И пришло разрушение…

Он снова повернулся к Оконкво.

— Спасибо тебе за то, что ты собрал нас всех вместе.

Часть III

Глава двадцатая

На семь лет оторваться от своего клана — это немало. Освободившееся место не будет вечно пустовать, поджидая возвращения своего владельца. Стоит человеку уйти с насиженного места, как тут же найдется кто-нибудь другой, кто займет его. Клан что ящерица: только-только, кажется, потеряла хвост — глядь, а у нее уже вырос новый.

Оконкво знал это. Он знал, что утратил положение одного из девяти скрытых под маской духов вершителей правосудия в Умуофии; утратил возможность повести своих воинственных соплеменников против новой веры, которая, как он слышал, все набирала силу. Попусту пролетели годы, а ведь за это время он наверняка мог бы получить высшие титулы клана. Но некоторые из этих потерь еще можно было возместить. Он твердо решил, что его возвращение на родину не должно пройти незамеченным. Он вернется домой в полном расцвете сил и наверстает эти семь потерянных лет.

Уже с первого года изгнания он стал обдумывать, как вернется в родную деревню. Прежде всего он построит новую усадьбу, — она будет больше и богаче старой. Поставит зернохранилище, которое будет больше прежнего, поставит хижины для двух новых жен. И затем даст понять всем, сколь приумножил он за эти годы свое богатство, введя своих сыновей в общество озо! Все знают, что это под силу только знатнейшим и богатейшим членам клана. Он явственно представлял себе то глубокое уважение, какое окажут ему, и самого себя в момент получения высшего титула.

Один год изгнания сменял другой, и Оконкво все больше убеждался в том, что его чи решил вознаградить его за пережитые потрясения. Взять хотя бы ямс: он собирает обильные урожаи и здесь, в Мбанте, и в Умуофии, где его друг Обиерика из года в год раздает его взаймы на семена.

И вдруг нежданно-негаданно разразилась беда с его старшим сыном. Поначалу казалось, что теперь-то уж дух Оконкво сломлен. Но и на этот раз Оконкво проявил недюжинную жизненную силу и превозмог в конце концов навалившееся на него горе. У него оставалось еще пять сыновей, их он воспитает согласно традициям своего рода.

Он велел позвать сыновей к себе в оби. Они вошли и сели перед ним. Самому младшему едва минуло четыре года.

— Все вы видели, каким страшным позором покрыл себя ваш брат. Отныне он мне не сын, а вам не брат. Моим сыном будет только тот, кто проявит себя настоящим мужчиной, кто сможет по праву высоко держать голову среди моих соплеменников. Если кто из вас намерен стать бабой, пускай выбирает дорогу Нвойе! Но только пусть решается на это сейчас, пока я жив, чтобы я успел проклясть его! Если же вы пойдете против меня после моей смерти, знайте, я все равно вернусь и сверну вам шею!

С кем Оконкво повезло, так это с дочерьми. Он не переставал сожалеть, что Эзинма родилась девочкой. Из всех его детей она единственная понимала каждое движение его души. С годами узы дружбы и взаимного понимания все крепче связывали отца с дочерью.

В изгнании Эзинма выросла и стала одной из красивейших девушек Мбанты. Ее прозвали «Кристалл красоты» — так звали в свое время ее мать. Маленькая хилая девочка, причинившая матери столько горя, как-то совсем незаметно превратилась в жизнерадостную цветущую девушку. Временами, правда, на нее находили припадки черной меланхолии, и тогда она кидалась на всех, как злая собака. Такие приступы начинались внезапно, без всякой видимой причины. Но они были крайне редки и непродолжительны. В таком состоянии она не подпускала к себе никого, кроме отца.

Не один юноша, не один богатый человек в расцвете сил домогался руки Эзинмы. Но девушка всем отказывала. Потому что однажды вечером отец призвал ее к себе и сказал:

— Здесь, в Мбанте, есть много достойных богатых людей. Но я буду счастлив, если ты выйдешь замуж в Умуофии, когда мы возвратимся домой.

Больше он ничего не добавил. Но Эзинма поняла скрытый смысл его слов. И она согласилась.

— Твоя сводная сестра Обиагели не поймет меня, — сказал Оконкво. — Объясни ей все сама.

Сестры были почти одногодки, но Эзинма имела неограниченное влияние на Обиагели. Она объяснила ей, почему им пока не следует выходить замуж, и сестра тоже согласилась с нею. С этих пор обе сестры стали отказывать всем женихам в Мбанте.

«Ну что бы ей родиться мальчиком! — не раз думал Оконкво, — Как она все понимает!» Кто другой из детей умеет так хорошо читать его мысли? Возвращение его в Умуофию с двумя взрослыми красивыми дочерьми привлечет общее внимание. Метить к нему в зятья станут те, кто обладает властью и пользуется влиянием в Умуофии. Пусть только посмеют искать руки его дочерей безвестные бедняки!

За семь лет, проведенных Оконкво в изгнании, Умуофия сильно изменилась. Новая вера многих сбила с пути, и не только худородные или отверженные кланом, но порой и люди достойные, заслуживающие всяческого почтения, принимали христианство. Таков был Огбуефи Угонна, обладатель двух титулов, который как одержимый сорвал со своих ног браслеты, служившие знаком его титулов, и ушел к христианам. Белый миссионер был очень горд, заполучив его, и Угонна одним из первых в Умуофии удостоился причаститься святых тайн, или «святой трапезы», как называлось причастие на языке ибо. В представлении Огбуефи Угонны святая трапеза была не чем иным, как обычным пиршеством, — разве только чуть более благолепным. Он рассчитывал хорошо поесть и выпить. Вот почему, направляясь в тот день в церковь, он в мешок из козьей шкуры положил свой рог для вина.

Но белые принесли с собой не только свою веру, но и свои законы и порядки. Для этого они построили в деревне судилище, где вершил правосудие ни в чем толком не разбиравшийся окружной комиссар. Под началом у комиссара были судебные стражники, в обязанность которых входило приводить к нему обвиняемых. Многие стражники были родом из Умуры, из тех мест, что на берегу Великой реки, где впервые много лет тому назад объявились белые люди, где они основали свой центр и откуда разносили по всей стране свою религию, свою торговлю, свои законы. Этих стражников в Умуофии ненавидели всей душой, потому что они были чужаками, и к тому же чужаками надменными и властными. Назывались они котма. Кроме того, их прозвали «пепельными задницами» — за то, что они ходили в коротких штанах серого цвета. Стражники охраняли тюрьму, битком набитую теми, кто нарушил законы белого человека. Вина одних заключенных состояла в том, что они выбросили в заросли родившихся у них близнецов, другие обвинялись в том, что докучали христианам. Котма жестоко избивали заключенных и выгоняли их каждое утро на работу: чистить двор, в котором разместились службы окружного комиссара, носить дрова для белого комиссара и стражников. А ведь многие заключенные обладали двумя, а то и тремя титулами — разве пристала им эта низкая работа? С глубокой печалью несли они свое унижение, горько оплакивая свои запущенные поля. По утрам, кося траву, молодые заключенные пели в такт взмахам мачете:

Стражникам не нравилось, что их называют пепельными задницами, и они били заключенных. Тем не менее песня облетела всю Умуофию.

Оконкво слушал рассказ Обиерики о последних событиях в Умуофии, и голова его горестно склонялась все ниже и ниже.

— Видно, слишком долго я отсутствовал, — скорее себе, чем Обиерике, сказал он. — Никак не возьму в толк, что это ты мне рассказываешь. Что случилось с нашим народом? Почему он утратил боевой Дух?

— Разве ты не слыхал, как белые стерли с лица земли деревню Абаме? — спросил Обиерика.

— Слыхал, — ответил Оконкво. — Но слыхал я и то, что жители Абаме были слабые и глупые. Почему они не защищались? Разве не было у них ружей и мачете? Что мы, трусы, чтобы сравнивать себя с жителями Абаме? Их отцы никогда не осмеливались перечить нашим предкам. Мы должны пойти войной на пришельцев и выгнать их с нашей земли.