Честь Джека Абсолюта

— Могу ли я просить, чтобы меня эскортировал этот отважный молодой человек?

— Абсолют? Уверен, что да. Конечно да. А в чем дело?

И тут неожиданно юношу озарило. Генерал хочет убрать его, как фигуру с доски. Если война — это шахматы, как однажды выразился Бургойн, то испанец продолжает разыгрывать партию. И уже сделал в ней важный ход. Своим офицером.

— Прошу прощения, сэр, кажется, я знаю, в чем закавыка. Паксли, Уорсли, за мной.

Вмиг переставший важничать генерал дошел до того, что попытался ухватить за рукав отвернувшегося от него вражеского лейтенанта, но юношу не остановило ни это, ни изумленный окрик Бургойна. Крыльцо дома было уже совершенно очищено от испанцев, и малые в красных мундирах готовились штурмовать холл, однако Джек понимал, что, если его догадка верна, осторожничать некогда. Он с ходу вломился внутрь здания, устремился по лестнице вверх и, перепрыгивая через ступеньки, взлетел на следующую площадку. Особняк имел внутренний двор, обегаемый на каждом из этажей образовывавшим квадрат коридором. Свернув налево, Джек увидел двоих стоявших у одной из дверей с мушкетами наготове солдат и понял, что не ошибся.

— В атаку! — не мешкая крикнул он, кидаясь к испанцам, которые, хотя и выстрелили в него, но, видимо, ошеломленные внезапностью натиска, промахнулись.

— Взять их! — проорал Джек, проскочив между двумя ротозеями, которые теперь багинетами и прикладами отбивались от палашей сопровождавших его ловких малых, и ворвался в комнату.

Все оказалось, как он и предполагал: молодой офицер, присев на корточки перед камином, отчаянно пытался раздуть слабенький огонек на решетке, чтобы тот, вспыхнув, наконец истребил поднесенную к нему бумагу. Правда, чего Джек не ожидал, так это того, что в свободной руке испанца окажется пистолет.

— Hijo de Puta! — прошипел офицер, но комната была слишком маленькой.

Джек, пересекши ее, успел схватиться за ствол и вывернуть его за мгновение до того, как прогремел выстрел. Ладонь обожгло, уши наполнил звон разбившегося стекла. Поскольку враги сошлись вплотную, отвести палаш для удара возможности не было, и юноша просто впечатал в чужую челюсть тяжелый эфес. Испанец отлетел к окну и грохнулся на пол. Джек забрал у него бумагу, загасил огонь и тяжело опустился в кресло.

Из полузабытья его вырвал голос с девонской ехидцей.

— Что это было тут, сэр?

Юноша оглянулся на дверной проем. Там, уткнув острие палаша в лопатку одного из испанцев, стоял Паксли. Что же до второго охранника, то видны были лишь подошвы его сапог, и Джек поежился.

— Испанский язык, Уорсли.

— Сэр?

— Он сильно походит на итальянский.

— Неужели?

Уорсли издал дружелюбный смешок. Штука понятная, в горячке боя любой может начать заговариваться.

Каждый подвержен безумию битвы.

Джек вздохнул. На него неожиданно навалилось такое изнеможение, что объяснять олуху-земляку, в чем, собственно, дело, просто не было сил. Суть же произошедшего сводилась к тому, что уроки, полученные им в римской тюрьме, не пропали даром. В Италии, например, генерал приказал бы своему офицеру: «Distraggi il documento».

А вот в Валенсии де Алькантара выскочивший из здания штаба испанский высокопоставленный чин крикнул своему адъютанту: «Destruye el documento».

Но по-английски и то и другое означало одно:

«Уничтожь документ!»

Глава восьмая

ДРУГАЯ ИГРА

Джек отбросил карандаш и закрыл глаза, однако буквы и точки продолжали плясать перед ним, будто бильярдные шары на сукне. Чем дольше он разглядывал их, тем больше недоумевал.

Он оставил бумагу, подошел к открытому окну и взглянул на город. Прошел час после полуночи, и теперь там все было тихо. А немногим раньше парни Шестнадцатого полка еще болтались по улицам, празднуя свое возвращение в Каштелу де Виде. Они с большим удовольствием уминали захваченные у испанцев припасы и обильно запивали все это вином, которое без ограничений получали в обмен на трофеи. Впрочем, наступившая ночью относительная тишина объяснялась не только тем, что все вмертвую упились. Полковник объявил комендантский час, и победители разбрелись по койкам, чтобы отдохнуть перед запланированным на утро уходом. Впрочем, перспектива отдыха представлялась сомнительной, поскольку мало кто завалился спать без подружки, жаждущей мужских ласк.

Джек и сам с удовольствием отпраздновал бы победу: выпил с товарищами вина и, возможно, — это уж зависело бы от количества выпитого, — нашел бы на ночь привлекательную сеньору. В конце концов, после того свидания… в саду, в Бате, прошла уже бездна времени. Вот и Джокаста, все время висшая на плече Уорсли, подмигивала всякий раз, когда ловила на себе его взгляд… или это у нее такой нервный тик? Сколько же нужно выпить, чтобы удовлетвориться наконец тем, что ему предлагают?

Он отвернулся от окна. Черт возьми! Ухитряются же другие прекрасно ладить со шлюхами. Разве его собратья офицеры проводят нынешнюю ночь в одиночестве? Ему же, похоже, чего-то недостает — он смахивает на героев книжонок, с какими заставил себя ознакомиться, чтобы получше, как тогда думалось, вникнуть в характер Летти. Слишком много романтики в ущерб практичности. Джек покачал головой. Может, оно и к лучшему, что Бургойн велел ему лично заняться тем единственным трофеем, который он сумел добыть в Валенсии де Алькантара, не позволив молодому испанцу его уничтожить.

Почему я, сэр? — спросил он, и Бургойн улыбнулся.

— А кто еще, Абсолют? Опыт такого рода имеется лишь у тебя. Ибо разве ты не человек Тернвилля?

Робкие возражения Джека, что он, мол, всего только наблюдатель, мастер держаться в тени или следовать по пятам, но никак не знаток шифровального дела, были отметены. Шпион есть шпион, и кому лучше разбираться в шпионских делах, как не ему. Он должен найти решение.

«Но не сегодня», — подумал Джек, опять уставившись на точки, буквы и цифры, расположенные в три рядка. По крайней мере, они перестали скакать, но при этом все равно не желали складываться в слова, которые, тут уж сомневаться не приходилось, были в них закодированы.

H1..14..23…2.H1..12..2.RN

2.. 1.L1..L2.2.

43.. 2.LH1.

Джека пока хватило только на две догадки, но они мало в чем помогали. Во-первых, он понял, что символ «1» является не буквой, а цифрой, поскольку во второй строке стояли две прописные L и никаких других строчных букв в шифровке не наблюдалось. Во-вторых, если, предположительно, испанский язык схож с английским по частоте повторения гласных, тогда «двойка с точкой», встречающаяся пять раз, должна была означать букву Е.

Цифры — от единицы и до четверки — повторялись. Букв тоже было только четыре: H, L, R, N. Он попробовал вычленять их, перемешивая в другом порядке и произвольно разбрасывая на листке, но никакой идеи ему это не подарило. Попытка вырезать из трех носовых платков, подобранных в той же комнате, где находилась шифровка, всяческие фигуры в форме винной бутылки, креста, песочных часов, чтобы наложить их на обожженную с края бумагу, тоже ни к чему не привела. Джек повертел шаблоны так-сяк, потом отбросил.

Правда, испанский офицер, который самой попыткой сжечь документ косвенно подтвердил его ценность, находился в плену и наверняка знал секрет кода. Увы, он временно утратил дар речи — удар Джека сломал ему челюсть, — но писать был в состоянии, и кое-кто (в первую очередь португальский майор) считал, что пленного необходимо… склонить к сотрудничеству. Но Бургойн, и тут Джек полностью его поддержал, не согласился. Во-первых, кастилец мог оказаться слишком гордым и заупрямиться, несмотря ни на что, а во-вторых — слишком умным, чтобы запутать все еще пуще, дав такую подсказку, которая только казалась бы проливающей свет на загадку.

Нет уж, придется ломать голову самому. Джек выложил перед собой чистый лист. Четыре цифры. Четыре… стороны света? Четыре всадника Апокалипсиса? Четыре сезона? Четыре… угла, как у бильярдного стола? Он разбросал цифры по углам воображаемого квадрата. Потом выписал в линию четыре буквы и уставился на результат. Что тут могло быть особенного, странного? Н стоит восьмой в алфавите, L — двенадцатой, их разделяют три буквы. N следует через букву, R опять через три.