Утонуть в крови

Из оружия у чужаков имелись большие тугие луки и у каждого по два колчана стрел. Причем стрелы в колчанах у этих неведомых воинов находились не оперением кверху, как было принято у русичей и половцев, а кверху наконечниками. Столь массивных и разнообразных наконечников стрел Моисею еще не приходилось видеть. По всему было видать, что обращаться с луками и стрелами эти вонючие чужаки умеют мастерски. Кроме луков и стрел узкоглазые иноплеменники имели при себе кривые сабли, ножи и арканы. У одного за поясом торчал легкий топорик-чекан.

Как ни приглядывался Моисей, но так и не смог разобрать, кто же из троих чужаков старший. Ни в одежде, ни в оружии у этой троицы не было никаких отличий. Обращались чужаки друг к другу запросто, по-товарищески.

Насытившись, чужаки принялись бормотать какие-то заклинания, став на колени и повернувшись лицом к заходящему солнцу. Потом двое отошли к лошадям и стали осматривать их копыта. Третий же, ловко забравшись на высокий вяз, стал нюхать ветер, налетавший порывами с северо-запада.

Едва начало темнеть, иноплеменники опять двинулись в путь. Моисея снова закинули на спину угорского иноходца, как мешок с соломой. Теперь они ехали степью, постоянно держа направление на юго-запад.

Когда совсем стемнело, крупными хлопьями повалил мокрый снег.

Ветер утих. Стало заметно теплее.

Во время очередной передышки Моисею развязали ноги и посадили его на коня, но при этом ему завязали глаза какой-то грязной засаленной тряпкой.

Глубокой ночью измученного долгой скачкой Моисея стащили наконец с седла и освободили от пут, сняли с глаз повязку.

Оглядевшись, Моисей увидел, что находится в глубокой лощине, где устроили стоянку около тридцати таких же узкоглазых и вонючих чужаков. Теперь-то Моисей сразу определил, кто здесь старший.

Моисея подвели к костру и посадили прямо на недавно выпавший снег. Перед этим с него сняли теплый плащ и яловые сапоги.

Костер горел в центре треугольной площадки, вершины которой были обозначены тремя шалашами из свеженарубленных ветвей тальника. У костра сидел на попоне, поджав ноги калачиком, немолодой воин в панцире из металлических пластин. За поясом у него торчал кинжал. На голове была войлочная шапка, опушенная хвостами черно-бурых лисиц.

Тут же у костра сидел молодой степняк с черными раскосыми подвижными глазами и длинными густыми бровями. У него были рыжие волосы, заплетенные в две косы, свисающие ему на плечи из-под мохнатой шапки.

Позади Моисея застыли два стражника с обнаженными саблями.

Воин помоложе заговорил с Моисеем на половецком наречии, перед этим перекинувшись несколькими фразами на своем непонятном языке с военачальником в шапке из черно-бурых лисиц.

– Перед тобой славный батыр Боурюк, предводитель полусотни в войске непобедимого Бату-хана, – сказал рыжеволосый, указав Моисею на пожилого воина. – Славный Боурюк хочет знать, кто ты и куда ехал?

– Я – дружинник рязанского князя, ехал в городок Нузу с поручением, – ответил Моисей, припоминая половецкие слова.

– Батыр Боурюк хочет знать твое имя, – вновь промолвил рыжеволосый.

– Меня зовут Моисей, – сказал гридень.

Рыжеволосый переводил все, сказанное Моисеем, угрюмому военачальнику чужаков. В чужой гортанной речи, лишенной мягких звуков, Моисей расслышал свое имя, прозвучавшее в устах рыжеволосого как «Мосха». Распознал он и слова «Рязань» и «Нуза», хоть и исковерканные на чужой лад.

Моисей старался вспомнить, слышал ли он раньше про Бату-хана. То, что среди половецких ханов такого не было, Моисей знал точно.

Рыжеволосый степняк опять обратился к Моисею:

– Если ты расскажешь славному Боурюку все, что знаешь про рязанского князя и соседних с ним князей, то останешься жив. Если нет, то умрешь.

По знаку рыжеволосого молчаливые стражи подняли Моисея на ноги и отвели его в сторону. Там, под кустами ольхи, лежало голое тело обезглавленного мужчины, уже припорошенное снегом. Судя по сложению, это был русич.

– Твой соплеменник не пожелал с нами разговаривать, даже когда ему прижгли пятки раскаленными углями, – сказал рыжеволосый толмач Моисею, которого стражи вновь усадили на снег возле костра. – Если не хочешь, чтобы тебя постигла та же участь, рассказывай все, что знаешь. И не вздумай хитрить, ибо ложь мы сразу распознаем.

Моисей торопливо закивал головой, выражая свое согласие, столь сильное впечатление произвело на него безголовое мертвое тело. Еще Моисея страшил главный из этих чужаков, у которого был вид прирожденного убийцы. Эти безжалостные узкие глаза взирали на Моисея из-под надвинутой на самые брови лисьей шапки. Боурюк был похож на рысь, которая наблюдает за своей добычей.

«Спаси и сохрани, Отец-Вседержитель!» – трясясь не столько от холода, сколько от страха, подумал Моисей, стараясь собраться с мыслями.

Половецкий язык казался Моисею той спасительной ниточкой, держась за которую он сможет избежать смерти. Моисей старательно выговаривал половецкие слова, тщательно подбирал фразы, и все лишь для того, чтобы у этого угрюмого военачальника с рысьими глазами не пропал интерес к нему. Моисей подробно отвечал на все вопросы рыжеволосого толмача.

Сначала Моисей поведал чужакам все, что знал про князя Юрия Игоревича, про его братьев Ингваря и Олега Игоревичей, про сыновей и племянников рязанского князя. Не забыл Моисей упомянуть и про дальних родственников рязанских князей, правивших в Муроме и Пронске. Затем Моисей завел речь про суздальских князей, надеясь в душе хоть немного напугать этих неведомых пришельцев мощью и воинственностью истинных владетелей Руси.

Оказалось, что узкоглазым чужакам кое-что известно про князя Георгия, которого они называли на свой манер «коназ Гюрга». Знали чужаки и про Ярослава Всеволодовича, имя которого на их языке звучало как «коназ Орусла».

– Правда ли, что князь Ярослав в недалеком прошлом не единожды разбил литовцев и рыцарей-меченосцев? – вопрошал рыжеволосый толмач. – Правда ли, что князь Ярослав вообще не знает поражений?

– Это правда, – ответил Моисей, наслышанный о победах Ярослава Всеволодовича. – Сей князь доселе побеждал всех, на кого войной хаживал: и немцев, и литовцев, и чудь…

– А правда ли, что князь Ярослав победил этим летом черниговского князя Михаила и отнял у него Киев? – прозвучал новый вопрос.

– Истинная правда, – промолвил Моисей, поражаясь осведомленности этих странных степняков. – Недавно в Рязань доставили заложников из числа родственников князя Михаила. Это князь Ингварь Игоревич убедил Ярослава передать этих людей к рязанским князьям на поруки. Сам князь Ингварь со своей дружиной пребывает покуда в Чернигове.

– Велика ли дружина у князя Ингваря? – поинтересовался рыжеволосый.

– Три тыщи конников, – приврал Моисей, увеличив число воинов Ингваря Игоревича почти втрое.

– Велико ли войско у князя Ярослава? – любопытствовал рыжеволосый.

– По слухам, около тридцати тысяч ратников, – врал Моисей, желая удивить и напугать кривоногих чужаков многочисленностью русских ратей.

– Сколько войска у князя Георгия? – не унимался рыжеволосый.

– Точно не скажу, но тысяч сорок наберется, – наугад ответил Моисей.

– Когда князь Ярослав собирается вернуться домой? – опять спросил толмач.

– Этого не ведаю, – на этот раз искренне сказал Моисей. – Михаил Всеволодович хоть и потерял Киев с Черниговом, но оружие не сложил. Война в Поднепровье еще продолжается.

– Мы знаем, что война в Южной Руси еще идет, – проговорил толмач, переглянувшись с военачальником в лисьей шапке. – Ты показался славному Боурюку не лживым малым. – Рыжеволосый улыбнулся Моисею: – Боурюк дарит тебе жизнь. Ты поедешь с нами в стан чингизида Бури и повторишь все сказанное здесь перед ханским советом.

Моисей невольно вздрогнул от услышанного: только этого ему не хватало! Он постарался изобразить радость на своем лице, дабы не рассердить мрачноглазого Боурюка.