Время смеется последним

Саша вздохнула. Эту историю она рассказала Косу с месяц назад, и с тех пор он ухитрялся возвращаться к ней практически на каждом сеансе. Старика-водопроводчика прислал тогда хозяин квартиры — выяснить, откуда взялась протечка у нижних соседей. С порога он направился прямиком на кухню, бухнулся на пол и заполз под Сашину ванну, как зверь в знакомую нору. У него были седые растрепанные волосы, пальцы с въевшейся грязью походили на сигарные окурки. Пока он тянулся этими окурками к каким-то трубам и болтам под ванной, его рубашка вздернулась, оголив белую дряблую поясницу. Саша отвернулась. Ей было неловко смотреть на старика, униженно ползавшего у нее под ногами, и пора уже было бежать на очередную временную работу, а она не могла, потому что водопроводчик все задавал и задавал какие-то вопросы: часто ли она принимает душ, подолгу ли она его принимает.

— Вообще не принимаю, — буркнула она. — Для этого спортзал есть.

Он молча кивнул, откровенной грубости даже не заметил — видно, привык. У Саши начало пощипывать в носу; она зажмурилась и потерла виски.

Открыв глаза, она увидела на полу прямо у своих ног пояс со слесарными инструментами, и в этом поясе, в одном из его потертых кармашков, лежала прекрасная отвертка со сверкающим серебристым стержнем и леденцовой оранжевой ручкой. Сашу неудержимо потянуло к этой отвертке: она должна, должна хотя бы дотронуться до нее! И Саша присела и бесшумно вытянула ее из кармашка — даже браслеты на запястье не звякнули; особой ловкостью она, может, и не отличалась, но в этом деле руки никогда ее не подводили — будто для того и созданы, думала она иногда в первые эйфорические минуты. Едва отвертка оказалась у нее в руках, ей стало легко и не больно смотреть на старика в задравшейся рубашке, который кряхтит и сопит у нее под ванной; даже не просто легко: ей стало решительно, восхитительно все равно, она уже вообще не понимала, с чего вдруг ей только что было так больно.

— А после? — спросил Кос, когда Саша рассказала ему эту историю в первый раз. — Когда он ушел — что вы чувствовали, глядя на эту отвертку?

Саша долго молчала, потом ответила:

— Ничего.

— То есть отвертка уже не казалась вам такой особенной?

— Отвертка как отвертка.

Кресло Коса за Сашиным изголовьем скрипнуло, и в комнате вроде бы что-то изменилось. Тогда, после ухода водопроводчика, Саша положила отвертку на свой столик и больше на нее практически не смотрела. Все украденное хранилось у нее дома на специальном столике (правда, недавно к первому столику пришлось приставить второй). Но теперь вдруг отвертка как будто очутилась здесь, в кабинете, и повисла в воздухе между нею и Косом — как символ.

— И как вы себя чувствовали? — тихо спросил Кос. — Когда обокрали старика, к которому испытывали жалость?

Как она себя чувствовала. Как чувствовала. У этого вопроса тоже был правильный ответ, и Саша его, конечно, знала. Хотя иногда ей страшно хотелось соврать, просто чтобы лишить Коса удовольствия его услышать.

— Плохо, — сказала она. — Плохо я себя чувствовала, довольны? По-вашему, какого хрена я обращаюсь к психотерапевту, влезаю в долги, чтобы расплатиться за ваши сеансы? Уж наверное не от прекрасного самочувствия.

Кос несколько раз пытался проводить параллели между водопроводчиком и Сашиным отцом, который исчез, когда ей было шесть лет. Она упорно уходила от таких разговоров. «Не знаю. Не помню. Мне нечего сказать», — отвечала она Косу, потому что считала, что так будет лучше для них обоих. Ведь они с Косом пишут повесть о том, как она скинет с себя тяжесть и начнет новую жизнь. А с той стороны, где отец, — откуда ей взяться, новой жизни? Там одна печаль.

Направляясь с Алексом к выходу, Саша прижимала к себе сумочку, пухлый теплый бумажник уютно устроился у нее под мышкой. Они уже пересекли вестибюль, миновали дерево в кадке, растопырившее ветки с нераскрытыми почками, и подходили к большим стеклянным дверям, когда откуда-то сбоку наперерез им метнулась женщина.

— Постойте! — выдохнула она. — Вы не видели?.. Я… просто не знаю, что мне делать.

Внутри у Саши что-то оборвалось. Хозяйка бумажника, поняла она, — хотя в женщине не было ничего от той глуповатой брюнетки, какой Саша ее себе представляла. Ее карие глаза смотрели растерянно, остроносые туфли на низком каблуке оглушительно щелкали по мрамору. В каштановых волосах просвечивала седина.

Саша взяла Алекса под руку и попыталась вместе с ним обогнуть женщину. От неожиданного прикосновения Алекс заметно приободрился — но все же не дал себя увести, замедлил шаг.

— Что мы должны были видеть? — спросил он у женщины.

— У меня украли бумажник. Там паспорт, там билеты, там все. А самолет завтра утром… Я в отчаянии!.. — Она так умоляюще заглядывала им в глаза, так не по-нью-йоркски открыто взывала о помощи, что Саше стало не по себе. Почему-то ей не приходило в голову, что хозяйка бумажника может оказаться приезжей.

— Полицию вызвали? — спросил Алекс.

— Портье обещал вызвать… Но я пока надеюсь, вдруг я просто его обронила? И он где-нибудь лежит, а?.. — Она растерянно оглядела мраморный пол под ногами. Саша слегка расслабилась. Нет, все-таки в ней есть что-то неприятное. Вот хоть сейчас: зачем она семенит за Алексом к стойке портье с таким жалким извиняющимся видом? Саша двинулась следом, чуть приотстав.

От стойки донесся голос Алекса:

— Кто-нибудь занимается этой женщиной?

— Полиция уже в курсе, — поспешно ответил портье, молодой человек панковатого вида, волосы торчком.

— Где это случилось? — спросил Алекс у женщины.

— Кажется, в туалете.

— Кто еще там был?

— Никого.

— Вообще никого?

— Может, кто и заходил, но я не видела.

Алекс обернулся к Саше.

— Ты только что оттуда, — сказал он. — Никого там не заметила?

— Нет, — выдавила из себя Саша.

У нее в сумочке лежал ксанакс, но она не могла открыть сумочку. Даже сейчас, при застегнутой молнии, она замирала от страха: а вдруг они по каким-нибудь косвенным признакам догадаются, что бумажник у нее, — что тогда? Арест, позор, нищета, смерть.

— Мне интересно, — Алекс резко развернулся к портье, — почему все эти вопросы задаю я, а не вы? В вашей гостинице произошло ограбление. В конце концов, есть у вас служба охраны или нет?

Слова «ограбление» и «служба охраны» сделали свое дело: привычный для гостиничного персонала сонный ритм слегка сбился, в вестибюле началось какое-то движение.

— Я им уже звонил. — Портье беспокойно дернул шеей. — Могу еще раз позвонить.

Алекс горячился, и эта горячность говорила о нем больше, чем предыдущий час пустой болтовни (впрочем, болтала в основном Саша): он тоже не местный, приехал из какого-то маленького городка. И кажется, собрался объяснить всему Нью-Йорку, как люди должны относиться друг к другу.

В вестибюле появились два классических, как с телеэкрана, охранника: сплошные мускулы, безупречная вежливость и безупречная готовность (кому тут раскроить череп?). Охранники направились обыскивать бар, и Саша тут же пожалела, что не выкинула бумажник куда-нибудь под столик — ей уже почти казалось, что она так и собиралась сделать, просто не успела.

— Пойду посмотрю в туалете, — сказала она Алексу, замедленно-неторопливо обогнула лифт и скрылась за углом.

В туалете было пусто. Саша расстегнула сумочку, выхватила бумажник и нашарила на дне сумочки ксанакс. Вытряхнула из флакона таблетку, разжевала, чтобы подействовало сразу. Когда рот наполнился едким вкусом, она огляделась, держа бумажник в руке. Куда его, в кабинку? Под раковину? Надо было решать срочно, но Саша будто оцепенела. Теперь главное выпутаться, и если все получится, если не сорвется в последний момент — мысленно она уже давала Косу самые безумные клятвы.

Дверь туалета открылась, и вошла хозяйка бумажника, ее отчаянный взгляд встретился в зеркале с отчаянным Сашиным взглядом. Женщина молчала, но было ясно, что она все знает, знала с самого начала. Саша протянула ей бумажник и тут же — по изумлению в глазах женщины — поняла, что ошиблась.