Страница 20 из 64
— Нет, я так не согласен, чтобы я — о себе, а государство — о себе. Лучше я о государстве, а государство пускай обо мне.
— Почему вы не на обеде? — спросила Нина.
— Ещё успею, — сказал Митя. — У меня к вам дело.
— Какое дело?
— Будете матери писать — не пишите, что я на высоте работаю.
— Почему?
— Не пишите, и всё, — потупившись, потребовал он. — Вам разве не всё равно, что писать? Мать не виновата.
— Я что-то не понимаю вас, Митя…
— Чего же тут не понять? Она и так в войну пуганная, спит плохо. Узнает, что я на высоте работаю, вовсе спать перестанет. Будет ей невесть что мерещиться.
— У вас отца нет? — тихо спросила Нина.
— Нет отца. Мать одна себя и троих ребят оправдывает. Больная, скоро совсем сносится. Вот они у меня на карточке сняты. — Митя вынул бумажник, достал фотографическую карточку с обтрёпанными краями. — Вот она, мать, в колхозе работает, на сортоучастке, вот она — Люська, вот он — Васька, вот она — Алёнка, самая младшая. — Дети были худенькие и от этого все похожие друг на друга. — Я им помогаю, сколько могу, себе оставляю только на столовку да на кино, а на одежду и то не беру — бюджета не хватает… Со следующего снижения цен буду на одежду оставлять.
— Ничего я не стану писать, Митя, — сказала Нина. — Я пошутила.
— Ну и ладно. А за меня вам нечего беспокоиться: если человек на низу твёрдо ходит, он и наверху не оступится.
Нина не заметила, как ушёл Митя. Она сидела за своим письменным столом, глядя на стаканчик с цветами, и ей представлялись Митины брат и сёстры, такие же рыжие, как и он, и его мать, потерявшая мужа во время войны, представлялось, как Митя ходит на почту заполнять бланки переводов.
— Когда будут остальные триста плакатов? — спросила она Ахапкина так внезапно, что он вздрогнул.
— Когда жесть будет, тогда и плакаты будут.
— Слушайте, товарищ Ахапкин, для кого строится это здание? — спросила она снова, едва сдерживая негодование.
— Для Моссовета.
— Для людей, а не для Моссовета. Вы любите людей, товарищ Ахапкин?
— Смотря каких людей. Директор харьковского завода не даёт девяносто второго номера, что, по-вашему, и его я должен любить?
— Я говорю не о такой любви. Я говорю о любви к человеку в общем, о заботе о человеке — о том, что и вы, и я, все мы должны заботиться о людях.
— Не кричите на меня!
— Я не кричу. Когда будут плакаты?
— Я сказал вам: когда будет жесть, тогда будут и плакаты.
— Хорошо. Я передам это главному инженеру.
Как раз в это время зазвонил телефон. Роман Гаврилович вызывал Нину к себе.
Она быстро пошла по коридору, собираясь сейчас же рассказать и о Мите, и о его матери, и о волынке отдела снабжения с изготовлением плакатов, и о своём тяжёлом положении на строительстве.
Роман Гаврилович был чем-то озабочен.
Он рассеянно пригласил Нину сесть и, вертя в руках продолговатую печать, долго читал небольшую бумажку.
— Вы там, я слышал, опять кого-то спустили вниз, — сказал он, закончив чтение. — Учтите, Нина Васильевна: хорошая работа инженера по технике безопасности должна помогать строителям увеличить производительность труда… Увеличить, — повторил он так, словно оттиснул это слово своей продолговатой печатью.
— Я считаю, что лучше, если они сойдут, чем упадут на землю, — волнуясь, возразила Нина, — а насчёт производительности труда — это вы правильно говорите, только до сих пор я ни от кого не вижу помощи. И от вас не вижу. Сколько раз просила собрать рабочих на беседы, сделать плакаты… и ещё…
— Ну, что ещё? — спросил главный инженер, внимательно посмотрев на Нину.
На глазах её показались слёзы, и она отвернулась. Роман Гаврилович вышел из-за стола, подошёл к ней. Она отвернулась снова.
— Трудно? — спросил Роман Гаврилович.
Нина стояла молча, повернувшись к нему спиной.
— И мне нелегко, Нина Васильевна, — продолжал он. — Я вот тут посчитал, как обстоит дело с каркасом. Получаются тоскливые цифры. На сегодняшний день отстаём на неделю. Просил начальство добавить монтажников и сварщиков, получил бумажку — отказали. А тут ещё вы их каждый день с работы снимаете.
— Я не буду снимать, — проговорила Нина.
— Да нет, я не к тому. Вы не снижайте требований… Да, и ещё. Я бы на вашем месте поостерёгся по балкам ходить.
— Вы тоже ходите.
— И мне не следует. Увидите — гоните меня оттуда, сказал Роман Гаврилович и резко закончил: — А вам по балкам ходить запрещаю.
Нина кивнула головой и, не сказав больше ничего, вышла из кабинета.
Постоянные жители столицы, да и те, кто навещал Москву в последние годы, не один раз любовались высотными стройками. Они видны со многих улиц, видны и днём, и вечером, и ночью. И все, кто смотрел на них поздним вечером, когда затихает шум работ и замирают подъёмные краны, когда стройная громадина словно дремлет под гудки автомобилей, — все, конечно, обращали внимание на электрический свет, одиноко горящий в окне где-нибудь на восьмом или девятом этаже недостроенного дома. Ещё только до половины высоты поднялись необлицованные кирпичные стены, темнеющие пустыми проёмами окон, над стенами тянется сквозной металлический остов, а одно застеклённое окошко светится до поздней ночи. Что это за свет? Может быть, забыл выключить лампочку прораб, уходя домой, или какой-нибудь мастер остался заканчивать срочные работы, или нетерпеливые строители отделали одну из бесчисленных комнат, чтобы посмотреть, каким будет здание в недалёком будущем?..
В один из вечеров такой свет можно было видеть и на третьем этаже дома, на котором работала Нина Кравцова. Свет этот горел в будущем двухкомнатном номере, временно оборудованном комсомольцами под красный уголок. Строители имеют обыкновение по-хозяйски использовать неготовые ещё помещения для своих нужд, и, бродя по первым этажам, часто можно встретить среди штабелей труб или растворных ящиков новую дверь с надписью «буфет» или «контора 3-го участка»; и будущий житель гостиницы вряд ли подумает, что не так давно в его номере шофёры покупали молоко и лимонад или прорабы проводили оперативное совещание.
В красном уголке в этот вечер собирались комсомольцы обсуждать вопрос о социалистическом соревновании. Нина пришла минут за десять до начала собрания и села в уголок. Никого ещё не было. Девушка с медными серёжками принесла графин, скатерть, стакан и вышла. Через некоторое время красный уголок стал наполняться людьми. Ребята входили по трое, по четверо, парни — отдельно, девчата — отдельно, весёлые и горластые, но, увидев Нину, начинали говорить тише, издали здоровались с ней и садились в отдалении. Нина с грустью вспомнила, как в прошлом году в институте, вот так же, со стайкой весёлых подруг, ходила она на комсомольские собрания, и все вокруг были её друзья, и все звали её сесть рядом.
Вошёл Арсентьев, встал у входа, осмотрелся, небрежно поздоровался с Ниной и прошёл в первые ряды. Хотя в красном уголке становилось тесно, несколько мест справа и слева от Нины так и оставались незанятыми. И только Лида Родионова, протиснувшись вперёд, села рядом с ней. «Через неделю и она будет сторониться меня, — с грустью подумала Нина. — Её научат».
— Это вы за рабочими следите? — спросила Лида, усаживаясь поудобнее на узкой скамейке.
— Я слежу. А что?
— А где вы по-настоящему работаете?
— Как по-настоящему?
— Ну как бы вам сказать… Ну, что вы делаете? Или на каркасе, или на бетонном заводе, или на кирпичной кладке.
— Я занимаюсь только техникой безопасности, — несколько смутившись, ответила Нина. — Слежу, чтобы не было несчастных случаев.
— Смотрите-ка, какая у вас работа! — с сожалением проговорила Лида и замолчала.
К столу подошла секретарь комсомольской организации, девушка-украинка, та самая, которая работала в диспетчерской и говорила в репродуктор «повторяю», и собрание началось. Быстро выбрали президиум, и двое парней бросились к столу, каждый стараясь занять председательское место и избежать скучной обязанности вести протокол. Тот, кому посчастливилось стать председателем, пошушукался с украинкой и объявил, что на собрании присутствуют гости — представители соседнего высотного дома. Они пришли вызывать коллектив на соревнование. Все встали и захлопали в ладоши и, сильно смущаясь, к президиуму прошли два парня и девушка. Парни встали по бокам, а девушка прочла текст обязательства. Обязательство содержало несколько пунктов, среди которых были пункты о качестве работ, о количестве рационализаторских предложений, о выполнении норм на сто двадцать — сто тридцать процентов.