Страница 5 из 40
Если размышлять об отношении «окружающих» к официально зарегистрированным замужествам, то представляется существенным влияние возраста новобрачной на ее последующую жизнь в семье. Хотя митрополит Фотий, трезво оценивая, вероятно, физиологические препятствия, запретил в XV веке «венчать девичок менши пятнадцати лет», в стародавние времена правило это соблюдалось разве что житийными персонажами, вроде Ульянии Осорьиной, которая была «вдана» мужу шестнадцать лет. Впрочем, в крестьянской среде девушек старались выдавать замуж в том возрасте, когда они становились способными самостоятельно выполнять нелегкие домашние обязанности по уходу за скотиной, готовке пищи и заготовке продуктов впрок.[31]
Когда же брак преследовал политические цели, утверждают летописи, девочку могли выдать замуж и «младу сущу, осьми лет»: «Достаточно яблока и немного сахару, чтобы она оставалась спокойной», — записал свои впечатления «немец-опричник» Г. фон Штаден (середина XVI века) о более чем юной (зато «очень хорошенькой»!) дочери князя Владимира Андреевича Старицкого — Марии, выданной замуж в девять лет за двадцатитрехлетнего герцога Магнуса. Сумбека из «Казанской истории» (равно как ее исторический прототип Сююн-бике) также была выдана замуж в двенадцать лет, «млада, аки цвет красный». В XVII столетии нередко выдавали замуж «на десятом году возраста», в начале XVIII века — в тринадцать лет (венчать младших в 1721 году воспретил Синод). «Невеста родится — жених на конь садится», — говорила народная поговорка, подчеркивая традиционное неравенство лет вступающих в брак. Петр I объявил о совершеннолетии дочери Анны, когда ей исполнилось тринадцать. Нет сомнения, что девочки, вышедшие из-под «власти» (опеки и авторитета) отца, сразу же, без «переходного периода» становления личности и индивидуальности, попадали под опеку и авторитет мужа («я была у отца и у матери, а теперь — полоняничное тело, волен Бог да и ты со мною»). Став женщинами в двенадцать-тринадцать лет, матерями в тринадцать-четырнадцать, они были в проявлении своих эмоций очень зависимы, несамостоятельны. Частная жизнь девочки-женщины растворялась в частной жизни новой семьи, однако блюстителей нравственности это не только не смущало, но и безмерно устраивало.[32]
Влияние разницы возрастов новобрачной и ее супруга на частную жизнь женщины было множественным. Для большинства «юниц», вроде перечисленных выше, оно было шагом к усилению зависимости. Для «молодух» в самом расцвете сил оно закладывало основу будущих связей на стороне, когда пожилой жених «спаше с своею женою», «велми младой», «не возможе ея утешити и возжделения ея похотного исполнити старости своея деля» (ср.: «Коли меня, прекрасную девицу, поймешь, тело твое почернеет, уды твои ослабеют и плоть твоя обленитца, не угоден будешь младости моей и всему моему животу не утеха!»).[33] Составители популярных текстов XVII века не сомневались, что именно «того ради» жены ненавидят стариков. «И начат им гордети (пренебрегать) и приучи к себе, греховного ради падения, некоего юношу, лепа зело (очень красивого)» — так современник оценивал (и не слишком осуждал!) итог брака «юницы» со стариком, которого он ее устами обзывал «старым мужем с вонючею душою, понурою свиньею».[34]
Житейскую ситуацию с молодой, но опытной женщиной и юнцом представляла любопытная вставка в список «Беседы отца с сыном о женской злобе»: «Аще будет юн муж — она его оболстит, близ оконца приседит, скачет, пляшет и всем телом движется, бедрами трясет, хрептом вихляет и другым многим юнным угодит и всякого к собе [пре] лстит». Исследователи текста «Беседы» полагают, что данная вставка — несомненная «зарисовка с натуры», отражающая один из вариантов развития семейных отношений.[35]
Сохранение невинности до брака могло оказать прямое воздействие на будущую жизнь девушки. Лишь девицы, «превозмогшие» «по естеству похоти мысль», могли оказаться царскими невестами и женами представителей клира. Желание девушек сохранить «чистоту» нашло отражение в сюжетах повестей XVII века, имевших хождение в посадской среде, где героини, попавшие с сложные ситуации, просили лишь об одном — «девьство» при них «оставить ради вышняго промысла».[36] Однако ни домосковские законы, ни церковные наставления XVI–XVII веков не рассматривали девственность как брачное условие. С девиц, не смогших «ублюстись», предписывали только взимать штраф, хотя, разумеется, непорочная невеста считалась большей «ценностью», что и фиксировалось специально в тексте документов: «А дочеришка моя пришла за него, Василья, замуж без пороку чистым браком…»[37]
В конце XVII века, когда был составлен этот документ, в Московии широко практиковался свадебный ритуал демонстрации «почестности» новобрачной с помощью кубка с просверленным дном (символизирующего невесту, утратившую девственность), а также осмотра ночной сорочки царской невесты; однако эти «действа» стали частью народного обычая далеко не сразу и отнюдь не вместе с принятием христианства. Даже в XVIII столетии, когда отношение к добрачным связям девушек стало в крестьянской среде более строгим (а особенно по сравнению с аналогичным поведением юношей), оно оставалось терпимым. В народе сохранялось представление о браке как о виде гражданской сделки, лишь освящаемой благословением церкви (замужество с венчанием, но без свадьбы не считалось общественно признанным, в то время как свадебный пир без венчания позволял считать брак заключенным).[38]
Перечисленные выше обстоятельства, будучи одновременно брачными условиями, оказывали немалое воздействие на строй частной жизни женщин Древней Руси XVI–XVII веков. Но осталось сказать еще об одном факторе, имевшем немалое влияние на самостоятельность или зависимость, «свободу» или «угнетенность» женщин в семьях допетровского времени. Речь идет об их праве на развод.
Возможность расторгнуть брачную сделку формально имели и муж, и жена. Основным поводом к разводу считалось прелюбодеяние, но определялось оно для супругов различно. Муж считался изменником, если он имел на стороне наложницу и детей от нее. В XVII веке «прелюбодеянием (для мужчины. — Н. П.) считалась длительная связь с женою другого». Варианты «прелюб» описаны в источниках: от побочных семей и до брачных союзов из трех человек, вроде упомянутых «Правосудием митрополичьим» (XIII век) (статья о двух женах, живущих с одним мужем) или «Сказанием об убиении Даниила Суздальского и начале Москвы» (XVII век) (в котором два «сына красны» боярина Кучки «жыша со княгиной в бесовском вожделением, сотонинским законом связавшися, удручая тело свое блудною любовною похотною, скверня в прелюбодействии»). Формально, конечно, жена имела право потребовать развода, если могла доказать факт измены супруга, но разводных грамот такого рода от X–XVII веков не сохранилось.[39]
Женщина считалась «прелюбодеицей», если она только решалась на связь с другим мужчиной, на «чюжеложьство».[40] Узнавший о ее вероломстве супруг не просто имел право, но и обязан был развестись (прощавших женам их измены рекомендовалось наказывать штрафом в пользу церкви, — должно быть, далеко не каждый адюльтер влек за собой развод). Просьбы мужей о разводе по «вине прелюбодеяния» (все — XVIII век) часто, если не всегда, заканчивались прошением о разрешении нового брака (иногда с вполне конкретной избранницей), что заставляет заподозрить авторов грамот в злоумыслии. Кроме того, отношение к «пущенницам» (разведенным женщинам) в привилегированной части общества было осуждающе-сострадательным, как к «порченным»: не случайно летописцы отметили случаи, когда князья, воюя с тестями, «нача пущати» своих жен — это было равносильно оскорблению врага.[41]
31
РГАДА. Ф. 1433. On. 1. № 45. Л. 1-18); ср.: ПДП-XVII-ВлК. С. 205. № 186; Послание митрополита Фотия XV в. // РИБ. Т. VI. С. 918–919; ПоУО. С. 99.
32
ПДП-XVII-ВлК.С. 205. № 186 (18 лет); ПСРЛ. Т. II. С. 136; Генрих фон Штаден. О Москве Ивана Грозного. Записки немца опричника. М., 1925. С. 164. Славянский К. Ф. К учению о физиологических проявлениях половой жизни женщины-крестьянки. // Здоровье. СПб., 1874/1875. № 10. С. 214; Моисеева Г. Н. Казанская царица Сююн-бике и Сумбека из «Казанской истории» // ТОДРЛ. Т. XII. М.; Л., 1956. С. 177; Снегирев. С. 69; ПоЕЛ. С. 308; Принц. С. 16; ПСЗ. Т. XIX. № 14229; Рабинович М. Г. Русская городская семья в начале XVIII в. // Советская этнография. 1978. № 5. С. 96–109.
33
ПоСМиМД. С. 448.
34
ПоСМ.С. 207; ПоСМиМД. С. 448.
35
Беседа. С. 491; Титова Л. В. Беседа отца с сыном о женской злобе. Новосибирск, 1987. С. 142–156.
36
Повесть об Аполлонии Трирском // ПЛДР. XVII (1). С. 419–420.
37
МосДиБП. № 61. С. 74 (1666 г.); Ястребов В. Н. Новые данные о союзах неженатой молодежи на юге России. Киев, 1896.
38
РИБ. Т. VI. (2) С. 46; Неизвестный англичанин. С. 186; Котошихин. С. 12; Миненко. С. 203–225; Смирнов А. Очерки семейных отношений по обычному праву русского народа. М., 1877. С. 97; Эпизод в «Повести о Тверском Отроче монастыре» с подданными князя, готовыми обустроить свадебный пир без венчания, говорит о возможности такого хода событий (ПоТОм. С. 115.).
39
Правосудие митрополичье // ПРП. Вып. 3. М., 1955. Ст. 34; СоУДС. С. 125; В сочинении немецкого дипломата С. Герберштейна (XVII в.) насчет побочных семей сказано, что в России это «допускают, но не считают законным». См. также: Повесть о Дракуле. М.-Л., 1964.; Маргарит XV в.// РО РНБ. F. п. 1. № 193. Л. 280— 280об.; НПЛ. С. 488; ЖДР. С. 113.
40
КК. Грань 11. Л. 33; чтобы скрыть факт прелюбодеяния, «женки» прибегали к различным уловкам, самой распространенной из которых было представление «прелюб» неожиданным «осильем» со стороны «неведомого человека» («ходила-де в лес для грибов и неведомои деи человек изнасиловал ее блудным падением и с того времени она де очреватела…» — ПДП-XVII-ВлК. С. 195. № 174. (1679 г.); С. 202 № 183 (1681 г.) и др.); «Обычаи жен». Конец XVII в. // РО РНБ. Собр. Толстого. II-47. Q. XVII. 2. Л. 34; Фацеции. С. 136.
41
Семенова Л. Н. ОДиД. Т. IV. № 203; Центр, гос. исторический архив (Пб.). Ф. 796 (Канцелярия Синода). Оп. 79. № 599; В подобных действиях летописцем «были замечены» Роман Волынский и его тесть Рюрик Ростиславич, Ярослав Всеволодич и его тесть Мстислав Новгородский (который, от греха подальше, забрал от зятя свою дочь и обратно к мужу «не пустиша»). См. ПСРЛ. Т. I. Под 1292 г. С. 174; Т. VII. Под 1118 г.