперь, когда все кончено, приятно вспомнить былые беды, зная, что они не повторятся.
Первый раз, когда я узнала о существовании у меня двойника, я отнеслась к этому очень весело и легкомысленно.
Мне сказали:
— Понравилось вам вчера в цирке?
— В цирке? Да я вчера просидела весь вечер дома! Почему вы думаете, что я была в цирке?
Спросивший немножко смутился и сказал:
— Да? Ну, простите, я, значит, спутал. Переменим разговор.
Все посмотрели на меня подозрительно, а спросивший, уходя, шепнул мне:
— Не сердитесь! Дело в том, что я видел вас собственными глазами.
Несколько дней мы смеялись над этой историей и рассказывали ее всюду.
Недели через две трое знакомых видели меня в каком-то скверном маскараде, и хотя я очень скоро доказала им их ошибку, это уже не рассмешило меня, а скорее раздосадовало.
Я многих просила:
— Да покажите же мне, наконец, моего двойника!
Двойник оставался неуловимым и вел себя очень некрасиво. Затем притих, и одна знакомая дама удивленно расспрашивала меня, что это мне пришло в голову сняться в подвенечном платье с каким-то офицером. Она собственными глазами видела мою карточку в какой-то маленькой фотографии, в какой — не помнит.
Я поняла, что мой двойник вышел замуж. Это меня порадовало. Может быть, немножко остепенится.
Мои надежды не оправдались. Не прошло и двух месяцев, как меня уже стали встречать выходящей из отдельных кабинетов, играющей на скачках, на бегах. Мало того — почти каждую ночь видели меня в каком-то клубе, где я дулась до утра в карты и в лото.
Положение мое было отчаянное!
Почти каждый новый знакомый начинал со мной разговор словами:
— А я уже имел удовольствие видеть вас…
Одно время я даже думала постричься в монастырь. Но потом решила, что никто этой вести не поверит, и мой двойник развернется вовсю.
Раз судьба улыбнулась мне в образе старухи, вылезающей из трамвая. Я ответила судьбе тоже улыбкой и приостановилась, выжидая, что будет.
Старуха с любопытством вглядывалась в меня и жала мне руку.
— Скажите, милая, — спросила она, — правда, что он вас выгнал?
Я сразу поняла, что она принимает меня за моего двойника, и решила не упускать случая отметить своему врагу.
— Ну, разумеется, выгнал, — отвечала я самым наглым голосом, какой только могла придумать. — Выгнал! Как это вам нравится? А?
— Ну, вы же, милая, сами виноваты! Как же можно так?
— А вот еще, очень нужно. Скажите, пожалуйста.
— Но ведь он все-таки муж!
Дело прояснялось.
— Э! Какой там муж. Все это вранье. Никогда мы и венчаны не были, если хотите знать правду.
— Милая! — завопила старуха… — Да что вы говорите! А как же Сережа у вас шафером был? Господи!
— Что же тут непонятного? Расстрига венчал. Дали сто рублей в зубы — и делу конец. Нам венчаться — так обоим на каторгу идти, а я и так трехлетний срок в тюрьме отсидела, довольно.
— Вы? В тюрь… Да что вы говорите? Да за что же?
— Как за что? За двоемужество да еще за разные мелкие штучки. Ну, а теперь мне пора.
Но старухе не хотелось со мной расставаться. Она вцепилась мне в рукав.
— Милочка вы моя! А Сергей Иванович и не знал?
— Где ему, такой вороне! Ну-с, мне пора.
Я еле вырвалась.
— Только смотрите, никому не говорите! — раззадоривала я старуху. — Все это в целом мире только вы одна и знаете!
Месяца через два, на вокзале, где я провожала знакомых, остановился передо мной какой-то удивленный господин, развел руками:
— Дунечка! Как вы сюда попали?!
— Ага! — подумала я. — Сейчас узнаем, куда Дунечка делась.
— А где же я, по-вашему, должна быть? А?
— Как где? Да ведь вы же после той истории с полковником уехали в Америку! Когда же вернулись?