Право на жизнь

Данила ждал до самого последнего момента. Но когда звероватый мужик бросился на него с кулаками, с размаху ударил мордоворота кулаком в челюсть, скривился. Бугай рухнул, как подкошенный. Остальные отчего-то не спешили нападать, шептались.

— Ну, чего стоите-то? Идите сюда, всем наваляю, мало не покажется.

— Не пойдут, — молвил Северьян. — Испугались. Они смелые, лишь, когда напором давят, больше языком молотят, а когда не поддаешься, выстоишь, разбегаются. Шакалы…

Четыре тени впереди вдруг бросились врассыпную. Уже через мгновение дорога была свободна.

— А они больше не вернутся? — Спросила Люта.

— Вернутся, добавим, — улыбнулся Данила, переступая через мордоворота.

У подхода к Славянскому кварталу их встретил Збыслав с дружинниками.

— Мне показалось, я слышал шум? — Спросил воин.-

Да так, — отмахнулся Северьян, — все уже нормально. Какие-то мелкие наглецы вон, к девушке приставали…

Збыслав добродушно улыбнулся, заметив Люту.

— Здравствуй, красавица. Рад приветствовать тебя…

— Еще не обрадуешься. К тебе сегодня еще несколько придут, ты уж устрой их как-нибудь, земляки все-таки. Не Ликуну же их возвращать.

— Никак нашли старого змея? — Восхитился Збыслав, — и ноги унесли, молодцы. А девушка, как я понимаю та самая?

— Ага, — довольно кивнул Данила. — Искал и все-таки нашел.

— Молодец, упорный ты! Да и правильно, за любовь надо биться даже с самим Ящером. Ладно, найдем мы место для беженок, никуда не денутся.

С этими словами Збыслав развернулся и вместе с дружинниками пошел в другую сторону Славянского квартала, поддерживать порядок. Путники же, усталые и голодные, направились прямиком в корчму.

Здесь стоял привычный пряный аромат жареного мяса и диковинный запах заморского вина. Народ уже собирался, стягивался, будто стая мух на свежую кучу. Недовольный хозяин протирал стойки. Близился вечер, а вечер здесь не обходится без драки.

— Никак явились? — Пробурчал он. — Да не одни? Нет, я третьего бесплатно кормить не буду…

Северьян молча подошел, высыпал на ладонь наглому мужику несколько монет.

— Если ты еще раз вякнешь, что тебе мало денег, жадная скотина, я тебе сломаю ноги, — улыбаясь, проговорил убийца.

Мужик побледнел, но промолчал. Северьян одним махом научил его держать язык за зубами. А убийца, как ни в чем не бывало, подошел к занявшим свободный стол Люте и Даниле.

— Проблемы улаживаются очень легко, если за них хорошо платишь и… немного помогаешь словами.

Данила весело усмехнулся.

— Вот Люта, это мой самый верный, да и, наверное единственный на всем белом свете друг.

Северьян улыбнулся в ответ.

— У нас в прошлом были разногласия, но это, я надеюсь в прошлом.

— Прости, доблестный воин, — пробормотала Люта, — но я о тебе ничего не знаю.

Данила нахмурился.

— А зря. Если бы не он, то меня никогда здесь не оказалось. И без него я бы не нашел тебя, моя ненаглядная…

Люта потупила взор, руки ее суматошно двигались, не находя себе места. Девушка нервничала.

— Я даже не знаю твоего имени, друг Данилы.

— Тебе незачем его знать, прелестница, — сказал Северьян. А прозвище, данное мне врагами не слишком хорошая замена имени. Если хочешь, называй меня… каликой.

— Хорошо… калика. Когда воин называет себя каликой, это звучит таинственно.

— Это потому что он сам таинственный, — подхватил Данила. — Загадочнее человека я еще не встречал на своем пути.

Вскоре, хмурый хозяин поставил перед ними поднос с изумительно пахнущими яствами. Здесь была и жареная рыба, и мясо с поджаристой корочкой, истекающее ароматным соком, и каша, наваристая, горячая.

— Как здорово! — Обрадовалась Люта. — Нас Ликун кормил все больше диковинными фруктами! А я так соскучилась по настоящей пище!

Мясо таяло во рту. Северьян откусывал кусок за кусочком, чувствуя, как лопается корочка и ароматный сок наполняет рот. Что и говорить, готовить эти ромеи умели, да так, что пальчики оближешь, да еще добавки попросишь, даже если сыт. Данила тоже беззаботно увлекся трапезой, поглощая рыбину за рыбиной, и перебрасывался словами со своей невестой. Люта ела за троих, набив полный рот, еще пыталась улыбаться и говорить одновременно. Ох уж эти женщины! Все у них ни как у людей, мужчин то есть.

Глава 47.

В корчму потихоньку стягивался народ. Места скучных и размеренных во всем ромеев заняли импульсивные славяне, привыкшие больше доверять чувствам, нежели разуму. Один за другим, веселые, подвыпившие мужики усаживались за столики, заказывали вино и мясо. Вскоре корчму наполнил знакомый приятный слуху гомон. Кто-то уже ругался, сотрясая чудовищными кулаками, кто-то затянул песню, которую сразу подхватили несколько глоток, а потом еще и еще. Северьян сам не заметил, как втянулся в нее, чувствуя каждую ноту, каждый звук. Песня была о далекой земле, о местах, в которых никто не разу не был, и они от этого были лишь прекраснее и заманчивее. А Северьяну отчего-то вспомнилась родина, маленький домик в селе, волхв Лукий, ставший для Северьяна отцом, и родное, красное, как пламя, солнце… Каким он его видел в последний раз, поднимающийся из-за непроходимой стены леса… Уголки глаз наполнились влагой, он и сам не заметил, мимоходом смахнув.

— Друг калика, ты плачешь, — ошарашенно пробормотал Данила.

— Нет, — улыбнулся Северьян, — я не плачу. Я радуюсь. Радуюсь, что хоть кому-то в этом мире суждено жить счастливо.

— А у тебя красивый голос, калика, — сказала Люта. — Очень нежный и мелодичный.

— Ты не слышала наших девушек! У них такие голоса, такие что… — Северьян осекся. — Что-то я заговорился. Ладно, пойдемте-ка спать. Вам завтра вставать рано в дорогу собираться…

— В какую дорогу? — Дернулся как от удара Данила.

— Дорогу домой. Заберете все деньги, мне они ни к чему и на первом корабле обратно. Там уж сами доберетесь, как-нибудь. Прибьетесь к обозу, что прямиком до Искоростеня, а там до Перелесья рукой подать…

— Постой, постой, — остановил его Данила. — А как же ты?

— Я справлюсь сам. — Отрезал Северьян. — У тебя теперь невеста, вот и береги ее.

— Да, — подхватила Люта, — поедем домой. А то мама места себе не находит.

Данила отстранил ее от себя. Встал, сложил руки на груди. Глаза его метали молнии.

— Как ты могла подумать, женщина, что я брошу своего друга!?

— Но… — попыталась оправдаться Люта.

— Ни каких “но”! Ты обязана этому человеку жизнью и сама обрекаешь его на погибель!

— Я же не знала! — Вскричала она. — Не знала, что это так опасно! Конечно, ты должен помочь ему!

Данила сел, обнял девушку.

— Прости… я погорячился. А ты, Северьян, учти, я не дам тебе погибнуть, понял? Не дам!

— Не дури, — скривился Северьян, — идти со мной — верное самоубийство.

— Но шанс все-таки есть?

— Есть, — согласился убийца.

— Тогда почему бы не попробовать? Сколько раз у нас не было даже шанса, а тут такая роскошь! Пробьемся!

Северьян пренебрежительно махнул рукой, дескать твоя жизнь, тебе и рисковать. Но в душе он ликовал. Все-таки приятно идти на смерть, зная, что есть возможность вернуться. Пусть скудная, но возможность. В сумке в бессильной злобе затрясся Чернокамень. Ничего, — мстительно подумал Северьян. — Скоро ты исчезнешь, несчастный булыжник!

Холод сковал руки, будто опустил их в ледяную воду. Протокл отдернул закоченевшие кисти от шара, прищурился.

— Он здесь. Я еще не знаю, где точно, но здесь.

Базилевс поднялся с кровати. Был он бледный, как камень, глаза ввалились, кожа пергаментом натянулась на выпирающие скулы. В руках сжимал талисман. Белокамень сиял в руках Владыки, пресытившись жизненной силой.

— Он попытается проникнуть… — тихо сказал Базилевс. — Он не дурак, чтобы ломиться в закрытые двери, найдет путь…

— Так может нам прямо сейчас его схватить? Стражей у нас хватает, перероют все, отыщут.