Жопа

«Ещё бы узнать, какая сволочь нас за нитки дёргает», — подумал он и заглянул в чёрную глубь. Помимо барракуды, там копошилось целое полчище членистоногих монстров. Слышался лязг клешней, перестук роговых панцирей, голодным красноватым светом горели глаза. Глаза, множество жадных, беспощадных глаз, обладатели которых деловито обгладывали чьё-то тело. Сталкер присмотрелся — это был труп Того, Который Против.

«У неё-то, наверное, кунсткамера внутри ещё похлеще», — он покосился на сидевшую рядом Нику. «Интересно, что она видит, когда смотрит в никуда?»

Кто-то сзади хлопнул Сталкера по плечу. Сталкер обернулся — над ним нависал пьяный Федя.

— Тоскуешь, что ли? — спросил он. — Брось! Прорвёмся, на фиг!

Сталкер встал, намереваясь что-то ответить, но не смог — внезапно закружилась голова. Так — перепой. Перепой, переиграй, пересдай, перепиши. Перетасуй, перелети, перепрыгни через себя и трахни сам себя в зад. И поторопись — скоро монстры доедят Того, Кто Был Против, и примутся за тебя.

«Наваждение. Морок. Паранойя. Перепой», — подумал Сталкер и крепко прижал к себе Нику.

— Я с тобой, — сказал он. — Что бы ни случилось — я с тобой…

— Владимирский централ, ветер северный! Этапом из Твери, зла не меряно! — завёл вокалист.

— Ну, не здесь же, — вяло отмахнулась Ника, и Сталкер понял, что она тоже изрядно пьяна.

— Да нет, конечно. Сейчас музыканты доиграют — пойдём к ним. На наших мне уже смотреть тошно.

Народ стал постепенно расходиться. Уехали молодожёны, ушёл под конвоем матроны Дядя Вася, уполз напившийся в дрянь Федя. Студент отправился провожать Светкину одноклассницу. Гриша впал в административный раж и начал распоряжаться расстановкой столов. Толку от его распоряжений было менее чем мало, и мутноглазый вызвал ему такси.

Остаток вечера, точнее, половину ночи они убивали вчетвером — Сталкер, Ника, вокалист Костик и барабанщик Слава. Закодированный клавишник получил деньги, поймал «мотор» и уехал, а басист удалился в подсобку с молоденькой официанткой.

Разговор шёл о том — о сём: о музыке, халтурах, жизни и прочей ерунде. Сталкер добрался до гитары и спел несколько похабных песенок. Больше всех песенки понравились Костику, который потребовал, чтобы Сталкер немедленно записал ему слова.

— Правда, если я здесь такое спою, — засмеялся он, — мне яйца оторвут. Сталкер, а ты ещё что-нибудь подобное знаешь?

Сталкер порылся в памяти и исполнил один из суперматерных хитов Саши Лаэртского, вызвав тем самым бурю восторгов и пароксизм безудержного веселья. Хохочущий Слава упал вместе со стулом, после чего залез под стол, откуда на всём протяжении песни доносилось его сдавленное хрюканье.

— Ну, ты ваще! — похвалил Костик. — А так-то, по жизни, чем занимаешься?

— Кино снимаю, — ответил Сталкер.

— Во как! И про чё кино?

— Про одиночество.

— Не по Маркесу, часом?

— Не по Маркесу. По себе.

— Здорово! А давай мы к твоему фильму музыку сделаем?

Через полчаса они договорились до полного глобализма — совместно снять сериал, поставить мюзикл, заработать кучу денег, купить обалденную студию, создать собственный телеканал, и всё прочее в том же духе. Параллельно разработке грандиозных планов они, естественно, не забывали и выпивать. Слава вылез из-под стола и пихнул идею, что будущий телеканал должен быть на восемьдесят процентов музыкальным, но — никакой попсы!

Тут Ника и сломалась.

— Я сейчас, — сказала она и, шатаясь, побрела в сторону туалета. — Я пьяная, как жопа!

— Слушай, Сталкер, а она у тебя всегда такая? — на удивление трезвым голосом спросил Слава.

— Какая — такая?

— Аутичная какая-то. Смотрит всё время в пустоту и, как будто, что-то там видит.

— Нет, не всегда. Бывает и хуже.

В каморку за сценой, где они заседали, ворвался краснорожий тамада.

— Там, у входа, мужика пристукнули. Если у кого документы не в порядке, линяйте через служебный выход.

И он, почему-то, внимательно посмотрел на Сталкера.

«Неужели опять?» — вздрогнул Сталкер и нарочито безразличным тоном спросил:

— Какого ещё мужика?

— Здесь, на свадьбе был. Плотный такой, в возрасте.

Сталкер ринулся по коридору. «Черт возьми, только не это!»

Он дёрнул дверь, шпингалет вылетел — к чёрту шпингалет! — и облегчённо вздохнул. Ника спала, сидя на унитазе.

— Прочухивайся, быстро! Уходим!

— Что?.. Где… Спать хочу, — сквозь сон пробормотала Ника. Не тратя времени на разговоры, Сталкер взвалил её на плечо и ломанулся к выходу. Ладно, хоть, она лёгкая. Особенно по сравнению с Юркой. А, может, ещё оттого, что она просто пьяная, а не мёртвая? Говорят, мёртвое тело тяжелее…

Выбравшись из кафе, он прислонил Нику к стене и шепнул:

— Стой здесь — я быстро, — и побежал к центральному входу. «Я от бабушки ушёл, я от дедушки ушёл, от матроны я ушёл», — вертелось в голове.

Близко подходить не пришлось. Высунувшись из-за угла здания, Сталкер понял — так и есть. В луже крови, с пробитым черепом лежал Дядя Вася.

«И от матроны ушёл, а от смерти — не получилось…»

10

В студии Сталкер уложил беспробудным сном спящую Нику на матрас, стянул с неё мокрое платье. Импрессионистские тучи, конечно же, разродились и, как всегда, вовремя. Нике ещё повезло — отрубившись, она не обращала никакого внимания на льющиеся сверху потоки. Сталкеру повезло меньше.

Укутав её одеялом, он прохромал в «офис», упал в осиротевшее кресло, закинул ноги на стол. Ныло больное колено — прогулка в ливень, с пьяной девкой на горбу, явно не пошла ему впрок. Сталкер усмехнулся, вспомнив, как на полпути Ника проснулась и заявила, что протрезвела, а потому может идти сама. В силу оставшихся не установленными причин «идти сама» она желала только на четвереньках, и Сталкеру пришлось, обругав её дурой, опять взгромоздить на плечи. «Сам дурак», — сказала Ника и тут же заснула.

К ноющему колену и тоске-барракуде подключилась пиявка-бессоница — теперь они «соображали на троих». В пику им Сталкер вытащил из кармана бутылку «Белого аиста» — он не был бы Сталкером, если б не прихватил никакого трофея. Но после первого же глотка на него напала другая троица — три неотвязных, вызывающих неприятный холодок в области живота, и паскудных по сути своей вопроса: «кто?», «как?» и «зачем?».

Самым безобидным из этих трёх единокровных братьев был средний — «как?», и ответ на него казался простым, как чекушка — «чем-то тяжёлым сзади по голове». И ясно, что тяжёлым, и ещё яснее, что по голове, и что сзади — тоже ясно. Если бы спереди, то случился бы шум, который кто-нибудь да услышал бы — Дядя Вася, хоть и пенсионер, был мужик крепкий, просто так, за здорово живёшь, убивать бы себя не позволил. Оставались вопросы «кто?» и «зачем?», и последний, к тому же, дробился на два — «зачем кто-то убил Дядю Васю?» и «зачем Дядя Вася вернулся обратно в кафе?». Сталкер помнил, что тот уходил с матроной, и даже если допустить, что чего-то у них не склеилось, логичней для Дяди Васи было б пойти домой, тем более что и жил-то он в десяти минутах ходьбы. Запутавшись окончательно, Сталкер отключился прежде, чем успел прикончить бутылку.

Вначале ему приснилось, что на студию впёрлась целая банда ментов. Но, против всякого ожидания, менты не стали никого ставить раком к стенке, учинять обыски и допросы, а, вместо этого, притащив с собой море дешёвой водки, принялись употреблять её по назначению. Потом они пели песни и ломали студийную мебель, и тут Сталкер заметил, что среди ментов каким-то образом затесался Витька. У Витьки не было ни ушей, ни носа («И крысы хвост у ей отъели», — пришло на ум Сталкеру), а на месте шеи чернотой зияла прореха. «Как же он водку пить будет?» — подумал Сталкер. — «Она же вся выльется!» Но Витька, ничтоже сумняшеся, достал из-за пазухи здоровенный шприц, наполнил его водкой и с хрустом всадил себе в задницу. Ползадницы отвалилось, а пока Витька пристраивал отпавшее на место, отвалилась и вторая половина. Следом отвалились руки, потом ноги, потом отломилась ухмыляющаяся голова и, разбрызгивая зловонную жидкость, укатилась вверх по лестнице. Тело, издав неприличный в светском обществе звук, осело и стекло на пол коричневой лужей. Витька исчез. Вслед за Витькой исчезли менты, и Сталкер провалился в тяжёлое забытье.