Александр Невский

Решив так, князь уже с большим вниманием стал наблюдать за происходящим на льду.

А отроки меж тем добрались до середины реки. Старший уже обогнал младшего и, видно по всему, хорошо приноровился, пользуясь палкой, прыгать с льдины на льдину.

Беда стряслась столь неожиданно, что никто на берегу толком не понял ничего. Ждан оперся о палку и прыгнул уже на очередную льдину, но в следующий миг палка, заскользив, отлетела, а Ждан, потеряв опору, почти без брызг ушел под воду. Только шапка покатилась по льдине.

— Господи помилуй, господи помилуй, — запричитал, вытягиваясь в седле, Сбыслав.

Зашептали что-то и два других дружинника, закрестились быстро и мелко.

— Дождись… другого, — бросил князь Сбыславу и, заворотив коня, поскакал к городу.

Поехали за ним и дружинники, оглядываясь на ходу, все еще надеясь на что-то. Но Ждан так и не появился.

Едва князь удалился, Сбыслав спрыгнул с коня, побежал к берегу, закричал уцелевшему мальчику:

— Ратмир, назад! Давай назад!

Ратмир, пораженный гибелью товарища, свершившейся в двух шагах от него, стоял не двигаясь. Потом обернулся, увидев на берегу одного лишь Сбыслава.

— Я его шапку возьму.

— Я те возьму, — погрозил кулаком Сбыслав и заорал как можно страшнее: — Давай назад! Ну! Назад!

И Ратмир двинулся в обратный путь. Его уже снесло, и поэтому Сбыславу пришлось пробежать по берегу, чтобы оказаться напротив отрока. Теперь он следил за каждым его шагом, советовал, ободрял, ругал.

Когда Ратмир наконец приблизился настолько, что его от берега отделяла полоса воды с ледяным крошевом, Сбыслав скинул шубу, шагнул в холодную воду, вытянул руку.

— А ну давай-ка мне конец палки.

Ратмир протянул палку, Сбыслав ухватил ее за самый кончик.

— Ну, держись крепче, рвану сейчас.

— Не могу, — замотал головой измученный Ратмир, — не могу, пальцы окоченели.

— Я те дам «не могу»! — заорал опять Сбыслав, делая страшные глаза. — Не держат пальцы, хватай зубами, пес! Ну! Что я сказал?! Убью!

Ратмир, широко распялив рот, вцепился зубами в горькое окорье тальниковой палки, стиснул окоченевшими пальцами.

Сбыслав рванул на себя талину. Мальчик упал в ледяное крошево. Сбыслав, быстро перебирая палку, тащил его к берегу. Потом, увидев, что мальчик вот-вот разожмет зубы, потянулся вперед, схватил за ворот кафтана. Сначала лишь двумя пальцами, но тут же ухватил всей горстью. И вытащил на берег.

Ратмир валился с ног от усталости, но Сбыслав не дал ему упасть, держал крепко за воротник.

— Бежим к коням, — сказал Сбыслав, схватив свободной рукой с земли свою шубу.

— Не могу, — захрипел Ратмир.

— Бежим, дурень, — потащил его силой Сбыслав.

Так они и бежали по берегу. Потом Сбыслав натянул на отрока шубу, усадил в седло, подал поводья. Ратмир не мог их держать. Тогда Сбыслав привязал повод за заднюю луку своего седла и, вскочив в седло, погнал коня к городу. Он бы птицей пролетел это расстояние, если б не конь Ратмира.

А далеко сзади, то и дело наступая на тянувшиеся по земле поводья, бежал конь Ждана, и пустое холодное седло на нем засыпало мелкой снежной пылью.

Начиналась метель.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГОСПОДИН ВЕЛИКИЙ НОВГОРОД

XII

КРЕСТОЦЕЛОВАНИЕ

Дивился Александр по приезде в Великий Новгород не тому, что и впрямь велик он и красен, а более тому, что княжий-то двор бог весть где — за городом.

— Пошто так-то? — спросил кормильца.

— А пото, — отвечал Федор Данилович, — что больно господа новгородцы не любят, коли кто в их дела мешается, хотя б и князь.

— Так, а зачем же зовут тогда к себе князя?

— Хмы, — крутит головой кормилец, довольный любопытством отрока. — А кто ж их боронить-то станет от ворогов-то? Их дело торговать да глотки на вече драть: тот им князь не такой, этот не эдакий. Угоди поди.

— А батюшка угождает? Да?

— Он не Микола-угодник, а князь. Его дело — поле бранное. Вот в этом он и угоден Новгороду-те. А в чем другом пусть лучше они ему угождают.

Александр морщит лоб, пытаясь вникнуть, понять сказанное кормильцем.

— А пошто ж так? Кто им позволил князьями-то кидаться? То тот, то этот.

— Твой прапращур Ярослав Мудрый, царствие ему небесное. Хоть он и мудрый, а новгородцам лишку воли-то дал. Лишку.

— А зачем же он так?

— А как же? Они ему пособили стол Киевский отобрать у брата его, Святополка Окаянного.

— Это который братьев своих убил, Бориса и Глеба?

— Он. Он самый. За то и «окаянным» прозван был. И этим братоубийством своим он себе вельми навредил.

— Как?

— А кому охота под такого-то князя идти, у кого длани в крови братней? Когда он вкупе с погаными выгнал-таки Ярослава из Киева да начал гнаться за ним до Новгорода, Ярославу-те не до стола, а живот бы спасти. Прибежал он в Новгород и уж лодьи наладил за море бежать от братца-то… А тут новгородцы видят такое дело: убежит Ярослав — быть им под Окаянным, — порубили Ярославовы лодьи, посадили его на коня: «Веди нас на Окаянного». Да и разбили Святополка с его погаными поспешителями. А Ярослава опять на Киевский стол посадили… Вот за такие-то заслуги и пожаловал им Ярослав устав и грамоты.

— А что ж в тех грамотах? — не отставал Александр.

— А то, что вольны они в князьях. Кого хочу, того люблю. Ишь как обернулось. Ноне они князю с три короба наговорят, что льзя, чего нельзя. Еще и крест целовать им надобно. Сами небось целуют, да тут же и открещиваются от целования, а князь — держись.

Кормилец выглянул из окна во двор.

— Эге, Ярославич, как бы нам не опоздать. Федор-то на коне уж вон. И князь с послами из сеней идут. Пошли-ка и мы скоренько.

Они вышли из терема на высокое крыльцо, крышу над которым подпирали изукрашенные искусной резьбой столбы.

Князь заметил младшего сына, кивнул ему в сторону конюшни: в седло, мол, пора. Александр сбежал вниз, прыгая через две-три ступени, оглянулся на кормильца в нетерпении.

— Вот видишь, во младости сил-то сколь, — молвил Федор Данилович, спустившись с крыльца. — Не то что в мои лета. Поэтому стремись в молодые годы как можно более доброго сотворити. Упустишь час, не догонишь.

Ратмир уже ждал Александра, держа его коня под уздцы.

— Ну как? — спросил княжич слугу, принимая повод.

— Хорошо, князь. Скачи хоть до Киева.

Он привычно поймал рукой носок сапога господина и подтолкнул его вверх. Александр ждал, что Ратмир попросится ехать с ним, но стремянный промолчал. Только что старший конюший предупредил всех, что поедут лишь князь с наследниками, послы да несколько бояр. Дружине отдыхать велено и в город сегодня ни ногой.

Ярослав считал: дружинник князя своего должен как бога почитать. А будет ли почтение, если увидит он в городе, как помыкают новгородцы его князем. По всему этому рад бы Ярослав и сынов на Городище оставить, да нельзя. Во-первых, новгородцам показать надо гнездо Ярославово, дабы знали они — есть кому после него к ним на стол сесть, а во-вторых, княжичам тоже надо позреть на тех, кем править доведется, вкусить этого блюда сладко-горького.

Перед выездом из Городища князь оставил послов, к сыновьям подъехал.

— Пока с послами еду, держитесь следом. Как на Дворище на степень[50] взойду, будьте рядом со мной. Ты, Федор, о правую руку, Александр — о левую. И по граду поедем — будьте рядом, и в Софию войдем — тоже. Пусть все видят — есть у меня опора. Уразумели?

— Уразумели, отец.

Князь придирчиво осмотрел платье отроков, нашел все ладным.

— С богом.

И направил коня в голову отряда, где ждали его послы.

Выехали из Городища. Впереди князь, одетый в алый кожух, вынизанный по оплечью жемчугом, шапка и пояс шиты золотом. Сапоги на ногах мягкого желтого сафьяна. Оружия нет при нем, чай, не к ворогу едет, к Софии — святой крест целовать. Непривычно Ярославу Всеволодичу — старому воину безоружным быть, поэтому тайно от всех под верхнюю сорочку надел брони[51]: береженого бог бережет. А на поясе в ножнах переливается каменьями драгоценными рукоять короткого кинжала. Разве ж оружие это? Украшение. Но князь знает: безделица сия остра — железо пробьет.

50

Степень — помост, возвышение.

51

Брони — кольчуга (от слова боронить — защищать).