Александр Невский

— Достанет, хан, — вздохнул князь. — Это даже очень много.

Он и не догадывался, что Батый обманывал его, преувеличив рать Куремсы почти в два раза. Хан знал: никто считать войско не станет, а вот страх перед силой тут и явится.

— А тебе, вижу, жалко Даниила, Александр, — спросил Батый испытующе.

— Не так Даниила, хан, как отчину.

— Вот видишь, Александр, на Руси умный великий князь должен быть. Верно? Вот и подумал я, ты должен быть. Только ты понимаешь, что с нами лучше дружить, чем воевать. Верно?

— Верно, хан.

— Молодец, Александр, — улыбнулся Батый и, помолчав, приказал: — А теперь завтра же отправляйся в Каракорум ко двору великого хана.

— В Каракорум? — удивленно вскинул брови князь. — Но ведь я был там недавно.

— Ничего. Еще раз не помешает. Великий хан мой друг, он тебя видеть хочет и благословить на великое княженье. Езжай, Александр, езжай. Не спорь.

Князь поднялся с ковра обескураженный; полагалось кланяться и благодарить хана за милости его, а князь не мог, язык не поворачивался. В Каракорум ехать — это опять год терять. Но Батый был милостив сегодня, он не только не потребовал благодарности, но, напротив, решил ободрить приунывшего мирника.

— Запомни, князь Александр, ты мне потом еще спасибо скажешь за эту поездку. Запомни.

Князь вышел от хана в недоумении: «На что он намекал? Почему я благодарить потом стану? Что он скрыл от меня?»

А Батый, оставшись с приближенными и Сартаком, не спеша допил кумыс. Потом кивнул воеводе Неврюю: подойди. Тот приблизился.

— Как только князь Александр отъедет в Каракорум, — заговорил Батый, — ты, Неврюй, немедленно выступишь со своим туменом и туменами Алыбуга и Катиака на Суздальскую Русь. Он умолчал, братьев пожалел, за это и люблю его. Но я и без него знаю, на кого они мечи точат. Андрееву и Ярославову дружины выруби начисто, самих же в Сарай приведешь, как собак паршивых. Я их научу уважать старшего брата, я их заставлю лизать пыль с сапог Александра. Слышь, Неврюй, обоих живыми сюда.

— Слушаю, повелитель.

— Да церкви, монастыри не трогай. Они сторону Александра держат.

— На Новгород идти? — спросил Неврюй.

— Нет. Новгород под Александром и пока выход сполна выплачивает. Да и там его сын сидит малолетний, пусть подрастет.

XIX

НЕВРЮЕВА РАТЬ

Как ни готовился Андрей к рати с татарами, но весть о подходе Неврюя застала его врасплох. Городские стены, порушенные еще Батыем, не были восстановлены, так что отсидеться за ними и думать было нечего. К тому ж и митрополит, позвавший к себе Андрея, заявил твердо и прямо:

— Ты возжег огонь сей, Андрей Ярославич, ты и туши его, если сможешь.

— То возжег твой Александр, — отвечал дерзко Андрей. — Он к татарам уехал, он и напустил их на нас.

— Наперво, Александр не мой — твой брат, а другое… не он ли предупреждал тебя не гневить Орду? Прогневил — сам и отвечай. И не здесь, в городе, ступай ратоборствуй в чисто поле. Там копья ломай.

— Так, значит, ты Орде предаешься, владыка, — не унимался Андрей.

— Цыц! — стукнул в пол посохом Кирилл. — Как ты смеешь так дерзить мне! Я в твоей власти дня не был и в татарской не буду, я лишь богу слуга. Слышишь ты, ратоборец гороховый?!

Такого оскорбления великий князь не мог вынести, он быстро вышел, громко хлопнув дверью.

— Щенок, — проворчал митрополит. — Горазд кулаками махать, а как до дела — в порты наложил.

Медлить было нельзя. Андрей и без митрополита понимал, что за город драться бесполезно. Он стал бы для дружины не защитой — ловушкой.

Дабы развязать себе руки, великий князь отправил молодую жену в Тверь: там переждешь рать. А в Переяславль отрядил гонца к Ярославу с просьбой немедленно идти к нему на помощь с дружиной. Ярослав в помощи отказал, передав с гонцом, что «каждый сам должен боронить свою отчину».

— Скотина! — вскричал Андрей, совершенно не стесняясь присутствием мизинного человека. — Свинья, а не князь!

Срам отцов не пошел на пользу наследникам — старое повторялось сызнова.

Одной дружины для встречи татар было мало, князь спешно стал собирать ратников из смердов и ремесленников, вооружая их кое-как — кого копьем, кого луком, кого мечом, а иных рожнами[108] и косами.

Великий князь был молод, зелен, суетлив, все это не внушало доверия и надежды на победу, и ратники потихоньку разбегались.

— Трусы-ы! Трусы несчастные! — орал Андрей перед оставшимися, настраивая их этим отнюдь не на боевой лад. — Кого поймаю, повешу. Слышите? Повешу!

Угрозы не помогали, ратники по ночам разбегались. Спасибо, хоть оружие с собой не утаскивали, оставляли князю: воюй, мол.

— Скорей выводи войско в поле, — советовали бояре. — Там перестанут разбегаться, волков побоятся.

Уходил полк Андрея через Волжские ворота, через Клязьму, туда, на полудень, откуда татары ожидались. Сам великий князь гордо ехал впереди под прапором, дружина, следовавшая за ним, пела лихо с присвистом:

Но несмотря на песню забавную, срамившую супротивника, Андрей понимал, что к рати он по-настоящему не готов, что ратники его, собранные с бору по сосенке, от кустов шарахаются, а от татар и подавно побегут. Отчего бы это?

— А оттого, — тихонько пояснял ему Зосима, — что, почитай, все они пережили ту рать татарскую. Не забыли. Помнят.

На третий день уже после обеда увидали наконец татарский конный отряд. Он был не столь велик, и Андрей, недолго думая, скомандовал:

— За мной, соколы-ы-ы! — И пустил коня в слань.

Татары, увидев русскую дружину, несшуюся с возвышенности на них, поворотили коней и кинулись наутек. Но где там, им надо было скакать вверх на увал, разгона скоро не наберешь, а русские, скатившись с противоположного склона, быстро настигали убегающих.

И начали рубить и колоть, тем более что со спины воин, как правило, плохо защищен. И даже князь Андрей, дотоле пробовавший меч лишь на лозе да молодых березках, сбил какого-то татарина, ударив мечом по голове. Убил, нет ли, не видел, но хорошо запомнил, как кувыркнулся тот с коня на землю.

Отряд татарский рассеяли быстро, версты три гнали еще убегавших, потом отстали: ну их.

Возвращались возбужденные, наперебой делясь впечатлениями. Победа в короткой стычке оказалась легкой и дешевой, своих потеряли всего двух человек, зато татар набили десятка три, не менее.

«Ну вот, не хуже, чем у Александра на Неве получилось, — думал радостно Андрей. — Только он двадцать потерял, а я всего двух».

Пешие ратники, к которым воротилась дружина, встретили весть о победе над татарами сдержанно: мало ли, может, брешут милостники княжьи. Но потом, когда разложили костры и начали варить кашу, наслушавшись у огня хвастливых речей участников стычки, стали ратники веселеть: может, и впрямь татар бить очень даже сподручно. Надо только кричать погромче, дабы они с испугу спинами поворотились, а там и бить.

Андрей чувствовал себя героем, на Зосиму, проворчавшего, мол, не хвались, едучи на рать, — он цыкнул, велел помалкивать.

Кормилец молча изготовил великому князю ложе из седла и потника, но звать не стал: помалкивать так помалкивать. Небось спать захочет, сам догадается.

Андрей, возбужденный после стычки, долго не хотел ложиться, ходил меж кострами, прислушивался к разговорам, — они были веселы. Радовался: «Вот что значит хорошее начало. Теперь дело пойдет. Буду бить их по частям. Еще посмотрим, кто кого».

Увы, «кто кого» — стало ясно уже на следующее утро. Едва рассвело, Зосима растолкал великого князя:

— Ярославич! Ярославич, вставай. Глянь-ка.

Андрей глянул окрест, и сердце его, екнув, упало куда-то вниз. И спереди, и сзади, и с боков на увалах видны были татары, развевались их бунчуки из конских хвостов, тускло поблескивали панцири.

108

Рожны — вилы.