Страница 26 из 71
— Дэвид может позаботиться об этом позже.
— Ваш оруженосец вряд ли умеет орудовать иголкой, а это умение необходимо, я считаю.
— Вас бы удивили его умения. — Со светлыми волосами и мозгами, Дэвид оказался незаменимым во всем. Хотя Рэнд называл его своим оруженосцем, парень не стремился стать рыцарем, называя себя вместо этого слугой. В том, что он не всегда им останется, Рэнд был убежден. Поэтому он научил Дэвида тому, что знал о хороших манерах, учтивости и галантности вдобавок к практическим навыкам владения мечом и копьем, которые ему потребуются, чтобы остаться в живых.
— Остается еще праздничный пир и представление, где вам надо присутствовать, прежде чем вы сможете отдохнуть, — настаивала она. — Вам придется снова переодеться в свадебный наряд, и вы не можете запачкать весь шелк кровью.
— Нет, — сказал он со вздохом. Рубашка, дублет и рейтузы, которые он носил во время турнира, были грубой одеждой. Более подходящей для крестьянина, чем для джентльмена, хотя соответствующей этой цели. Они были пропитаны запахом горячего металла, чистого жира, лошадей и возбужденного мужчины, но он ничего не мог с этим поделать, пока не вернется Дэвид. Ей придется терпеть это, как и все остальное в их браке. — Простите.
— За что? Не ваша вина, что вы истекаете кровью. Я не могу понять, чего добивался Грейдон. Выкуп ему не нужен.
— Я сомневаюсь, что это была его цель, — сказал Рэнд, скривив губы.
— Что же тогда?
— Возможно, Хэнли хотел увидеть меня мертвым.
Она очень мило поджала губы, и ее кожа покраснела над вырезом платья. Она начала дергать за узел, который держал ее шелковый рукав, сильно запачканный, на его руке и который Дэвид укрепил по его настоянию, когда снимал кольчугу:
— Это ему бы ни принесло никакой пользы, так как король заявил о праве выбирать моих мужей для меня.
— Или еще Грейдон мог видеть себя управляющим Брэсфордом и его рентой от вашего имени. — Он схватил ее за запястье, когда она развязала шелковый рукав и хотела отбросить его в сторону. Взяв невесомый шелк, он сжал его в руке.
Она едва взглянула на то, что он делает:
— Он мог также затаить злобу на вас за то, что призвали его к ответу в Брэсфорде за мой сломанный палец. Он злобный примитивный человек.
Можно было сделать вывод, что остальные не были такими. Причисляет ли она его к более достойным людям?
— С другой стороны, моего единокровного брата, — сказал Рэнд, размышляя, — нельзя назвать простым. Я сомневаюсь, что он стал бы делать что-то столь очевидное, как попытка довести меня до виселицы. Тем не менее было бы полезно узнать, дружеские ли у него отношения с Грейдоном.
— Высчитаете…
— Он мог присоединиться ко мне, чтобы отразить атаку Грейдона и Хэнли. Он этого не сделал.
— Возможно, он думал, что вы способны справиться с ними сами.
Это было правдой.
— Может быть.
— Должно быть, его возмущает то, что вы находитесь на его месте.
— Не его место, а мое сейчас, — ответил он. Ее грудь была так близко, ее нежный изгиб над лифом был более притягателен, чем медовуха. Он ошеломленно смотрел, как его рука поднялась сама по себе и обхватила округлость, касаясь огрубевшим большим пальцем там, где, как он думал, должен был быть спрятан сосок. Чувствовать, как он немедленно затвердел под тканью, видеть его маленький, четкий контур, было неосознанным удовольствием.
Она тихо вдохнула через раскрытые губы. Когда они встретились глазами, в ее глазах горела страсть. Казалось, она даже наклонилась к нему, прижимаясь к его руке.
Шаги, легкие и быстрые, послышались в коридоре. Ее ресницы опустились вниз, и она отошла от него:
— Не надо.
Он позволил своей руке произвольно упасть.
— Кажется, я должен подчиниться вашим желаниям еще раз, — сказал он тихо, когда Дэвид отпихнул дверь локтем и внес в комнату две кадки горячей воды из кухонных котлов. — Но это не будет длиться вечно.
Она оставила его на попечение Дэвида, как он и ожидал, а также чего он хотел, пока был так уязвим к ее близости. Хотя он не был уверен, что придет время, когда он будет действительно сильнее. Его верный оруженосец сделал три стежка на его брови без всякой суеты, как будто зашивал дырку в его рейтузах, и был намного менее смущенным, пока этим занимался. Затем парень принес ивовую кору от головной боли и кружку эля, чтобы запить горечь, а потом одел его снова как жениха. К тому времени, как протрубили к обеду, он был готов занять место за высоким столом в зале Генриха.
Им прислуживал Дэвид, следя за тем, чтобы у них с Изабель была свежая вода с запахом мяты и кардамона, которой можно было помыть руки, и чистые полотенца, чтобы их вытереть, наливая им пряное и разбавленное вино, принося им тарелки с едой и сладостями. Они отведали копченого угря, бульон с жареной говядиной, оленину в красном вине, свиные ножки с яблоками, запеченными в собственном соку, фаршированного журавля, который был подан в перьях, и ржанок в пирогах, кресс-салат и горох, приправленный медом и шафраном. Тем временем хор мальчиков из аббатства спел а капеллу, его сменил жонглер, который жонглировал драгоценными апельсинами, а также египтянин, который сыграл зажигательную мелодию на виоле, пока танцоры крутились и топали позади него. Марципан и нуту подали вместе с дикими грушами, мягким сыром, орехами и более пряным вином.
В середине трапезы среди мелкой знати за одним из боковых столов Рэнд заметил Хэнли. Грейдона не было нигде видно, неудивительно, так как Дэвид доложил, что он лежит наверху в кровати с ранами, полученными на турнире. Мак-Коннелл был, видимо, так далеко, что его закрывали другие гости, поскольку он не мог увидеть его ни над солонкой, не ниже ее. Рэнд почувствовал сожаление из-за этого удаления, считая, что его единокровный брат должен сидеть среди дворян. Все же, он ничего не мог с этим поделать.
Насытившись наконец, они с Изабель помыли руки снова в струе воды, пахнущей травами, которую лил Дэвид, вытерли их полотенцем, затем откинулись назад в ожидании представления. Это действо театра масок в какой-нибудь аллегорической пьесе и другой комической чепухе будет, безусловно, последним развлечением вечера. Слава небесам за эту небольшую милость.
Леон, Мастер празднеств, представил произведение собственного сочинения, стоя перед ними с изяществом и уверенностью в черного-белом костюме, вышитом бриллиантами и увешанном по краям шелковой туники и швам рукавов колокольчиками. Его поклон королю и леди Маргарет, его матери, был глубоким; его королеве, Елизавете Йоркской, даже глубже. Его голос был хорошо поставлен, так что достигал дальних углов гулкого зала и ушей каждого из присутствующих, когда он попросил внимания. Он создал живую картину специально для этого события, такую, которая популярна при веселом дворе молодого Карла VIII Французского под регентством его сестры Анны. Она была улучшена неким образом, но времени на подготовку было мало. Он попросил их снисхождения к несовершенствам. Повернулся к концу зала, где находились входы и выходы в кладовую, буфетную и деревянную кухню. Сейчас они были закрыты занавесом. Леон взмахнул рукой, и нестройно зазвенели колокольчики.
— Ваши величества, благородные джентльмены и прекрасные дамы, — звонко огласил он, — я представляю вам La Danse Macabre1!
Занавес отдернулся при помощи невидимых рук. За ним показалась группа мужчин и женщин в черно-белых костюмах, освещенная сзади толстыми свечами в напольных подсвечниках. Мантии с капюшонами покрывали их головы, как саваны. По их одеяниям можно было узнать священника и короля, аристократов, купцов, горожан и крестьян. Некоторые имели зияющие раны, а другие были истощены болезнью. Среди них были старые и молодые, даже дети. Лица актеров были вымазаны белым с нарисованными черными овалами глаз и кругами, выражающими горе, там, где должны были быть их рты.
— Мертвый… — прошептали пол дюжины голосов, включая Изабель. Рэнд, посмотрев на нее, увидел, что ее лицо было таким же бледным, как и фигуры, предоставленные для их развлечения. Посмотрев в направлении ее дикого взгляда, он увидел почему. Одна из женщин была молодой матерью. Ее можно было узнать