Страница 66 из 82
— Как же… откуда он меня знает?
— Ему о тебе писала Валя. Много рассказывала я, твой отец. Он тебя знает. Ректор, профессор Герасимов, отец Вали.
— Биофизик?
— Да.
— А-а… Вот почему Валя так настойчиво просила меня навестить ее отца. Марк ему писал… Мы думали, что однофамилец.
— Нет, это ее отец. Славный человечище!..
В 11 часов утра, тщательно выбритый, в новом сером костюме, белой рубашке, демисезонном пальто и кепке, я весело спускался по лестнице. Было четвертое апреля. За немытыми стеклами сверкало солнце, во дворе звонко кричали и смеялись ребятишки.
Почтовый ящик был полон, и я открыл его. Мне было три письма! Газеты я положил обратно, не хотелось возвращаться назад.
Письма были от Лизы, Марка и этого чудака Сергея. Я решил их прочесть в ближайшем сквере.
Еле сдерживая радость (мне хотелось пройтись колесом), я вышел из нашего Старосадского переулка, спустился по улице Богдана Хмельницкого и, выйдя в скверик, сел неподалеку от памятника гренадерам. От буйного весеннего воздуха у меня слегка кружилась голова.
Пока я надрывал осторожно конверт, Лиза была рядом. На ней было узкое черное платье с круглым воротником, открывающим высокую шею. Черные глаза смотрели на меня доверчиво и вопрошающе.
«Ты будешь моей женой?»
«Буду».
Чего же я боюсь? Почему держу письмо в руках, пытаясь угадать, что в нем.
«Дорогой Коленька!
Прости меня, что я дважды предала тебя… Если можешь простить. Я ничего не могла поделать. Вчера я стала женой Казакова. Мы ходили в Черкасское и там зарегистрировали в загсе наш брак. С нами пошли Ведерников и Бирюков.
Никакой свадьбы не праздновали. Женя говорит, что это наше личное дело. К тому же он знает, что его в обсерватории не любят. Просто, когда вернулись на плато, выпили вчетвером по бокалу шампанского.
Папа нарочно ушел на охоту, на целых три дня. Он тебя любит, как родного сына, и мечтал, что мы поженимся.
Я тоже тебя люблю, как родного брата. Но Женя мне дороже отца, матери, дороже тебя, дороже всех на свете. Я ему очень нужна… Не только как жена, но и как друг, потому что у него совсем нет друзей и он очень одинок. Никому я так не нужна, как ему. У тебя любящие родители, бабушка, такой друг, как Марк, и не только Марк — тебя же все так любят, поголовно все. Даже Ведерников и Бирюков, которых мы пригласили на церемонию, были подавлены и огорчались за тебя. Даже Сергей. Марк теперь на меня смотреть не хочет.
А Женю, кроме меня, никто не любит. А ведь он неплохой человек. Я помогу ему стать другим, таким, как ты, душевно щедрым. Вряд ли Женя сумеет сделать меня счастливой, как сумел бы ты, но я его люблю и не могу без него жить.
Мне очень горько, что муж мой ненавидит моего отца, но Женю тоже можно понять. Он мне все рассказал. Боюсь, что они никогда не примирятся — Женя и отец.
Прощай, Николай. Не держи против меня обиды. Ты еще встретишь хорошую девушку — лучше меня. Я ей немного завидую.
Лиза Абакумова».
Я медленно вложил письмо в конверт. Ну, вот и все. Потом встал и пошел. Ходил я долго, даже не помню где. Да это и не важно… Опять сидел, согнувшись, на скамейке в каком-то пустынном сквере.
Значит, это было прощание навсегда. «Ты будешь моей женой?» — «Буду». Вот и все. Я потерял Лизу. Навсегда. Надо приучаться жить, не думая о ней. Но разве это возможно? Как вообще жить?
Я закрыл глаза. И река текла надо мною. Я замер, согнувшись на самом дне. Даже когда Гусь бил меня, мне не было так больно. Три часа протекли надо мною. Неужели только три часа? Я стал старше лет на десять.
Я вышел на какую-то улицу. Мимо проехало такси с зеленым огоньком. Я выбежал на дорогу и замахал руками, шофер остановил машину. Теперь не особенно опоздаю в университет.
< Минут через двадцать я входил в приемную. Ректора ждать пришлось недолго. Секретарша пригласила меня. Я вошел в огромный кабинет. Профессор Герасимов, улыбаясь, шел мне навстречу. Но улыбка быстро сошла с его полного, румяного лица.
— Тебе плохо? — спросил он с тревогой, кладя руку мне на плечо. — Или… что-нибудь случилось?
— Да. Случилось…
Он потащил меня к дивану и почти силой заставил сесть, потому что я зачем-то упирался. И сам сел рядом.
— Ну, выкладывай, Николай, что случилось. Ведь мы с твоим отцом друзья…
— С которым? — вырвалось у меня, прежде чем я понял, что это черт знает что. Но ведь это был профессор Герасимов. Он и глазом не моргнул.
— С обоими, — сказал он просто, — оба хорошие ребята. Можешь гордиться тем и другим. Тебе повезло, парень. Бывают отцы, которые позор не только для сына, но и для общества. Я бы на твоем месте с ним повидался.
— Вам Ангелина Ефимовна все рассказала?
— Она мой друг со школьной скамьи. Ну, так что случилось?
Я молчал. Язык не поворачивался. Но так как он смотрел на меня с нетерпением, я молча отдал ему Лизино письмо.
— Черт возьми! — воскликнул он с яростным сочувствием, возвращая мне письмо. — Думаю, что эта девушка совершила самую большую ошибку в своей жизни. Казакова я немного знаю. Это талантливый ученый, но жизнь он начал с ложных предпосылок: что зло непобедимо и только с ним надо считаться. Жаль и Абакумова…
— Вы про него знаете?
— Валя мне все рассказывает. Но я уже давно ее не видел. Вот приедет защищать кандидатскую, тогда наговоримся. Но она что-то не торопится.
Он посмотрел на часы.
— Ну, мы с тобой еще как-нибудь потолкуем. Сейчас тебе, брат, не до разговоров. Я ведь сам когда-то терял любимую. Все понимаю… Кстати, этого Гуся еще не поймали? (И это успела ему рассказать Ангелина Ефимовна.)
— Нет. Скрылся где-то в тайге.
— Ну, а как сейчас со здоровьем? Учиться сможешь?
— Конечно. Доктор сказал, что легкое потом регенерирует. Будет, как прежде. Лет через пять.
— Так…
— Я хочу учиться на заочном. В августе мне возвращаться на плато. Я бы успел догнать. У меня хорошая память.
Герасимов долго смотрел на меня.
— Когда я читал это письмо… — сказал он, — то подумал, что ты больше никогда не вернешься на плато.
— Почему же? Из-за Казакова? Из-за Гуся? Но ведь плато… работа на нем… не зависит.
— Я понимаю. Ничего я не понимаю! Зачем тебе надо именно на это плато?
— Не знаю, как объяснить… Но я непременно должен вернуться на плато! Я же не побежден. Человека нельзя победить, пока он сам не признает себя побежденным. И вообще я же не увольнялся. Просто отпуск по болезни.
— Гм, почему бы тебе не поступить на дневное отделение? Это можно сделать. У тебя золотая медаль. Стаж работы на Севере… Студенческие годы вспоминаешь всю жизнь как самые счастливые. Я студентом голодал, стипендии не хватало. Помогать мне было некому. Подрабатывал на вокзале: грузил товарные вагоны. И все же какие светлые и радостные воспоминания… Ты работать и учиться заочно с одним легким не сможешь, просто физически. Да еще где-то за Чукоткой… Поступай на дневной. Закончишь университет и поедешь на плато!
Я задумался. Здоровье теперь было у меня самым уязвимым местом. Приехать на плато и свалиться, чтобы кто-то делал за тебя твою работу? Ухаживал ночами, как Марк? Но почему я должен непременно болеть? Ведь у меня пошло на поправку.
— Ты кем, собственно, хочешь быть? Интересует ли тебя наука?
— Меня интересует наша Земля, — сказал я негромко. — Не знаю только, выйдет ли из меня ученый… я бы хотел поступить на физический факультет. По специальности геофизика. Жаль, что нет такого заочного. Не знаю, как мне быть.
Герасимов усмехнулся, потрепал меня по плечу и перешел к письменному столу. Я последовал за ним. Он положил передо мной лист бумаги. Глаза его лукаво блестели.
— Пиши заявление на философский. Без философии, брат, теперь далеко не уедешь, будь то геофизика, или география, или хоть генетика…