И пришло разрушение…

— Всемогущий бог послал нас к вам: отриньте свое нечестие и ложных богов и придите к нему, дабы заслужить спасение после смерти, — закончил он.

— Твои ягодицы понимают наш язык! — весело выкрикнул кто-то из толпы, и все засмеялись.

— Что он сказал? — спросил у переводчика белый человек.

Но прежде чем тот успел ответить, из толпы последовал еще один вопрос:

— Где конь белого человека?

Проповедники-ибо посовещались между собой и решили, что речь идет, очевидно, о велосипеде. Они сказали об этом белому человеку, и тот благожелательно улыбнулся.

— Скажи им, что я приведу с собой много железных коней, когда мы обоснуемся здесь. Тогда они и сами смогут на них покататься.

Ответ был тут же переведен, но лишь немногие услышали его. Все возбужденно разговаривали между собой: белый человек сказал, что собирается жить среди них. Этого они никак не предполагали.

И тут какой-то старик в толпе крикнул, что хочет задать вопрос.

— Кто же он такой, этот ваш бог? — спросил он, — Богиня земли? Бог неба? Амадиора? Бог молнии?

Переводчик обратился к белому человеку, и тот немедленно дал ответ.

— Все те боги, которых ты назвал, вовсе не боги. Они боги обмана и лжи, они велят вам убивать своих ближних и уничтожать невинных детей. Есть только один истинный бог, ему подвластны земля и небо, вы, я и все сущее на земле.

— Если мы покинем наших богов и пойдем за вашим, кто защитит нас от гнева наших покинутых богов, от гнева наших предков?

— Ваши боги неживые, они не могут причинить вам никакого вреда, — ответил белый человек. — Это деревяшки и камни.

Когда переводчик перевел эти слова, толпа разразилась саркастическим смехом. Не иначе как эти пришельцы сумасшедшие, говорили жители Мбанты. А не то как могли они сказать, что Ани и Амадиора — безвредные? А Идемили? А Огвугву? Тоже безвредные? И толпа стала расходиться.

Тогда миссионеры запели. Пели они одни из тех веселых, евангелических гимнов, которые обладали способностью задевать в сердце сыновей народа ибо далеко запрятанные и обычно молчащие струнки. Переводчик объяснял слушателям каждый стих, и некоторые из них застыли в восхищении. В песнопении рассказывалось о братьях, которые жили в невежестве и страхе, не ведая любви божьей, и об овце, что паслась одна в горах, вдали от врат господен, лишенная заботы доброго пастыря.

Как только пение кончилось, миссионер заговорил о сыне божьем, имя которому Иисус Христос. Оконкво, который не ушел только в надежде, что пришельцев в конце концов высекут или выгонят из деревни, громко заметил:

— Да ведь ты сам сказал нам, что есть только один бог. А теперь болтаешь о его сыне. Выходит, что у бога и жена есть.

Толпа одобрительно зашумела.

— Я не говорил, что у бога есть жена, — неуверенно пробормотал переводчик.

— Твои ягодицы сказали, что у него есть сын! — крикнул какой-то шутник. — Значит, у него должна быть жена, и у всех у них должны быть ягодицы.

Миссионер, не обращая на него внимания, продолжал рассказывать о святой троице. К концу рассказа у Оконкво уже не оставалось никаких сомнений в том, что миссионер сумасшедший. Он пожал плечами и отправился домой готовить пальмовое вино.

Но в толпе стоял паренек, которого захватил рассказ миссионера. Это был Нвойе, первый сын Оконкво. Не сумасшедшая логика легенды о троице захватила юношу. Он не понял ее. Но его до глубины души потрясла поэзия новой веры. В этом гимне о братьях, живших в невежестве и страхе, он, казалось, нашел ответ на те смутные вопросы, которые неотступно преследовали его юную душу: о двойняшках, жалобно плачущих в зарослях, об убитом Икемефуне. Он испытал настоящее облегчение, когда слова гимна пролились в его исстрадавшуюся душу. Они были подобны капелькам замерзшего дождя, таявшим на сухом небе истомившейся без влаги земли. Детский ум Нвойе был объят смятением.

Глава семнадцатая

Первые пять-шесть дней миссионеры проводили ночь на базаре, а наутро отправлялись в деревню нести слово божие. Они спросили, кто царь у них в деревне, но жители сообщили им, что царя у них нет.

— У нас есть люди, носящие высокие титулы, главные жрецы и старейшины, — сказали они.

После всех треволнений, вызванных появлением миссионеров, собрать обладателей высоких титулов и старейший оказалось делом нелегким. Однако миссионеры упорно добивались своего, и в конце концов правители Мбанты приняли их. Пришельцы попросили участок земли для постройки церкви.

У каждого клана, у каждой деревни был свой «Нечистый лес». Там хоронили тех, кто умирал от нечистых болезней, таких, как проказа или оспа. Туда же после смерти прославленных знахарей сволакивали их могущественных идолов, которыми те так успешно пользовались при жизни. Вот почему Нечистый лес всегда был прибежищем злых духов и темных сил. Такой-то лес и отдали правители Мбанты миссионерам. Что и говорить, правителям не хотелось, чтобы миссионеры остались среди них, а какой же здравомыслящий человек поселится в Нечистом лесу?

— Им нужна земля для постройки святилища, — обратился Ученду к другим старейшинам, собравшимся на совет. — Ну что ж, мы дадим им землю.

Он замолчал, а среди собравшихся поднялся ропот удивления и недовольства.

— Дадим-ка им кусок Нечистого леса. Они похваляются своей победой над смертью. Вот пусть и покажут нам свою победу на настоящем поле сражения.

Все засмеялись и приняли предложение Ученды. Послали за миссионерами, которых перед тем попросили удалиться, чтобы на свободе «пошептаться о деле». Миссионерам предложили Нечистый лес — пусть берут себе земли, сколько их душе угодно, — и, ко всеобщему изумлению, миссионеры стали благодарить и запели песню.

— Должно быть, не поняли, — заметил один из старейшин. — Ну да ничего, поймут завтра утром, когда увидят, что за землю получили. — И они разошлись по домам.

Но на следующее утро эти безумцы и впрямь начали расчищать участок леса и строить дом. У жителей Мбанты не было ни малейших сомнений в том, что в ближайшие четыре дня миссионеров постигнет неминуемая смерть. Миновал первый день, за ним второй, потом третий, потом четвертый — но ни один из миссионеров не умер. Все были озадачены. И тогда пошла молва, что бог белого человека наделен невероятной силой. Рассказывали, что он носит очки и потому может видеть злых духов и разговаривать с ними. А вскоре этот бог одержал и первую победу, заполучив трех новообращенных.

Хотя новая вера пленила Нвойе с самого первого дня, он хранил это ото всех в тайне. Из страха перед отцом он не осмеливался даже близко подходить к миссионерам. Но где бы они ни проповедовали — на базаре ли, на деревенском ли ило, — Нвойе всегда был тут как тут. Он уже начинал усваивать некоторые безыскусные истории из тех, что они рассказывали.

— Вот мы и построили церковь, — обратился к жителям Мбанты мистер Киага, переводчик, чьим заботам был вверен крошечный новорожденный приход. Белый человек вернулся в Умуофию, где была его штаб-квартира. Оттуда он регулярно наведывался проверять, что делается в приходе мистера Киаги.

— Вот мы и построили церковь, — повторил мистер Киага, — и мы хотим, чтобы каждый седьмой день вы приходили сюда поклоняться истинному богу.

В следующее воскресенье Нвойе ходил взад и вперед перед глинобитной, крытой тростником церковкой, не решаясь войти. До него доносились голоса поющих, и хотя в церкви была только горстка людей, голоса звучали громко и уверенно. Церковь стояла на круглой, очищенной от деревьев площадке, и Нвойе чудилось, что эта маленькая площадка — отверстая пасть Нечистого леса. Неужто она только ждет своего часа, чтобы сомкнуть челюсти? Потоптавшись возле церкви, Нвойе вернулся домой.

Кто-кто, а жители Мбанты хорошо знали, что их боги и предки могут проявить подчас и долготерпение, сознательно давая человеку покуражиться. Но терпение их ограничивалось обычно семью базарными неделями, или двадцатью восемью днями. Еще ни одному человеку не удалось переступить этот предел. Вот почему на исходе шестой недели с того дня, как дерзкие миссионеры построили в Нечистом лесу свою церковь, всю деревню охватило лихорадочное возбуждение. Жители Мбанты так твердо верили в близкий конец этих людей, что двое-трое из новообращенных почли за лучшее отойти от новой веры.