Страница 36 из 40
Ики-ви-ви…
В глазах у Лабу мутилось. Ему казалось, что желтые, в плесени, стены смыкаются над ним… Горчев! – простонал он едва слышно и, когда дверь отворилась, он прекрасно знал, кто войдет.
Ики-ви-ви…
2
И вошел, конечно, Горчев в разорванной и пропыленной униформе. За ним следовал лев – ленивый и сонно моргающий.
– Добрый вечер, – улыбнулся Горчев. – Ведите себя достойно, господин Вендринер.
Перед измученным взором больного расплывался и призрак, и на редкость крупный, туда-сюда снующий лев. Страха он не испытывал.
– Вид у вас не блестящий, месье Лабу, – заметил призрак. – Похоже, драться мы сегодня не будем.
– Зачем вы умерли? – прошептал больной.
– Я? – ужаснулся призрак.
– Неужели я всегда буду видеть… эти глаза… это лицо?
– Ну и что? По-вашему, я так безобразен? Послушайте, Лабу, я еще раз доставил вам ваш автомобиль.
– Вы это сделали и в прошлый раз, – с трудом проговорил Лабу. – Я видел вас в тумане…
– Правда? Любопытно. Фу, господин Вендринер! Терпения не хватает с этой старой бестией, – отвлекся Горчев, потому что зверь принялся обнюхивать свисающую с кровати руку больного. – Он вас не тронет. Это старый цирковой артист и, по-моему, вегетарианец. Представьте: у ворот он дочиста вылизал банку с зеленой краской.
– Нет… нет, – стонал больной, – это невозможно…
– Я тоже удивился. Но он, верно, подумал, что это шпинат.
Лабу, несмотря на высоченную температуру, готов был рассмеяться при виде комического зрелища – солдат и ручной лев… Но тут ему представилась могила на кладбище легионеров.
– Горчев, скажите, что такое смерть? Что происходит с человеком, когда он перестает жить?
– Его, по возможности, хоронят. Что за вопросы у вас? И как это вас угораздило расхвораться?
– Малярия.
– Послушайте меня!.. Я больше не оставлю вам автомобиль, иначе банда снова его угонит. Я отвезу его этому Далай Пале или как там его, к Шлепанцу пророка. Но у меня нет карты.
– О, если б вы это сделали! Это место совсем недалеко. А карта с маршрутом в моем пиджаке.
– Где?
Горчев подошел к стулу, достал из кармана пиджака бумажник и нашел карту.
– Эй, господин Вендринер! Только не спать! Вы еще не видывали такого ленивого актера, – в сердцах произнес он, обращаясь к Лабу. – Завалился дрыхнуть, будто мой дедушка.
Он слегка пнул ногой льва. Господин Вендринер устало поднялся и выжидательно посмотрел на него.
– Горчев, простите, что я вам отказал в руке моей дочери.
– Уж этого я вам не прощу. Стыдитесь, месье!
– Моя дочь сказала… что никогда… не выйдет замуж.
– Выйдет. Именно за меня. В один прекрасный день или в одну прекрасную ночь я приду и заберу ее.
Лабу с широко раскрытыми глазами сел в постели.
– Нет, – прошептал он в ужасе. – Господи сохрани.
– Да почему, черт побери? Что вы лезете на стенку от одной мысли, что я женюсь на вашей дочери? Прокаженный я, что ли?
– Нет! Скажите, что вы не заберете ее, – хрипел Лабу. Глаза, его чуть не вылезли из орбит. – Прошу вас… простите меня… и скажите, что вы не заберете ее!
– Нет, заберу!
– Я не хочу!
– Ну и крик подняли!.. Пойдемте, господин Вендринер, и выплюньте, пожалуйста, туфлю. Воспитанные львы так не поступают. А вы? Жрете салат, краску, разные тряпки.
– Горчев, простите меня!
– Никогда! Я приду за вашей дочерью и заберу ее, старый вы болтун!
Больной собрал все силы и надрывно закричал, дабы прогнать видение. Потом, дрожащий и обессиленный, упал на подушки…
Де Бертэн и Аннет вбежали в комнату.
– Что случилось?
– Папа!
Лабу судорожно втягивал воздух пересохшим ртом.
– Он был здесь… я говорил с ним…
– Кто?
– Горчев.
Аннет вздрогнула, а де Бертэн вздохнул:
– Прими хинин.
Больной насилу успокоился.
– Он был здесь, в этой комнате… вместе со львом. Он обещал доставить авто Абе Падану.
– Ну хорошо, хорошо, постарайся уснуть.
– На самом деле! А лев унес мою комнатную туфлю…
Аннет медленно подошла к двери и распахнула ее. Она печально смотрела в ночь: в лунном свете слабо шевелились вялые пыльные пальмы…
– Возьми себя в руки, старина, – повысил голос де Бертэн. – Тебя мучают воспоминания о Горчеве. Где Андре? Андре!
Вместо Андре появилась Аннет, очень бледная.
– Странно. Вот что я нашла за дверью.
Она протянула изжеванную туфлю. Ики-ви-ви, – кричала птица. Душная, тягостная ночь.
– Куда девался Андре? Эй, Андре! Наконец его обнаружили в соседней комнате под кроватью.
– Я уже успел отвыкнуть от этого, но ничего, постепенно войду в форму, – произнес он виноватым тоном.
– Что с вами? У вас губа в крови.
– Меня разбудил крик, я бросился к месье и с кем-то столкнулся. Потом получил удар, дальше не помню.
– Кто это был, вы не заметили?
– Нет, но судя по удару, чувствуется рука покойного господина Горчева.
Де Бертэн чертыхнулся было, но брань застряла в горле. На полу он увидел металлическую пуговицу. От униформы легионера.
– Надо идти спать, – охрипшим голосом пробормотал он. Но никто не уснул этой ночью.
3
Когда Горчев пришел в себя, его мотало и качало, как на корабле. Ничего не видно и не слышно – его закрыли то ли одеялом, то ли еще чем. Что это? Жив я или нет?
Он задвигал коленями и локтями, чтобы освободиться, но тут же получил толчок под ребра.
– Эй, парень!
Кто-то снял покрышку. Горчев не был похоронен, совсем наоборот. Он лежал в грузовом фургоне, и его опекуны, которые время от времени охаживали его первым попавшимся предметом, устроили ему полную темноту. Приватный Алекс повернул кинему свою диковатую, но дружелюбную физиономию. Рядом сидел молчаливый Другич и пил водку из садовой лейки.
– Слушай, – прошептал Приватный Алекс, – мы едем в грузовом фургоне. Маэстро не знает, что ты тут, мы тебя прикрыли всяким тряпьем, лежи только тихо. Он с Лингстремом едет в другой машине, шофером – Альду. Сейчас обе машины едут рядом, и они запросто могут сюда войти. Мы тебе прорезали дырки в одеяле – смотри, наблюдай. Потерпи, они скоро обгонят нас и поедут впереди.
Он хотел еще что-то сказать, но молчаливый Другич запахнул одеяло, словно он был ближайшим родственником дорогого усопшего, поставил ногу на грудь сокрытому в тряпье и отпихнул его к борту. Горчев только подивился, как это Другич не врезал ему лейкой по голове – видать, стареет. Кроме целесообразных надрезов, были в одеяле и естественные дыры, так что Горчев мог хорошо видеть происходящее в грузовом фургоне.
В клетке рядом он опять увидел льва; Вендринер поразил его тусклой, в складках, шкурой и мудрыми усталыми глазами: лев лежал, положив огромную свою морду на вытянутые лапы. У него не осталось ни единого зуба.
Нечто поразительное представляла собой клетка напротив; на ней красовалась табличка со следующим текстом:
Горчев вгляделся пристальней: особу из семейства шакалов и балерину представлял знаменитый автогонщик господин Гафироне: он сидел в клетке в высшей степени угнетенный и, разумеется, полировал ногти. В третьей клетке лежала большая стальная сеть для охоты на крупных хищников. Табличка гласила:
Интересней всего смотрелась четвертая клетка. Табличка так рекламировала ее обитателя:
Этот хищник выглядел куда спокойней, нежели возвещала табличка. Теодор Эмануэль Вендринер – королевский тигр и специалист по устному счету, – сколько Горчев в него ни всматривался, являл собой обычного жареного поросенка с лимоном под пятачком. Горчев никогда не слышал об удивительных артистах из семьи Вендринеров. Но ведь и ни в одном томе Брема не найти упоминания о часто встречающихся в Африке Вендринерах – млекопитающих, теплокровных и живородящих, которые держат лимон во рту.