Бог войны

Но даже такой огромной головы не хватило, чтобы накормить всех. Повсюду нескончаемо кружили сотни, тысячи акул, разрезая море плавниками, и каждая надеялась отхватить кусок.

Кратос с удовольствием насытил бы своих невольных союзников, но стекавшая с него вода окрашивалась кровью, которая сочилась из ран на ногах. Пора было позаботиться о себе. Он рассудил, что, подцепив на клинки Хаоса пару акул, отнимет достаточно жизней, чтобы эти царапины затянулись. Ухватившись за планшир и свесившись над водой, спартанец уже вынул оружие из ножен, как вдруг акулы куда-то умчались. Их ждало настоящее пиршество… где главным блюдом были они сами.

Куда бы ни глянул Кратос, везде видел остановившиеся черные акульи глаза. Одни трупы только начали распухать, другие уже лопнули и плавали кишками наружу. Даже те акулы, которые набросились на своих мертвых собратьев и попробовали их отравленного мяса, тоже вскоре перевернулись брюхом вверх.

Оказывается, съесть гидру — это так же смертельно, как и быть съеденным гидрой.

Кратос решил осмотреть разбитый корабль — вдруг да найдется бочонок, кадка или какое-нибудь другое вместилище для воды. Даже в опрокинутом ведре могло собраться достаточно дождевой влаги, чтобы утолить его сильнейшую жажду. Но ни на палубе, ни в трюме, куда еще можно было пробраться, не удалось найти ни капли. Вдруг ему на глаза попалась бочка, стоявшая в корме, — вода для рулевого. Кратос шагнул к ней, сразу окунул голову и сделал жадный глоток, но тут же отскочил и стал отплевываться, чувствуя, что его вот-вот вывернет наизнанку. Вода была просто отвратительная.

— Чтоб этот океан обратился в прах! Ничего хуже не пробовал! — выругался он и снова плюнул.

И только эти слова слетели с уст, как невидимые глубины полузатопленного трюма, в котором он стоял, осветились таинственным светом. Там, где только что была лишь грязная гнилая переборка, возникла вдруг арка из алебастра и жемчуга в два раза выше Кратоса и шире, чем он мог раскинуть руки. Арка эта обрамляла гигантский лик, сиявший как солнце, отраженное от водной глади. Борода была из морской пены, а в кудри вплетены сверкающие черные водоросли.

— Неужели ты настолько не любишь мои владения, Кратос? — Голос, в котором слышался упрек, рокотал, словно волны прилива, набегающие на пещеристую скалу. — Десять лет ты путешествуешь по моим морям, ни разу не потерпев кораблекрушения, не попав в смертельный шторм. Разве это не свидетельство моего уважения к тебе?

— Великий Посейдон, — почтительно произнес Кратос, но головы не склонил. — Чем я могу служить владыке океана?

— Гидра, которая отравляет мое прекрасное Эгейское море, принадлежит твоему бывшему хозяину, Аресу. Ее существование оскорбительно, и я желаю, чтобы ты ее уничтожил.

— Я так и хотел поступить.

— Знай, что ты лишь слегка поцарапал чудовище — меньшим головам вроде той, которую тебе удалось сокрушить, несть числа. Гидра едва ли замечает их потерю.

— Но как тогда ее убить?

— Ты должен умертвить главную голову — в ней находится мозг монстра. Главная голова в десять раз больше остальных, а ее могущество почти безгранично.

Кратоса не интересовало могущество твари.

— Как ее найти?

— Я отведу тебя туда. И помогу исполнить поручение. Ты получишь крупицу моей собственной силы.

— Что за сила? — спросил Кратос, чувствуя, что отказ может обидеть морского владыку.

— Ты знаешь, что от моего недовольства сотрясается земля, а ярость порождает такие бури, в которых не выстоит ни один корабль. Пройди через арку, где видишь мой лик, и я подарю тебе силу, доселе тебе неведомую: ты получишь частицу моего гнева.

Чтобы ни означал гнев Посейдона, он не мог причинить больше страданий, чем цепи клинков Хаоса, прикованные к рукам Кратоса.

— Хорошо, — ответил он. — Убьем эту гадину.

Стоило Кратосу войти в арку, как его ослепило вспышкой, а тело наполнил такой жар, что казалось, будто кости раскалились докрасна. Выйдя с противоположной стороны, он погрузился в полный мрак, где пахло сыростью, потом и мочой. По легкому наклону палубы он догадался, что все еще находится на корабле. Когда глаза привыкли к темноте, спартанец разглядел очертания какого-то груза, скрепленного в трюме вдоль бортов. Впереди раздался жалобный голос — мужчина, рыдая словно дитя, умолял освободить его.

Кратос на полусогнутых ногах стал пробираться вдоль прохода, готовый в любой момент отразить атаку. С палубы донеслись крики — судя по всему, владыка морей и впрямь показал себя грозным небожителем. Перед Кратосом снова возник светящийся свод, и оказалось, то, что он в темноте принял за груз, на самом деле были люди — больные, голодные и изможденные настолько, что не могли даже пошевелиться.

Теперь Кратос заметил и зеленоватое мерцание бронзовых кандалов на их лодыжках и понял: эти люди и есть груз.

Это был невольничий корабль.

Наличие рабов означало, что где-то поблизости должна быть пресная вода — люди слишком дорогой товар, чтобы позволить им умереть от жажды. Некоторым даже удалось приподняться, и, когда Кратос проходил мимо, они молили о пощаде. Но спартанец даже не удостаивал их взглядом. Рядом с аркой на короткой цепи был подвешен к потолку невольник, явно за что-то наказанный. Пальцы его ног едва касались пола, а цепь охватывала запястья.

— Прошу… сжалься, не оставляй меня здесь, — рыдал он.

Когда Кратос направился к нему, рыдания перешли в крик.

— Заклинаю всеми богами, умоляю!

— Если я помогу, ты замолчишь? — спросил спартанец, остановившись напротив него.

— Да благословят тебя боги за доброту и милосердие! — Слова застряли у раба в горле, когда он наконец разглядел своего спасителя. — Ты! — воскликнул он срывающимся голосом. — Спартанский Призрак, я узнал тебя! Мне ведомо, что ты натворил! Лучше умереть на месте, чем быть спасенным тобой!

Кратос достал клинок Хаоса и точным движением отсек рабу голову.

— Твоя молитва исполнена.

Невольник и без того уже был на волоске от смерти, так что спартанец отнял у него лишь жалкую искру жизненной силы. Кратос окинул взором трюм, размышляя, много ли целительной энергии он получит, убив всех, но рабы были настолько хилы, что игра не стоила свеч.

Он двинулся дальше. За трюмом находился широкий коридор с несколькими дверьми. Доносившиеся сверху крики стали замолкать, а по громоподобному реву, от которого содрогался весь корабль, стало ясно, что гидра пустила в ход уже не одну голову, и те, кто ей противостоял, по всей вероятности, терпели поражение. Кратос огляделся в поисках кого-нибудь, кого он бы мог убить, прежде чем вернуться на палубу, — ему нужно было как можно больше энергии.

Две двери в конце коридора выглядели не так, как остальные. Сделанные из крепкого дерева и окованные чугуном, они даже для Кратоса оказались бы серьезной помехой. И только он подумал об этом, как цепи на руках нагрелись, по ним побежали искры, приятно покалывая его плоть. Кратос попытался вонзить клинок в дверь напротив — она засверкала тысячей ослепительных молний, не дав оружию даже коснуться дерева, затем потухла, и последние разряды замерцали вокруг глубокого отверстия в той доске, где был замок. Волшебный замок.

«Так, — размышлял Кратос, — значит, эти двери не только неприступны, как крепость, но еще и заперты на волшебные замки, запечатаны магическими заклинаниями и кто знает чем еще. Что за сокровища мог так старательно прятать хозяин невольничьего корабля? Явно что-то поценнее побрякушек из золота».

Что бы это ни было, оно могло оказаться полезным.

На верхней палубе все еще продолжалась бойня. Повсюду, куда бы ни взглянул Кратос, моряки или сражались с мертвецами, или пытались отбиться длинными копьями от голов гидры. Каждая доска на корабле была испачкана кровью людей, гниющей плотью нежити или и тем и другим. Это зловонное месиво, наполненное криками, ужасом и отчаянием, Кратосу напомнило о молодости, проведенной в походах со спартанскими товарищами, в то давнее время, когда еще не присягнул Аресу.