Право на жизнь

— Балахон калики подойдет?

Волхв махнул рукой, сморщился.

— Ты что, тебя ни в один приличный бордель в таком виде не пустят. Погодь-ка, состряпаем из тебя богатыря.

— Это как это, состряпаем? — Сощурился Северьян.

А Белоян уже в предвкушении потирал руки.

— Щас я тебе такую рожу наколдую, родная мать не узнает!

Убийца попятился к выходу.

— Эй, не надо мне рожи наколдовывать! Себе вон уже наворотил, и мне хочешь? Чтобы, так сказать, не скучно было одному?

— Не бойся, — усмехнулся волхв, — я тебе только подправлю малек, обрусею. Она день продержится и спадет.

— Так я вроде и так русский, — удивился убийца.

— Русский то русский, но уж больно внешность приметная. Сразу видна волчья осанка, повадки. У тебя сила сквозит в каждом движении… это привлекает внимание. Сделаем из тебя типичного “героя”, такого что с мечом да по бабам…

— Это что, как морок? — Догадался Северьян.

— Что-то в этом роде, — неопределенно пробурчал Белоян. — Себе-то я по-другому колдовал, чтоб раз и навсегда. Тем паче, что фокус такой я вряд ли повторю. Это у тебя будет морок, а у меня самая настоящая, можешь даже потрогать.

— Спасибо, не хочется… Кто тебя знает, как оттяпаешь палец по самое плечо. Зубищи вон какие, как когти у орла! Хоть по деревьям лазай!

А Белоян уже его не слушал, задумчиво шепча что-то себе под нос, и время от времени делая произвольные, как казалось Северьяну, взмахи. Лицо вдруг начало нестерпимо щипать, глаза стали слезиться. Хотелось протереть их, но волхв грозно махал руками и выпучил глаза. Наверное, намекает, нельзя, дескать, руками тереть. Он сейчас на взводе, аж дымится. Чуть что не так, бросится ведь, разорвет в клочья. А драться с берами Северьян не умел, да и не сильно хотел научиться.

Наконец волхв судорожно взмахнул руками, прорычал что-то невразумительное и плюхнулся на стул, так, что многострадальные ножки оного тихо заскрипели, прогнувшись под массивной тушей.

— Все, — довольно сказал он. — Можешь на себя полюбоваться.

Северьян взял со стола пустой поднос, отполированный до блеска, всмотрелся. И удивленно отпрянул. На него смотрел светловолосый, сероглазый парень со смешно вдернутым носом, тонкими губами и сурово выпяченным подбородком. Вылитый герой! Сейчас меч в руки и идти охотиться на кощеев, спасать прынцесс от злобных змеев, да прочую нечисть рубить в капусту. А потом славясь подвигами, прямиком в дружину к Владимиру, светлому князю.

От таких радужных перспектив его передернуло. Белоян перепугался, увидев гримасу на лице Северьяна. Думал, наколдовал не то, что нужно.

— Ну, как? Нравится? — Настороженно спросил он.

— Неплохо, — признался Северьян. — Этакий покоритель женских сердец из славного города… какого же города?

— Из славного города Новгорода, чем тебе не легенда, — усмехнулся Белоян.

Северьян вспомнил историю, что рассказывал ему волхв. Владимир первым делом занял престол именно в Новгороде и лишь потом перебрался в Киев.

— Тоже неплохо, — согласился Северьян. — Хотя моя рожа мне нравилась куда больше. В этой героического, раз два и обчелся… Так я могу идти?

— Иди, только приоденься… Неча с голым торсом по дворам шастать, примут за варвара, начнут расспрашивать. Нам лишнее внимание ни к чему.

Северьян быстро оделся, натянув легкую широкую рубаху, черные штаны да сапоги из свиной кожи, дубленые, крепко шитые. Через плечо перекинул перевязь, а к поясу приторочил меч, да не хазарский, кривой, а обоюдоострый, коим Владимир так лихо машет.

Белоян сдержал свое слово, выпустив Северьяна до вечера.

— Здесь самая приличная корчма у Угорских ворот. Найдешь, в общем, в крайнем случае, спросишь. Теперь ты не слишком привлекаешь внимание, разве что, заинтересуешь местных прелестниц на выданье. Но не имеющий состояния герой, пусть даже самый выдающийся здесь никому не нужен. Так что, не волнуйся.

Северьян и не волновался. Как только дверь княжеского терема распахнулась, он с радостью вышел в люди, не скрываясь, открыто. Жаль, что всего лишь на один день. Но и это уже не мало.

Улочки были пусты и безлюдны. Бывало, мальчонки пробегали под ногами, шумно галдя и веселясь, или бездомные псы, свесив языки, шли мимо, изнывая от жажды. Северьян проводил тяжелым взглядом. Сейчас было плохо всем, и Северьян не был исключением. И когда впереди замаячила корчма, он вздохнул с облегчением.

У коновязи было пусто. Видать, все витязи разбежались кто куда, почуяв неладное. Корыто, обычно доверху наполненное водой, теперь пустовало. На дне, еле передвигая ноги, ползала крупная муха. Но и она вскоре не выдержала, и откинула лапы. Не было ни комаров, ни слепней, даже их жара загнала в подполье, теперь разве что ящериц найдешь. Им-то тепло только к лучшему, своя кровь не греет. Под широким навесом оголенный до пояса, сидел толстый мужик. Он лениво почесывал волосатую грудь, черная шерсть на которой слиплась от пота. От него за версту несло дешевым перегаром.

Северьян попытался обойти его, но мужик вдруг заговорил человеческим голосом.

— Лучше не ходи туда путник, там сейчас еще жарче, чем здесь!

А из корчмы доносился веселый гам и гвалт.

— Тогда почему люди там? — Спросил Северьян.

Мужик не нашелся что ответить, смачно рыгнул и уже через секунду захрапел. Северьян переступил через его непомерную тушу, и толкнул дверь. В лицо ударил крепкий запах пота, немытых тел, пикантно сочетающийся с ароматом жареного мяса, чеснока и пива. Воздух был густой, и колыхался перед глазами. Можно было без труда разгребать его руками и складывать в карман. Хозяин здешней корчмы видать совсем одурел: на вертеле жарился крупный кабанчик, но огонь еще сильнее разогревал воздух, так, что дышать стало совсем нечем. Северьян наконец, начал жалеть о том, что вообще покинул свою прохладную уютную комнату. А когда вспомнил, что завтра ему отправляться в путь, голова начала кружиться, а содержимое живота подкатило к горлу.

В очаге тлели крупные, похожие на драгоценные камни, угли. Они переливались, от ярко красного к нежно желтому, и если бы не жар, так давящий и разлагающий, то вполне можно было бы наслаждаться этой игрой красок. Свод камина захлебывался от дыма, дымоход не мог принять его в себя.

За широкими столами шумели, веселились мужики, пьяные разговоры не утихали, перерастая в гвалт, бесконечный и тягучий, как гудеж пчелиного улья в первый месяц лета. Заприметив свободный стол у стены, Северьян плюхнулся на лавку, тяжело выдохнув. Дышать было совсем нечем, хоть по полу ползай. Если здесь и остался холодный воздух, то весь осел наземь. К Северьяну тотчас подбежал худой, взмокший от пота мальчишка-слуга. Заказав пива и мяса, убийца сунул ему в худую ладошку серебряник и откинулся к стене, прикрыв глаза. Мальчишка засиял от счастья и бросился выполнять заказ. Таких щедрых подарков он еще не получал.

Немного полегчало, или просто организм привык к здешней обстановке. Северьян стер пот со лба, из-под полуприкрытых век изучая взглядом разношерстную, пеструю публику, собравшуюся в заведении. Напротив, уплетая рябчиков, примостились два широкоплечих бугая. Лица серые, бесцветные, из-под огромных надбровных дуг по сторонам поглядывают маленькие злобные глазки, крылья носа шумно двигаются, не упуская не единого запаха. Головы бритые, на затылках маленькие, смешно заплетенные хвостики. Слева, развалившись на лавке, точно в кресле, пьяная троица вяло ругало князя Владимира и покрывала, на чем свет стоит, Киянские законы и устои. Заметив брезгливый взгляд Северьяна, все трое трусовато замолчали, полностью переключившись на питие медовухи, коей был заставлен весь стол.

— Вот!

К Северьяну подбежал запыхавшийся мальчонка с огромным подносом в руках. Как он только не уронил его? На подносе стоял вместительный кувшин, от которого шел аромат хмеля. В глубокой глиняной миске лежал громадный, свежезажаренный ломоть мяса. Откуда-то появился и голод. Северьян с жадностью вгрызся в обугленный по краям окорок, разбрызгивая во все стороны горячий, ароматный сок.