Страница 13 из 80
- Ага, спасибо! - обалдело, но радостно крикнул ему уже в спину Аркашка. И зашлёпал тряпкой...
...Дарить - приятно. Раньше Сашка посмеялся бы над этим. Нет, он не был жадным никогда... но ведь иметь и получать - приятней, чем дарить, разве нет?
Нет, оказывается. Оказывается, когда даришь - тебя как будто становится немного больше. И даже если тебя не станет - ты всё-таки остаёшься. Вон, у "букашки" Тольки ручка с шестью разноцветными стержнями. Её подарил Тольке на Новый Год Тимка. Кадеты тогда посадили "букашек" за один с собой стол, подарки были для всех. Но это были просто подарки, как традиция, а ручку Тимка подарил Тольке сам, от себя и просто так. Низачем и нипочему. Тольке было очень трудно, он на взгляд Сашки не годился для роли "букашки" и тем более в кадеты, и спокойно мог бы уйти в посёлок, где у него были родители. Родные, между прочим, огромная редкость. И две сестры. Может, потому Тимка и подарил эту ручку? Потому что у самого Тимки не было никого, хотя он пытался спасти младшую сестру и не смог - она замёрзла во время перехода уже недалеко от спасения - и пришёл в посёлок почти невменяемый от горя и вины, чёрный и словно бы каменный?
А через месяц после того подарка его убили во время стычки с бандой. Он с верха развалин указывал пулемётчикам цели трессерами, и его подстрелили насмерть. На такие похороны - на сожжение - никого не пускают, кроме "витязей" и кадетов. А тут вдруг Толька пришёл и показал ручку, как пароль. И сказал: "Вот у меня... это он подарил..." И Воженкин его молча пропустил - Толька так и стоял в первом ряду, держа - нет, сжимая - ручку, словно оружие.
А с тех пор Сашке стало казаться, что Толька, похоже, всё-таки выкарабкается в кадеты...
...Казарма встретила Сашку привычным - оружейными запахами, тонкой струйкой хлорки, разговорами. Над центральным проходом через одну горели лампы. Кадетов сейчас тут было шестеро, остальные "в разгоне" - на работах, в патрулях, на занятиях, на каких-то заданиях... Ещё - на одной кровати спал мальчишка, тоже кадет, но приехавший с "поездом" из Нижнего Новгорода - точнее, проезжал его старший, "витязь", а парня подранили, и он остался тут долечиваться, чтобы на обратном пути присоединиться к своим опять. Митька Зайцев и Денис Кораблёв боксировали около двери запасного выхода - довольно лениво, правда. Борька Мигачёв что-то подрисовывал на своей картине - он под неё занял целую стену, просто взял и однажды, ещё год назад, нарисовал на штукатурке где-то добытыми красками солнце, лес и реку. Ругать его никто не стал, и он с тех пор частенько что-то добавлял к рисунку. То стога на лугу, то дом на берегу реки. Над ним даже не посмеивались - смотреть на рисунок было приятно, и иначе как "Картина" его никто и не называл. Тем более, что Борька на самом деле умел рисовать, как выяснилось. Он и для стенгазеты делал рисунки, и для поселковой стоштучной тиражки, и просто зарисовки в большой альбом. Васька Анохин и поляк Богуш играли в шашки. Тим Семибратов возился со своим автоматом, точнее - с планкой для прицелов.
Сашке тут нравилось. Вернее... ему тут было спокойно. Тут все были свои, и в казарме у него было место - левый ряд, третья от входа кровать. Самая обычная кровать, панцирная сетка, в ногах - стул и столик-тумбочка с лампой для занятий, в головах - стойка для оружия, шкафчик для одежды и всего прочего. Личное место кадета Шевчука.
Иногда, впрочем, Сашке казалось, что он спит и всё это видит во сне. А иногда наоборот - что он спал раньше и видел во сне, что в шестнадцатиэтажке на пятом этаже у него была своя комната. И компьютер. И стереоцентр. Иногда он вспоминал эту комнату очень подробно, а иногда - наоборот, не мог вспомнить простейших вещей. (Кажется, в мобильнике были какие-то фотографии, в основном из летнего лагеря, где он отдыхал в те дни... но мобильник лежал на складе, мобильники у всех кадетов отобрали "витязи", не объясняя, почему. Да и села давно батарея.)
Нет, подумал Сашка, садясь за столик и стягивая свитер. Последний раз на мобильник я фотографировал уже потом, сильно потом, перед последним боем с настоящими вражескими солдатами.
Да...
...ООНовский батальон был составлен из европейских солдат - дисциплинированных и хорошо обученных. Кроме того, они, видимо, понимали, что дисциплина и спайка - хоть какой-то залог возможности остаться в живых среди того, что творится вокруг. Может быть - Сашка потом иногда думал об этом - они в принципе и не хотели вступать в бой, просто пробивались... куда? Куда-то. На родину, была же где-то и у них земля, на которой они родились, где их кто-то ждал... А может - всё ещё продолжали выполнять какой-то приказ, кто знает? Не меньше пятисот человек, бронетехника, а том числе три танка "леопард". Ещё с ними было "усиление" из сотни кавказских боевиков - слишком тупых, чтобы понимать глобально происходящее и ненавидевших русских природной ненавистью бездельника и работорговца, ненавистью, смешанной с завистью и страхом. Тот ещё компотик.
У Воженкина людей было меньше. Человек двести солдат из разных частей, столько же гражданских с разным (иногда очень серьёзным, впрочем) оружием. И обоз с теми, кто не мог воевать. Не с "детьми и женщинами", как это определялось раньше, а именно с теми, кто физически не мог воевать. А те, кого раньше называли детьми, и женщины почти все были вооружены...
...Сашка помнил, что тогда почти всеми владела апатия и непонимание того, что надо делать дальше. Когда стало понятно, что боя с появившимся врагом не избежать - все даже как-то оживились, бой давал определённость и цель, снова делил мир на своих и врагов. А вот как назывался городок, в котором всё происходило - Сашка не помнил. В городке ещё кто-то жил, кто-то даже отстреливался от вошедших в город первыми кавказцев, но разрозненно.
Воженкинцы прихлопнули муслимов разом, как гнилой помидор каблуком. По-тихому просочились на окраину, замкнули кольцо и за десять минут, не больше, перебили всех, никого не беря в плен, хотя желающих сразу нашлось очень много. Сашка тогда уже считал себя - да и был - ветераном...
...но с танками до этого он дела не имел. ООНовцы пошли в атаку штурмовыми группами, бронетехника поддерживала удар. Сашка до сих пор помнил - хотя это было не самым ярким и не самым жутким из того, что он увидел за последние годы - раскисшее заброшенное картофельное поле, утыканое серыми тростинками жухлых сорняков, серый дождь из противно беременного неба, ветер и склонённые фигуры. Тоже серые. Глупо это было. По грязи на поле нельзя было бежать. И ползти было нельзя без риска захлебнуться. Воженкин это увидел сразу и боялся только "брони". Поэтому приказал её сжечь...
...Сашка вызвался сам. Да много кто вызвался. Не от какой-то храбрости или ненависти к врагу - храбрость давно сталда обыденностью, а ненавидеть этого врага уже не имело смысла - просто момент боя забивал тоску и ужас жизни.
Воженкин выбирал подростков - они были сильней детей и быстрей и гибче взрослых, всё разумно и логично.
Они вчетвером спустились в овраг, уходивший через поле косой стрелой. Овраг был заполнен холодной густой жижей, доходившей до пояса, кое-где - до горла. Идти было трудно, чёрная гуща расталкивалась нехотя, липла и отвратительно разила чем-то. Сверху лило и лило, дождь тоже вонял - пластмассой и гнилью. Впереди шли Илья, сын отрядной врачихи, и Васька, он прибился к отряду только что, в городке. Артём - казачонок с юга - и сам Сашка - сзади. У Ильи и Сашки было по две "мухи"...
...Сашка не помнил, что он почувствовал - толчок опасности, заставивший его рвануть Артёма за рукав ближе к краю. Он сам тоже передвинулся - как мог быстро - туда и замахал рукой, ожесточённо шипя, Илье с Васькой, они даже обернулись... но опоздали. Надо было не оборачиваться.