Страница 4 из 46
Думаю, что Этцелю, конечно же, важнее была возможная потеря больших прибылей, а не дипломатические осложнения: в конце концов, издатель — не президент и не министр. Появление в свое время романа А. Дюма «Записки учителя фехтования», в котором сочувственно изображались декабристы, вызвало запрет на продажу книги в России, но никаких политических и дипломатических осложнений не повлекло. Что же до компромисса, о котором пишут Эванс и Миллер, то он дался Жюлю Верну с большим трудом. Вот что он написал своему издателю в разгар их споров:
«Раз я не могу объяснить его ненависть, я умолчу о причинах ее, как и о прошлом моего героя, о его национальности и, если понадобится, изменю развязку романа. Я не желаю придавать этой книге никакой политической окраски. Но допустить хоть на миг, что Немо ведет такое существование из ненависти к рабовладению и очищает моря от работорговых судов, которых сейчас уже нет нигде, — значит, по-моему, идти неправильным путем. Вы говорите: но ведь он совершает гнусность! Я же отвечаю: нет! Не забывайте, чем был первоначальный замысел книги: польский аристократ, чьи дочери были изнасилованы, жена зарублена топором, отец умер под кнутом, поляк, чьи друзья гибнут в Сибири, видит, что существование польской нации под угрозой русской тирании! Если такой человек не имеет права топить русские фрегаты всюду, где они ему встретятся, значит, возмездие — только пустое слово. Я бы в таком положении топил безо всяких угрызений совести…»
Собственно говоря, все это достаточно хорошо известно. И точка зрения, изложенная в цитируемой статье, вполне популярна: первоначально Немо должен был быть поляком, польским повстанцем, непримиримым врагом России. Участником польского восстания 1863 года, подавленного русскими войсками за несколько лет до событий, описанных в книге.
В результате компромисса между издателем и писателем капитан «Наутилуса» стал абстрактным бунтарем, мятежником. Только в «Таинственном острове» Жюль Верн превратил его в индийца и одного из вождей восстания сипаев. Соответственно и месть его (в «Двадцати тысячах лье под водой») ушла на задний план, отчего загадочный персонаж превратился в пытливого исследователя и гениального изобретателя — и лишь потом в защитника угнетенных, поборника некоей отвлеченной справедливости.
И то сказать: он прекрасно говорит на европейских языках, любит вставить в речь латинское изречение (даже кораблю своему и себе дал латинские имена, да и девиз взял латинский) — все это, конечно, куда характернее для польского аристократа, нежели для индийского раджи.
Но какое отношение эта «предбиография» литературного героя имеет к загадке исчезнувшего тридцатилетия его жизни? Если в 1865 году никак не могло пройти тридцати лет с момента сипайского восстания 1857 года, то уж тем более не прошло никаких трех десятилетий после событий 1863-го, еще более близких по времени!
Для многих исследователей и любителей творчества великого французского фантаста, в том числе и для тех, кто рассматривал «польскую линию» в происхождении «капитана Никто», эта неувязка так и осталась памятником вопиющей авторской небрежности, никак не связанной с полемикой по поводу национальной принадлежности капитана Немо.
Между тем, как мне кажется, никакой неувязки нет. Ну, почти нет. И именно этот срок — три десятилетия (или около того) — еще раз указывает на польское «происхождение» капитана Немо и на «участие» его в польском восстании.
«Каким же образом? — спросит читатель. — Ведь польское восстание было в 1863 году, за два года, а не за тридцать лет до событий, описанных в „Таинственном острове“! Разве не так?»
И так, и не так. Потому что нигде в переписке Жюля Верна и Пьера-Жюля Этцеля не говорится, что писатель имел в виду польское восстание 1863 года. Это нынешние литературоведы так считают, «по умолчанию». Но если мнение становится мнением большинства, это еще не значит, что оно верное. Конечно, события в Польше в 1863–1864 годах были еще свежи в памяти. Но это — единственный аргумент. И отнюдь не безусловный, когда речь идет о литературном творчестве. Потому что, опять-таки, есть то самое исчезнувшее тридцатилетие.
На иллюстрациях к первому изданию романа «Двадцать тысяч лье под водой» капитану Немо приданы черты полковника Шарраса, участника революции 1830 года, умершего в изгнании. Обращаю внимание читателей на то, что «графическим прототипом» капитана Немо оказывается участник революции тридцатилетней давности, а вовсе не современник автора. Так что же — Немо участвовал в Июльской революции (как называют во Франции революцию 1830 года)? Нет, конечно. Есть уже цитировавшаяся переписка. Следовательно, капитан Немо был поляком (и остался таковым; во всяком случае, в романе «Двадцать тысяч лье под водой» он еще не индиец, а явно европеец).
Возвращаемся к исходной точке? Ничуть не бывало!
Просто давайте вспомним, что польских восстаний против России в XIX веке было два. Одно, как мы уже говорили, в 1863–1864 годах, то есть практически в одно время с событиями романа.
Второе же (вернее, первое) — в 1830–1831 годах. За тридцать лет до того, как Сайрус Смит со товарищи бежал на воздушном шаре из плена южан и оказался на таинственном острове, названном им островом Авраама Линкольна!
Вот оно — пропавшее тридцатилетие, над которым ломали голову критики, читатели и почитатели Жюля Верна. Да, Немо мог участвовать в польском восстании — и это не противоречит внутренней хронологии романов (не считая, собственно, даты, поставленной в начале первого из них, — 1866 год). Кстати, о том восстании во Франции знали очень хорошо; в каком-то смысле, возможно, даже лучше, чем о неких иных исторических событиях. Потому хотя бы, что все (подчеркиваю — все) командующие польскими повстанцами — генералы Иозеф Хлопицкий, Михаил Радзивилл, Ян Скржинецкий, Генрих Дембинский, Казимир Малаховский — были в прошлом генералами или офицерами армии Наполеона и — почти все — кавалерами ордена Почетного легиона! Восстание поддержали имевшие европейскую известность поэт Адам Мицкевич и композитор Фредерик Шопен (последний, к слову, жил тогда в Париже). Среди вождей — политических, военных, идеологических — восстания 1863 года личностей такого уровня уже не было.
То есть я вовсе не хочу сказать, что восстание 1863 года имело меньший отклик в сердцах французов, чем предыдущее. Но восстание 1830-го… оно во второй половине 1860-х годов выглядело литературнее. И возглавляли его генералы, которых во Франции считали французскими героями.
Так что, я полагаю, у Жюля Верна была мысль сделать своего героя участником того, легендарного уже мятежа.
И действие «Двадцати тысяч лье под водой», по-видимому, должно было развернуться не в 1866, а в 1836 году. И тогда, повторяю, сходится вся внутренняя хронология романа.
И не возникает недоумения по поводу стремительного старения Немо в «Таинственном острове», да еще при обратном течении времени (от 1866 года — к 1865).
«Но как же, — спросит читатель, — как же с подводным кораблем? Появление такого судна на тридцать лет раньше было просто невозможно!»
На это можно ответить: а что, снаряд для полета на Луну был возможен? Или воздушное судно Робура-завоевателя? Или придуманный теми же тридцатью годами раньше (правда, не Жюлем Верном, а Эдгаром По) воздушный шар для полета на Луну?
В фантастическом романе (даже в научно-фантастическом) «Наутилус» вполне мог быть построен и в 1834 году.
Да он, кстати говоря, и был построен. Именно в 1834 году в Санкт-Петербурге была испытана подводная лодка Шильдера. Первая подводная лодка с полностью металлическим корпусом! Лодка, которая могла нести мины для подрыва вражеских судов. Разумеется, ей было далеко до детища капитана Немо — судно Шильдера имело водоизмещение 16 тонн: ровно в 100 раз меньше, чем у «Наутилуса». И двигателя никакого на ней не было — лодка приводилась в движение гребными устройствами, которыми управляли матросы.