Страница 49 из 52
Петр отодвинул стакан, стоящий перед ним на столике, и больше ничем не выдал своего волнения. Прайс усмехнулся.
— Отлично, сынок! А теперь вскройте письмо, которое я попросил вас захватить с собою.
Петр вытащил из кармана брюк желтый узкий конверт, помедлил…
— Смелее!
В конверте лежали листки чистой бумаги.
Петр растерянно посмотрел их на свет, потом недоуменно на Прайса.
Прайс взял конверт из рук Петра, положил перед собою.
— Эта шутка мсье Ювелена чуть не стоила жизни всем, кто летел на вашем «Дугласе», — мрачно сказал комиссар. — Право же, я недооценил вашего друга, сынок!
— Я не понимаю… — начал было Петр, но Прайс перебил его.
— Жака Ювелена разыскивает Интерпол. Его настоящее имя — Жорж Шевалье. Розыск объявлен по крупному делу о наркотиках.
— Я знаю это, — почему-то начиная злиться, резко сказал Петр.
— Знаете?
Прайс и не старался скрыть своего удивления.
— Но ведь об этом знали и вы. И вы его не арестовывали! И лишь потому, что он нужен был полковнику Роджерсу для куда более грязных дел здесь, в Гвиании!
Прайс поднял, словно защищаясь, сухую, пергаментную руку. Но Петр был безжалостен.
— Так где же ваша знаменитая преданность закону, господин комиссар? Человек бежит от преступного прошлого, хочет начать новую жизнь, а вы помогаете полковнику Роджерсу толкать его назад?
Петр схватил бумагу, лежавшую перед Прайсом, и сжал ее в кулаке.
— Я понимаю, как вы изволили выразиться, эту «шутку мсье Ювелена». Он хотел обезопасить себя от Роджерса — пустить его людей по моему следу, за пакетом, в котором якобы было все, что он знал о роли полковника в событиях на Севере. Но даже он, преступник, разыскиваемый Интерполом, не мог вообразить, что для уничтожения этого пакета полковник решится организовать аварию «Дугласа», набитого ни в чем не повинными людьми!
Прайс вздохнул.
— Если бы самолет погиб, все устроилось бы для Роджерса как нельзя лучше.
Комиссар прикрыл глаза ладонью и заговорил вдруг совсем в ином, неожиданно мягком тоне.
— А вы не задумывались, сынок, почему вы симпатичны нам? То есть я хотел сказать — мне или тому же Жаку Ювелену? Не перебивайте меня. — Он поднял ладонь. — В вас, в красных, в советских, нет стремления строить будущее на костях других. А мы здесь — волки, иначе нам нельзя. Вы понимаете меня?
Петр вздохнул, не зная, что сказать: слишком уж неожиданным был поворот этого странного ночного разговора.
— Может быть, мы бессознательно ищем в вас идеалы, — продолжал Прайс, — которые в нашем обществе уже давно растоптаны. А может быть, это все от Достоевского, как понимают его в Европе: мистическая, широкая славянская душа, поняв которую, следуя за которой, можно найти себя. Во всяком случае, в этом страшном и жестоком мире вы… я говорю не только о вас лично, такие, как вы… нечто светлое и непонятное.
— Спасибо за комплименты, — смущенно поспешил сменить тему Петр. — Стремление, как вы говорите, к «светлому» не помешало Жаку совершать преступления на Севере. Впрочем, о мертвых или не говорят, или…
— А я не верю, что француз мертв, — твердо сказал Прайс. — Трюк, чтобы уйти от людей Роджерса.
— Значит, Жак… жив? Прайс нахмурил брови:
— Этому парню случалось бывать в переделках и похуже… Комиссар не договорил, оборвал фразу. Голос его стал ровным, бесцветным:
— Но я все же хочу объяснить вам, почему это вдруг я приехал за вами среди ночи. Помните, несколько лет назад вы спасли меня в горящей саванне? Так вот, сегодня ночью…
Вдруг глаза его широко открылись, он резко вскочил.
— Не шевелиться! — прогремела команда за спиною Петра. Он непроизвольно обернулся: в дверях с пистолетом в руках стоял майор Нначи в военной форме — тщательно отутюженной и вычищенной.
— Комиссар Прайс, садитесь и не двигайтесь! — решительно приказал Нначи и повел пистолетом.
— Вы все-таки решили выступить, — твердым голосом констатировал комиссар, опускаясь в кресло.
— Да, мы опередили Аджайи на день, — весело ответил ему голос, удивительно знакомый Петру. И Петр увидел, как из-за двери за спиной полицейского комиссара вышел… Сэм! В руках у него был автомат.
Прайс резко обернулся.
— Что это значит? Нначи мрачно улыбнулся.
— А вы хотели, чтобы я ждал, пока меня застрелят прямо в камере? Бросьте, господин комиссар! Вам-то уж было известно, что мистер Аджайи с помощью Роджерса готовил переворот. События в Каруне лишь искра большого пожара. Вы видели, как в саванне валят баобабы? Поясок огня у основания горит неделями, а потом баобаб падает, подрезанный медленным огнем. Так действовал против генерала Дунгаса и его так называемый политический советник!
Прайс покачал головой.
— Вы меня плохо знаете, майор. Я — полицейский и всю жизнь подчинялся закону. И что бы я ни знал, я не вмешиваюсь в полити…
Он вдруг смущенно кашлянул, быстро взглянул на Петра и опустил взгляд.
Сэм весело подмигнул Петру из-за спины полицейского комиссара. Было заметно, что происходящее ему нравилось: все было похоже на кинобоевик.
Нначи опустил пистолет.
— Мистер Прайс, у меня нет времени вести с вами разговоры о долге и законе. Может быть, вы и знаете, что это такое, но британские колонизаторы давно растоптали эти понятия: у них есть один закон — закон силы и подлости. И перед этим законом мы все равны, чернокожие африканцы, желтые малайцы — хуки или ваши соседи ирландцы.
Прайс презрительно прищурился.
— Если бы у вас не было в руках пистолета, я доказал бы вам, что, несмотря на возраст…
Нначи его уже не слушал.
— Мистер Николаев, — сказал он решительно. — Мне нужно письмо, которое вы привезли для нашего друга из Каруны. Оно у вас дома?
Петр растерянно молчал.
— У вас должно быть письмо! Из Каруны звонил этот… как его… швед, приятель вашего друга Жака. Он сказал Эдуну Огуде, что Жак послал с вами письмо для «Ляйта».
Прайс рассмеялся сухим старческим смехом.
— Значит, в это письмо поверили не только полковник Роджерс и я! Что ж, майор Нначи, берите эти листочки. Они чисты, как дыхание младенца! Вот они!
Комиссар сгреб со столика бумажки и протянул их Нначи. Но тот пристально смотрел на Петра. Петр неловко кивнул.
— Я знал, что сегодня ночью вы будете охотиться за этим письмом, майор, — продолжал насмешливо Прайс.
— Если бы мсье Ювелен, он же Шевалье, написал в них все, что знал, у вас в руках были бы доказательства против Роджерса и Аджайи, доказательства заговора. Ведь вы все еще верите в генерала Дунгаса, вы думаете, что он против вас лишь под влиянием Аджайи.
Комиссар перевел дыхание.
— Я хотел вывести из всей этой игры мистера Николаева и увез его к себе. Но вы нашли его и здесь. Что ж, ваши люди работают не хуже людей Роджерса!
— Они служат своей стране, — сухо отрезал Нначи. Глаза его блеснули.
— Что ж! Тогда вы, мистер Николаев, поедете сейчас со мною.
Он решительно вынул из нагрудного кармана мундира свисток и свистнул. Сейчас же в холл вошли солдаты — четверо. У каждого было по два автомата, подсумки для гранат зловеще оттопыривались.
Одного из них Петр узнал — это бы тот самый великан мулат в танковом подшлемнике, который так вовремя пришел к ним на помощь в саванне, в день восстания в Каруне. Тот тоже узнал Петра и незаметно ему кивнул.
Нначи критически осмотрел вошедших.
— Вы, вы и вы… — он ткнул пальцем в грудь каждого из трех солдат, — останетесь здесь. Командовать будет… — Он перевел взгляд на Сэма: — Сэм!
— Есть! — с готовностью выкрикнул Сэм, вытянулся и неумело попытался щелкнуть каблуками.
— Вы отвечаете за жизнь комиссара Прайса, — сказал Нначи Сэму и обернулся к Петру: — Едем!
Петр понял, что сопротивляться бесполезно.
— Извините, — сказал он Прайсу и встал.
— Очень жаль, сынок! — кивнул ему комиссар. — Я думал, что мне все уже удастся избавить вас от новых неприятностей!
Они вышли из дома: во дворе стоял военный «джип», возле которого уже хлопотал сержант.