Право на жизнь

— Люблю кислое, — объяснил он недоумевающему Северьяну.

Глава 10.

Ночью пошел дождь. Холодные крупные капли легко прорывались сквозь деревья, лавиной обрушиваясь на несчастных путников. Костер погас в мановение ока, Северьян даже не успел встрепенуться, как от огня осталось лишь шипящее затухающее пепелище. Доробей поворчал и спрятался в сумку. Но и она не оказалась достаточным укрытием от злобного ливня. Земля взмокла от дождя, уровень воды в озере медленно повышался. Вскоре близрастущие цветы поглотила вода.

Пришлось отступать обратно к дороге. Колея оказалась взмокшей и залитой водой. Северьян брел по расплывающейся под ногами глинистой жиже. Посох глубоко уходил в землю, ноги проваливались по колено. Северьян промок с головы до ног, и теперь лишь бессильно волочился вверх по дороге, лениво перемешивая ногами зловредную грязь. Ливень срывался вниз бесконечными водопадами воды, бесстыдно вгрызаясь в изможденную от обилия влаги земную плоть. Вдруг все кончилось. И сразу накатила щемящая, давящая тишина, разбавляемая лишь журчанием стекающей с веток воды.

— Неужели, все! — Из промокшей насквозь сумки выбрался домовой. Он тоже взмок с ног до головы. На недоумевающий взгляд Северьяна он пробормотал:

— Я там, в котомке, плавал. Среди грибов. Они расплылись и начали гнить.

Северьян поспешил избавиться от содержимого сумки. На землю вылилось немного грязной воды и грибная каша, в которую превратился запас провизии.

— Ничего, — утешил его домовой. — Дождь прошел. Теперь грибов навалом будет.

— Это вряд ли, — вздохнул убийца. — Воды слишком много. Грибы сейчас пойдут водянистые…

Весь остаток ночи Северьян провел на ногах. Все еще горела спина, но чувствовалось, что раны зарастают, как на паршивой собаке. Домовой забрался в сумку, и оттуда раскатывался его довольный храп, ничуть не тише храпа человека. Северьян поначалу злился, но вскоре махнул рукой и побрел дальше, не обращая внимания на такие мелочи.

К утру Северьяну повезло. На дороге сидел жирный заяц, недовольно водил по сторонам носом, принюхиваясь, пытаясь уловить в сыром воздухе новые запахи. Северьян бесшумно подкрался сбоку, и на расстоянии броска осторожно вынул из-за пазухи кинжал. Заморский нож был грамотно сбалансировал, чем приятно удивил убийцу. Бросок, и блеснувшее лезвие воткнулось в бок русака, пробив ребра и разорвав сердце. Заяц дернулся, попытавшись убежать, но на краю колеи рухнул замертво. Из раны потекла густая, почти черная кровь. Северьян выдернул нож, вытер о траву. Добыча была достойной.

Когда проснулся Доробей, и по привычке бормоча что-то несуразное, принялся чесать свою волосатую башку, Северьян уже выкатывал из костра огромный шарообразный камень.

— Ты что, с ума сошел? — Оторопел домовой. — Я камни не ем. Ты, насколько я знаю тоже.

Но когда Северьян, хмыкнув, расколол камень надвое, и в нос ударил невероятный, дурманящий аромат свежезапеченого мяса, домовой тотчас замолчал, и жадно облизнулся.

— Видать, и камни съедобными бывают, — вздохнул он. — Вот, поведешься с каликами, научишься есть всякую гадость…

Через минуту он, чавкая, уплетал горячее, сочное мясо. Северьян тоже не церемонился с трапезой, и вскоре от несчастного зайца остались лишь разгрызенные кости.

— Жить, все-таки, хорошо, — изрек домовой, удобно устраиваясь на сумке. — Не понимаю, как другие могут все время на одном месте…

— Все зависит от места, — молвил Северьян. — Иногда и одного вполне достаточно.

Время до рассвета они провели в лесу и лишь засветло вышли на проселочную дорогу. Колея все расширялась, становилась более утоптанной. Здесь ходили люди. Отпечатки босых, и не только, ступней пестрили повсеместно. А вскоре впереди появился невысокий частокол, опоясывавший небольшой, по Киевским меркам поселок.

Над небольшими воротами, как и положено, сидели стражники. Оные спали прямо на посту, лениво распластав жирные тела в неудобных башенках. Один приоткрыл глаза, узрел Северьяна. С кряхтением поднялся, опираясь на ржавое копье.

— Стой, кто таков?

— Калика перехожий. Хожу по миру, любуюсь красотами…

Стражник сурово шмыгнул носом.

— Ну и иди себе, любуйся… мимо.

Северьян нахмурился. Не любил он, когда вот так, без приглашения выкидывают. И наглых, упивающихся властью дураков он просто ненавидел. Когда хитрый у власти — жди беды, но когда престол занимает дурак, лучше сразу пойти и повеситься на ближайшей березе.

— А не подскажешь ли, добрый человек, далеко ли до Искоростеня? — Нарочито вежливо спросил Северьян.

— Зачем тебе Искоростень? — Насторожился воин.

— Хочу узреть красоты стольного града древлян!

Стражник расплылся в улыбке. И у этого расплывшегося борова оказалось свое слабое место.

— Да, наш город красив! Там такие терема, такие стены! А уж корчмы… одна другой краше! А каких там кабанчиков подают… Ладно, калика перехожий, заходи в Перелесье, здесь тоже корчмы не хуже.

— А что это за Перелесье? — Удивился Северьян.

— Перелесье — это наш город. Даже князь Владимир не знает о его существовании.

— А вы тоже древляне?

— И древляне, и кияне, все здесь. Перелесье — город пограничный. От него столько же верст до Искоростеня, сколько до Киева. — Гордо изрек стражник.

— А как вымеряли то? — Удивился Северьян.

Стражник задумался.

— Да откуда мне знать? Раз сказал, вымеряли, значит вымеряли. Ну что встал, проходи уж.

— Дык, ворота закрыты. — удивился Северьян.

— А ты толкни створку, они и откроются. Не немощный, небось…

Городок был небольшой, но уютный. Северьян сразу заприметил корчму — одну из тех, о которой так сочно рассказывал стражник. Внутри было жарко, и стоял такой дым, хоть топор вешай. Пахло жареным мясом, чесноком и перегаром. В корчме стоял такой гвалт, что казалось, стены задрожат и рухнут под его напором. Никто не обращал на Северьяна внимания, каждый был увлечен трапезой. Этого было вполне достаточно. Убийца нашел свободный угол у стойки, присел и задремал.

Его разбудил пьяный глас над головой. Приоткрыв глаза, он увидел огромного волосатого мужика, который громко орал, сотрясая пудовыми кулаками. И вопль возмущения был обращен как раз к Северьяну.

— Ишь, до чего распустились эти нищие! — Кричал мужик. — К честным людям в корчму заходят! Разносят с собой заразу всякую! Вы посмотрите на него, он же почти дохлый! Сидит и гниет здесь, а мы едим!

— Не шуми, — тихо сказал Северьян, — я сейчас уйду.

— Нет, теперь ты никуда не уйдешь! — Загоготал мужик.

Его оттолкнул другой, высокий, худосочный, загорелый, с копной пепельных волос и серыми выцветшими глазами, цепко глядящими из-под опущенных бровей.

— Оставь, калику, боров, — сказал он, и в тот же миг гвалт в корчме затих. Десятки пар глаз уставились на них, ожидая скорой расправы. — Оставь, — повторил мужчина. — Глумиться над слабейшими — удел слабаков.

— Да как ты смеешь, жалкое отродье, — заголосил пьяным голосом мужик. — Да я тебя…

Что случилось дальше, никто не понял. Еще секунду назад здоровенный бугай крепко стоял на ногах, и вдруг рухнул, как подкошенный. Самые внимательные заметили, как мелькнул молнией, кулак худосочного мужчины. И все.

Воздух начал медленно закипать. Над потолком, уже казалось пробегали искры. Все молчали. А боров не поднимался. Разрядил обстановку хозяин корчмы. Вышел, натужно засмеялся, громко крикнув.

— Да ведь он пьян! Напился, как свинья и упал!

Тотчас по залу прокатилась волна хохота, и через секунду уже никто не обращал внимания на “пьяного”. Лишь корчмовщик подошел к Северьяну и заступившемуся за него, и тихо со злобой прошептал.

— Помогите оттащить эту тушу. Похоже, ты убил его, герой.

— Я не стоил того, — тихо пробормотал Северьян.

— Стоил, не стоил — какая разница, — отмахнулся мужчина. — Дело-то уже сделано.