Право на жизнь

Люта обомлела. Славянский квартал? Она была уверена, что Царьград, город чужеземцев, где никто о русах и слыхом не слыхивал, а тут Славянский квартал! Это же самый что ни на есть выход! Теперь есть куда бежать, если все-таки удастся. Свои они везде свои, даже славяне порой родную кровь ценят. А уж посильную помощь предоставят, там уж можно и поторговаться с ними. Данила никаких денег не пожалеет, чтобы вернуть ее. В этом Люта была уверена.

— Ну что, дождались мы, девки, своего часа? — Горестно вздохнула Костряна. Она и сейчас выглядела вызывающе всех. Спина прямая, голова гордо вздернута. Плевать она хотела на пленителей, они все не более чем жалкие твари перед ней. И мужики это чувствовали, и сами невольно преклонялись перед статной красавицей.

— Все-таки дождались, — безразлично молвила Агалья, — теперь молитесь, чтобы покупатель оказался достойный.

Из погреба они вышли под невысокий, прикрывающий от солнца навес. Отсюда хорошо слышался утомительный городской шум.

— Все сюда! — Ликун собственной персоной стоял перед крытой черной тканью, большой повозкой. — Сидите тихо и не дергайтесь. Иначе Багыр вас перережет, как собак. Все понятно?

Девушки закивали, испуганно косясь на того, кого Ликун назвал Багыром. То был высокий, заросший черной шерстью мужик, маленькие узкие глаза смотрели похотливо, рот открывался, будто зев кошмарной пещеры, ручищи, толстые, как вековые дубы и сам высокий, выше любого богатыря. Да если он в повозку усядется, лошади с места не сдвинутся.

Агалья, проходя мимо Багыра, окинула стража полным ненависти взглядом. Люта заметила, подбежала к девушке.

— Ты его уже видела?

— Это он убил моих родителей, — тихо сказала Агалья. — Я его ненавижу.

Люта сокрушенно кивнула. Она ничем не могла помочь Агалье, даже сочувствие было каким-то натянутым, фальшивым. А наглый упивающийся властью мужик усмехался, являя свету желтые крепкие, как кремень зубы. Люта вздохнула. Такого не каждый витязь одолеет, чего уж говорить о слабой женщине, удел которой не воевать, а поддерживать тепло семейного очага. Но почему люди так жестоки, что отринули даже древние скрижали, заменив их единственным правилом — отсутствием правил. Сильный всегда прав. И не изменить этого ни частыми уверениями в обратном, ни счастливой беззаботной жизнью. Когда сильный не прав, он пускает в ход кулаки, и все прогибаются под его игом, пока не придет еще более сильный. Так было всегда. Так осталось и поныне.

В повозке было очень неудобно. Деревянный поддон устлан тряпками и закидан подушками, но он все равно жесткий. И стенки шершавые, неудобные. Того и гляди, заноза в руку вопьется. Девушки кое-как уселись, кто прислонился к боковой стенке, кто просто, держался за руку соседки. Последним, довольно скалясь, влез Багыр. Сразу пахнуло немытым телом и звериным потом. Кто бы ни был этот монстр, на человека он походил меньше всего.

Повозка тронулась, и пленниц сильно тряхнуло. Люта стукнулась головой о выпирающую доску, сморщилась от боли.

— Терпи, — тихо шепнула Костряна. — Будешь жаловаться, этот зверь точно тебя убьет.

Она не угрожала, предупреждала об очевидном. Стоит закричать или хотя бы возмутиться, и огромный, размером с меч, кинжал на поясе Багыра окажется на твоем горле. И не успеешь ни дернуться, ни помолиться. Таковы уж здешние нравы, и Люта не горела желанием опробовать их на себе.

Уже через несколько минут в повозке стало нечем дышать. Черное покрытие притягивало к себе солнечные лучи, так что жара стояла неимоверная. И лишь Багыр насмехался, смахивая с лица крупные капли пота. И почему такие твари всегда оказываются сильными. Ведь нередко, действительно сильные люди никогда не упиваются собственным могуществом. Наоборот, помогают более слабым, защищают обездоленных. Но когда она попадает в руки, к таким, как Багыр, злым, бесчувственным, наглым — жди беды.

Люта облегченно вздохнула, когда повозка остановилась. Как бы то ни было, то, что ожидало, пугало куда меньше, чем сомнительное общество получеловека-полузверя. И неизвестно, чего в нем больше: человеческого или звериного.

— Все-таки в Славянский, — услышала Люта голос около повозки. — Но почему?

— Не твое дело! — Рявкнул Ликун. — Побольше молчи, поменьше задавай вопросов и долго проживешь.

Багыр вылез первым, раздвинул прикрывающие выход шторки. Девушки вылезали, нервно озираясь. Их не выставили на площади, на всеобщее обозрение, как предполагала Люта. Видимо, в Царьграде не поощряется работорговля, и торги ведутся в закрытых помещениях и только для знающих людей. Но Люте было наплевать, наплевать на все. Если работорговля запрещена, то шансы сбежать возрастают вдвое. Главное вырваться, вырваться на улицу, на свободу. Она в Славянском квартале, среди сородичей. Кто-нибудь обязательно поможет.

В помещении было красиво. Стены опрятно украшали цветные ковры, пол тоже устлан коврами, мягкими пушистыми. Ноги приятно утопали в них, будто ступаешь по свежему снегу, только холода не ощущаешь. Впереди стояли двое охранников, прямо возле неширокого возвышения. Люту передернуло. Похоже, это и был прилавок, то самое место, откуда девушек будут разглядывать покупатели.

Сейчас или никогда, — решилась Люта. Багыр лениво позевывал, облокотившись на стену. Он походил на огромного кота, слишком обожравшегося, чтобы есть мышей, но все еще в состоянии их гонять. Дверь, за которой слышался уличный гам и базарная болтовня, была приоткрыта. Из нее в комнату прорывался настойчивый луч солнца. Дверь никто не сторожил, даже Ликун, казалось, потерял бдительность, о чем-то перешептываясь с охранником. Потом он полуобернулся, бросив брезгливое.

— Становитесь на прилавок, сейчас вас придут смотреть.

Это переполнило чашу терпения. Люта отчаянно завизжала и бросилась к выходу. Растерялись все. Девушки, которые испугались настолько, что не могли сдвинуться с места; охранники, уверенные в своей силе, а потому беспечные, и, несомненно, Багыр, который попросту не ожидал от пленницы такой выходки, уверенный, что запугал всех достаточно, чтобы у девушек не возникало даже желания сбежать. Но и на старуху бывает проруха. Когда, опомнившись, Багыр бросился к двери, столкнулся у нее с Ликуном, девушка уже исчезла из вида, затерявшись в толпе. Ликун злобно зашипел, как кобра, которой наступили на хвост.

— Найти ее! Разыскать и доставить живой. Я хочу раз и навсегда отбить желание убегать от меня. Я покажу всем рабыням, что бывает с той, кто ослушалась меня.

Багыр покорно кивнул. Сейчас он страшно хотел расправиться с виновницей собственного позорного краха. И чтобы ни одна живая душа больше не осмелилась перечить ему. Рыкнув, как голодный леопард, он в сопровождении двух охранников выскочил на широкую рыночную площадь.

Люта выскочила на улицу и растерялась. Такого количества людей, шумящих, горлопанящих, она не видела никогда. Все бежали куда-то, суетились, то и дело по площади проскакивали запряженные лошадьми повозки. Но больше поразило девушку другое — огромные каменные дворцы, расположившиеся повсеместно. Даже дороги здесь были устланы каменными плитами, не то, что в родном Перелесье. Она слышала, что Киев — огромный город. А этот, этот выглядел, как три Киева, если не больше. И все, абсолютно все из камня. Ни одного ветхого деревянного домишки. Даже терем князя Владимира выстроен из дерева, а тут небольшие дома и то каменные. Как же выглядят палаты здешнего правителя?

От размышлений ее отвлекла массивная черная фигура, возникшая, будто из самого ада. Увидев Багыра, Люта тотчас забыла про все вокруг. Мысли ее двигались в единственном направлении — поисках укрытия. Девушка смело нырнула в толпу, пробралась мимо орущих, галдящих торгашей и забежала в темную подворотню. Здесь остановилась, переводя дух. Сюда-то Багыр точно не сунется.

Вдруг откуда ни возьмись, снова возник он, злобный, источающий ненависть. От него так и веяло диким необузданным зверем, слишком безумным, чтобы находиться среди людей. Люта тихо застонала и побежала через подворотню вглубь темного каменного лабиринта. Упала, разодрала в кровь колени, снова побежала, пока справа не увидела широкую дубовую дверь. В отчаянии замолотила кулачками, не в силах остановиться.