Александр Невский

И народ русский творил себе бессмертие, терпеливо и долго копая глубокую могилу Золотой Орде. А она в том сама ему поспешествовала. Но провидеть сие никто не мог, даже Александр Ярославич, у которого цель одна была — не дать умереть Руси…

XXX

ЛАНИТЫ ОГНЕМ ГОРЯТ

Ордынский хан Улагчи требовал приезда ко двору всех братьев Ярославичей. Это его веление передал Александру ростовский князь Борис, только что воротившийся из Орды.

— Ты не знаешь, зачем он зовет нас? — спросил Александр Бориса.

— Нет. Разве у них узнаешь?

— Но все-таки. Ведь ты ж видел хана Улагчи.

— Видел. Отрок он еще, молоко на губах не обсохло.

— Если отрок, значит, не свою волю кажет, кто-то за ним стоит.

— Известно кто, великий хан.

Отпустив Бориса, Александр послал гонца в Тверь к Ярославу, наказав приезжать немедленно, «многие подарки Орде имея».

Послал гонца и к Андрею в Городец с предупреждением, чтоб готовился к отъезду в Орду и ждал к себе их с Ярославом.

Ярослав приехал во Владимир, исполнив все, как велел старший брат. Теперь, после позорного бегства из Новгорода, он стал послушен и тих. Но Александр не верил в искренность такого смирения и потому, воротив на прежний стол — в Тверь, зорко следил за поведением Ярослава.

Когда однажды Александр на правах старшего в семье заговорил о новой женитьбе Ярослава, предлагая ему свою помощь, тот ответил смиренно:

— На ком велишь, на той и женюсь.

— Неужто у тебя никого на примете нет?

— Нет, — вздохнул постно Ярослав.

Именно этот разговор убедил Александра — брат по-прежнему лукавит с ним. Великий князь знал от верных ему новгородцев, что Ярослав, сидючи недолго в Новгороде, увлекся дочерью боярина Юрия Михайловича и, если б не бегство, женился б на ней.

«Ну лукавь, лукавь, — подумал с горечью Александр. — Токмо далеко ль на сем ускачешь? Видно, черного кобеля и впрямь не вымоешь добела».

Нет, не ладилось между братьями, и это более всего огорчало Александра. Их союз был шаток и ненадежен. Даже с ханом Сартаком они лучше понимали друг друга, умели быстро договориться, а главное, положиться один на другого, хотя цели обоих были прямо противоположны. И это с врагом.

А здесь — братья единокровные, но довериться некому, положиться не на кого.

Вот и встреча с Андреем не обрадовала. Когда Александр с Ярославом приехали в Городец, то нашли князя Андрея в дальней горнице мертвецки пьяного. Княгиня Устинья Даниловна оправдывала мужа: «То он с горя горького, батюшко».

Удалив княгиню из горницы, великий князь велел подать холодной воды и, окатив ею брата, поднял его за грудки, встряхнул как грушу.

— Ты что творишь, свинья?! А? Что я велел тебе делать? А?

— М-мол-ица, — промямлил Андрей, с великим трудом открывая мутные глаза.

Большего от него в тот день не добились. А назавтра, помятого и мрачного, усадили на коня и отправились далее.

В пути многодневном немного обвыклись братья. Спали в одном шатре, ели едва ль не с одной тарели, пили из одной корчаги, поневоле сблизились. А когда великий князь намекнул, что, возможно, это их последний совместный путь, что от татар всего можно ждать, братья сплотились около старшего — водой не разлить.

Александр радовался в душе, но вслух ничего не высказывал, боясь сглазить милых братцев.

Только уже в Орде, когда шли к ханскому дворцу, предупредил:

— Языки не распускайте. С ханом я стану говорить. Ваше дело поддакивать.

— Конечно, конечно, — поспешно согласился Ярослав. — Да я по-ихнему и не смыслю.

Но хан Улагчи с первых же слов смешал все их замыслы. Он был юн — еще и усы не пробивались у отрока, — и все время посматривал на темника, сидевшего неподалеку, которого князь видел впервые. Александр понял: темник этот — милостник великого хана и приставлен к Улагчи главным советником и воспитателем. И, как бы ни старался юный хан со свойственным юности гонором показать свою самостоятельность, Александру было ясно — он поет с чужого голоса.

Улагчи не дождался даже окончания церемонии вручения подарков, крикнул звонко и требовательно:

— Который из вас Андрей?

— Вот он, — указал Александр на брата и шепнул тому: — Тебя спрашивает. Не зарвись.

Андрей выступил на полшага вперед. Хан запальчиво крикнул:

— Почему бежал от нас? Что делал у свеев? На нас союз ковал?

Андрей ничего не понял — все перезабыл, что знал, но догадался, что хан им недоволен. Промямлил что-то невразумительное. К нему подскочил толмач, но, видимо, слов не разобрал.

— Я уже наказал его, хан, — сказал Александр, вставая рядом с братом. — Не за союзом он бегал к свеям, с испугу.

— Почему он сам не говорит? — сверкнул глазами юный хан.

— Он не ведает языка твоего.

— Ведать должен, — стукнул Улагчи кулаком по подлокотнику. — Народ наш великий и язык великий. Ведать должен.

— Хорошо, я научу его говорить на твоем языке, хан, — пообещал Александр, дабы хоть этим умерить пыл царственного отрока. — Обязательно.

— Научи, Александр, — более спокойно сказал Улагчи. — А чтоб тебе сподручней учить было, посади его в Суздале, пусть сидит под боком у тебя.

— Хорошо, хан. Он будет сидеть в Суздале.

Андрей по тону разговора понял, что Александр как-то успокоил хана, тот заговорил уже обычным голосом, без крика и гнева. «Слава богу, кажись, пронесло, — подумал Андрей. — Явился б один сюда, съел бы меня этот змееныш с потрохами, истинный Христос, съел бы».

Они думали, — главная беда миновала, но ошиблись. Все трое ошиблись.

Задав несколько пустяковых вопросов Александру — о дороге, охоте, выноске соколов, Упагчи неожиданно спросил:

— А Новгород твой город?

— Мой, — отвечал Александр, чутьем угадав вдруг — к худу беседа клонится. К какому — неведомо, но к худу.

— Вот и хорошо, — сказал юный хан, покосившись на темника. — Пора и его народу исчисление сделать, да и Пскову тоже. Пошлю с тобой численников, помогай им. Ежели их там обидят, с тебя спрошу, Александр.

«Вот она, главная беда. Новгород — не Владимир, без крамолы и крови не обойдется».

— Что ж молчишь, Александр? — перебил мысли князя хан. — Или не нравится мое решение?

— Не нравится, — признался Александр. — А что? Буду исполнять.

— Молодец, что правду говоришь, — похвалил Улагчи. — Коню плеть тоже не нравится, а он ее хорошо слушается.

Хан впервые засмеялся, довольный сказанным: и похвалил русского князя, и унизил. Александр и виду не подал, что насмешка уязвила его. Знал: яви он вид обиженного, того более начнет куражиться Улагчи.

Невеселым было их возвращение от хана в свой шатер. У Андрея не то от пережитого, не то от обиды тряслись губы:

— Это что ж выходит-то? На всю Русь хомут надевают, а нам, князьям, кнуты — да в возницы. Так?

Он заглядывал старшему брату в глаза, ища ответа или хотя бы немого сочувствия, но Александр хмурился, молчал. Он не хуже Андрея понимал, какие унижения ждут впереди отчину, но не видел никакого выхода впереди ни в близком, ни в далеком времени. А Андрей не унимался:

— Вон Даниил Романович не испугался их. И копье не одно уж сломал с ними. И домогательства их отвергает.

— Даниил за тридевять земель от них, а мы обок. Не сравнивай, — сказал спокойно Александр. — Ежели стрела на излете, она и сорочку не пробьет, а вблизи и через кожух уязвит. Не сравнивай, Андрей. И впредь не бесись, силы не имея. Отныне главное для нас — Русь не обезлюдить. Слышь? Дабы было с кого возродиться ей и в силу войти. А сие придет, и в это верю я и сим живу. И вам велю.

— Но стыдно ж, стыдно, Александр, ланиты огнем горят от стыда.

— Умойся снегом, остынут, — ответил холодно Александр. — Впредь на носу заруби: перечить мне станешь или людей на татар звать, лишу стола, а то и живота. И на родство не посмотрю.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

ПЕТЛЯ ЗАТЯГИВАЕТСЯ ТУЖЕ

XXXI

ДОЛГИЕ РУКИ ОРДЫ

Нелегкая доля выпала Елевферию Сбыславичу — сообщить новгородскому вече со степени о решении хана золотоордынского переписать Новгород, обложить десятиной и забрать тамгу — торговую пошлину — себе.