Страница 2 из 15
А. С. Старостин отмечал [287, с. 7], что «процент совпадений между современными членами разных ветвей макросемей типа ностратической на уровне 5–9 %», т. е. еще гораздо ниже, на уровне «шума» древних заимствований или случайных совпадений (например, слово «женщина» по-английски будет woman, а на древнеяпонском womina). Из этого ясно, насколько еще более сомнительно существование ностратической прасемьи.
Н. Д. Андреев в противовес ностратической теории выдвинул концепцию «бореального» праязыка, последующими ветвями которого он считает только «раннеиндоевропейский», уральский и алтайский праязыки (без дравидских и картвельских). Причем время существования этого праязыка он относит к концу ледникового периода, т. е. эпохи палеолита, а время выделения из него «раннеиндоевропейского» — к эпохе мезолита [269, с. 35–39]. Его книга была издана в 1986 году Институтом языкознания АН СССР и выглядит не менее солидно, чем ностратическая теория, притом что применяемые им методы резко отличны.
Лично мне ностратическая концепция кажется более убедительной. Но я могу спокойно верить или не верить в нее, оставаясь ученым. А вот существование индоевропейской семьи языков является бесспорным. И если я не верю в существование индоевропейской семьи языков, то я вообще не ученый. Поэтому поиск последней индоевропейской прародины — это поиск точной пространственно-временной локализации бесспорного исторического факта. А вот поиск ностратической прародины — это пока в любом случае выдвижение спорной гипотезы по поводу другой спорной гипотезы.
Вообще иногда полезно вспоминать знаменитый принцип Исаака Ньютона: «гипотез не измышляю». Данная книга направлена на установление исторической истины, насколько это в наших силах. Историческая истина — это факты, которые представляются бесспорными. Например, никто из ученых-историков давно не спорит по поводу правильности дешифровки египетских иероглифов, или того, что тексты критского линейного письма B написаны на микенском диалекте греческого языка, или по поводу месторасположения Трои. Пришло время окончательно установить и месторасположение последней индоевропейской прародины.
Разумеется, данное заявление не следует понимать как претензию на общую непогрешимость. В частности, в этой книге поставлен ряд вопросов, которые очевидно представляют собой не более чем предварительные гипотезы. Так что и сам автор вовсе не свободен от «измышления» гипотез.
Особенностью методологии данной работы является также ее обобщающий характер. Автор ее — профессиональный философ истории, а не археолог или лингвист. Поэтому я в основном использовал уже известные факты и обобщения специалистов по конкретным проблемам. Суть работы — логический анализ уже известных фактов и концепций. Исключением являются некоторые лингвистические положения, впервые выдвигаемые в данной работе, в особенности этимология названия «Харьков» и ряда других гидронимов. Но и здесь я опирался прежде всего на конкретный лингвистический материал из обобщающей работы Т. В. Гамкрелидзе и Вяч. Вс. Иванова [1].
Я также никоим образом не претендую на оригинальность той концепции прародины индоевропейцев, которая будет обоснована далее. Ее суть: территория исторической прародины индоевропейцев совпадает с территорией раннего этапа среднестоговской археологической культуры конца V тыс. до н. э. Это район лесостепи и степи между реками Днепр и Дон, частично на правом берегу Днепра в районе рек Рось и Ингул и, возможно, на Нижнем Дону [см. рис. 2]. В пользу такого решения индоевропейской проблемы говорит вся совокупность данных археологии, гидронимии, лингвистики, культурологии, естественных наук и географии.
За последние годы в Украине сложился четкий стереотип: если говорят про древнейшую историю Украины, то говорят про трипольскую культуру. Трипольская культура того стоит. Но трипольцы лишь очень частично были нашими предками. Главное внимание следует уделить их восточным соседям и современникам — среднестоговцам. Именно они стали прямыми предками не только украинцев, но и в той или иной мере половины населения Земли.
Впервые концепция индоевропейской прародины в Северном Причерноморье была выдвинута еще в XIX веке [см., например: 3, с. 139]. Ее сторонники преобладают среди англоязычных исследователей, в частности, так считали В. Дж. Чайлд [4, р. 140, 144] и М. Гимбутас. Так, Мария Гимбутас считает протоиндоевропейцами носителей ямной культуры, ранней стадией которой в V–IV тыс. до н. э. была среднестоговская культура. Ямная культура дает, по ее мнению, исходный импульс, в результате которого наблюдается распространение индоевропейской курганной культуры не только в понто-каспийских степях, но и в Центральной и Северной Европе и на Балканах. Курганная культура, по Гимбутас, это — ямная культура, культура погребений с охрой, культура боевых топоров, культура шнуровых керамик, культура одиночных погребений Дании. Внешними признаками индо-европеизации являются, по Гимбутас, курганы и погребальный обряд в ямах, где обнаруживаются скелеты, лежащие скорченно на спине. Индоевропеизацию Европы она связывает с дезинтеграцией высоких цивилизаций Древней Европы V–IV тыс. до н. э. (Винча II–III, Лендьел, Тиссы-Бюкка, Кукутени-Триполье, Гумельницы), которые образовали неиндоевропейский субстрат на юго-востоке Западной Европы, и культуры воронковидных кубков — неиндоевропейского субстрата в Северо-Европейской равнине между Данией и Польшей. Постепенная инфильтрация с середины IV тыс. до н. э. в районы Западной Европы окончилась в 2500–2000 гг. до н. э. вторжением, в результате которого произошло окончательное разрушение остатков древнейших европейских цивилизаций, уцелевших только на Крите [5, р. 483; 6, р. 15].
В настоящее время эта концепция по сути общепринята среди ведущих украинских специалистов, попала в Украине в обобщающие работы и учебники. Так, например, Ю. В. Павленко в своем учебнике для вузов пишет: «Не позднее первой половины VI тыс. до н. э. мелкий рогатый скот через Кавказ, а крупный через Балканы попадает в области Северного Причерноморья, Приазовья и Предкавказья, где для скотоводства были прекрасные предгорные, степные и лесостепные ландшафты. Соединение мелкого и крупного рогатого скота с доместифицированным не позднее рубежа V–IV тыс. до н. э. местными индоевропейскими племенами конем привело к созданию стада, оптимально приспособленного к местным экологическим условиям. А это, учитывая то боевое преимущество, которое давало овладение конем, обеспечивало широкую экспансию воинственных индоевропейских скотоводческих племен на просторах Евразии — от Западной Европы до северных областей Индии и Китая — в IV–II тыс. до н. э.» [7, с. 247–248]. В другом месте Ю. В. Павленко пишет: «Есть все основания соотносить реалии среднестоговской эпохи юга Восточной Европы и Предкавказья (прежде всего развитое коневодство и знакомство с медью) с лингвистическими данными позднего этапа существования индоевропейской общности» [267, с. 62].
Эта же концепция изложена и в коллективной работе «Етнiчна iсторiя давньої Україны»: «В конце V — в первой половине IV тыс. до н. э. неспешное движение трипольского населения на восток было остановлено на линии Днепра в лесостепи и Южного Буга в степной полосе. В связи с этим трипольцы были вынуждены расселяться на север. Только в районе Киева им удалось несколько просочиться на Левобережье, между прафинно-угорским населением Полесья и позднеиндоевропейскими племенами лесостепи. С прафинно-уграми связывают носителей неолитической культуры ямочно-гребенчатой керамики, а с индоевропейцами — среднестоговско-хвалынскую культурно-историческую область. Таким образом, время расцвета энеолитических культур в IV тыс. до н. э. совпадает с взаимодействием на территории Украины по крайней мере трех крупных этнических массивов — прафинно-угорского, позднеиндоевропейского и трипольсько-кукутеньського» [8].