Бог войны

— Кратос!.. — Голос Ареса громыхал подобно камнепаду. — Я знал, ты чересчур глуп, чтобы бегать от меня вечно!

Теперь, когда решающий момент настал, спартанец почувствовал, что наконец готов к нему.

— Бегать? От тебя? — крикнул он на пределе своих сил, раскинув руки и потрясая клинками Хаоса. — Ты научил меня слишком многому, чтобы я вздумал бежать!

Со звуком, напоминающим предсмертные вопли детей, Арес выхватил свой меч размером с боевой корабль и шагнул вперед, роняя с шевелюры на Кратоса горящие капли.

— Ты говоришь, как мужчина, но дрожишь, как женщина. Твоя жена тоже так трепетала?

Вся надежда на самообладание испарилась в белой вспышке гнева. Кратос отпустил клинки Хаоса, выхватил из-за спины подаренный Артемидой меч и набросился на бога со всей своей нечеловеческой силой. Неотразимый клинок вошел Аресу в ногу по самую рукоять. Тот засмеялся.

— Благодарю тебя, спартанец. От пустынных блох у меня страшный зуд.

— Получай еще! — Кратос перекувырнулся через его ступню, подпрыгнул и попытался перерезать подколенное сухожилие, но бог кончиком своего огромного меча отшвырнул спартанца, как назойливую муху.

Пролетев с десяток локтей, Кратос врезался спиной в каменную стену так, что та рассыпалась. В глазах помутилось, в ушах зазвенело. Он затряс головой.

Арес отмахнулся от него, отшлепал плоской стороной клинка — в Спарте отцы так наказывают непослушных сыновей. Бог слишком презирает его, чтобы воспользоваться лезвием.

— А с чего мне уважать тебя? — поинтересовался Арес, словно читая мысли Кратоса. — Ты уже был бы кучкой обглоданных костей и вороньего дерьма, если бы не мое снисхождение. Припоминаешь, спартанец, как стоял на коленях, как заливался слезами, как умолял спасти твою никчемную жизнь? Да если бы кто-то из твоих людей вот так же скулил у твоих ног побитой собакой, ты бы прикончил его за то, что позорит Спарту!

— Тебе следовало убить меня! — зарычал Кратос. — Моя слабость обесчестила Спарту, и мир стал бы лучше, если бы я умер на том поле.

— Твоя спартанская честь ничего не значит для меня. Ты умолял — я ответил. Я встал со своего олимпийского ложа и спустился на то поле, чтобы утереть твои слезы, чтобы сражаться вместо тебя, победить там, где ты проиграл, восторжествовать там, где ты потерпел неудачу.

Арес поднял ногу размером с дом и приготовился раздавить Кратоса как муравья. Спартанец хотел увернуться, но бог оказался столь же быстрым, сколь и огромным, и придавил его сандалией к земле лицом вниз. Чувствуя во рту грязь и кровь, Кратос в эту секунду снова увидел себя прижатым к окровавленной земле гигантским боевым молотом вождя варваров, услышал собственный голос, взывавший к Аресу, и клятву в вечном служении.

— Помнишь, что сказал мне тогда? Что пообещал за спасение своей никчемной шкуры? Повтори это, Кратос… Ну же!

Огромная сандалия давила все сильнее. Он слышал, как трещат ребра, и не мог вздохнуть.

В памяти всплыло сказанное в тот роковой день: «Моя жизнь принадлежит тебе, Арес, мой господин. Клянусь».

Но здесь и сейчас спартанец не смог это повторить. Он пытался, убеждая себя в том, что восемь коротких слов ничего не значат, что, уступив богу, он получит шанс добраться до ящика Пандоры и сразиться с кровожадным олимпийцем на равных. Однако слова никак не выговаривались.

Внезапно площадь исчезла, пропала и неимоверная тяжесть на его спине. Их заслонили видения, кошмары наяву, превратившие его жизнь в океан крови и страданий. В те годы не только меч Кратоса принадлежал Аресу, но и его сердце, его мысли, все грани его свирепого таланта.

Спартанская армия стала непобедимой. Противники тряслись от страха, видя, как войско Кратоса выходит на поле. Стоило упасть первому копью, как они бросали оружие и бежали домой, где дрожали под мамкиной юбкой. Кулак Ареса не знал пощады. Беглецов он вырезал до единого. С теми, кто пытался заключить перемирие, жестоко расправлялся. Весь мир трепетал, слыша боевой клич спартанцев, когда во главе армии стоял Кратос.

Никакой пощады. Никаких пленных. Никакой жалости.

Столько правителей умоляло Кратоса принять капитуляцию, чтобы спасти остатки войска и город, даже если бы это означало рабство при спартанской кухне. Но он отказывался даже слушать, признавая только два исхода сражения: победу или смерть. От своего войска Кратос требовал тот же. Говорил воинам, что убивает, ибо так велит Арес. Но на самом деле спартанец убивал ради собственного удовольствия. Потому что он ничего так не любил, как запах крови, предсмертные крики, горы трупов, гниющих на ноле брани.

— Если бы все это было правдой, — загремел бог, — ты и ныне был бы Кулаком Ареса и мир по-прежнему содрогался бы при малейшем слухе о том, что спартанская армия собралась на войну. Но ты недостаточно любил меня, Кратос. Твое сердце слишком прикипело к твоим…

— Нет! — выдохнул Кратос. — Нет…

Видения охватили его целиком. Он перенесся в ту последнюю ночь, когда служил богу войны.

— Жители этой деревни осмеливаются преклонять колени перед Афиной! Перед Афиной! Это место оскорбляет Ареса! Сжечь его дотла!

Брошенный Кратосом факел мелькнул во мраке и упал на соломенную крышу хижины. Крошечные искры превратились в буйный костер, и вскоре крыша обрушилась. В считаные минуты хижина сгорела полностью.

Под боевой клич Кратоса его отряд свирепых убийц вошел в деревню. Им навстречу, защищая свои дома, вышли несколько десятков селян. Вооруженные лопатами и мотыгами, они даже не надеялись, что смогут противостоять закаленным в боях воинам. Кратос скакал сквозь толпу, рубил и резал, убивая без усилий и даже не замечая, кто перед ним…

Пока не оказался в деревенском храме. В храме Афины. И сморщенная старая ведьма, оракул, пыталась преградить ему путь…

В животе у него что-то перевернулось. Дома один за другим превращались в золу, и запах жженого дерева и соломы смешался с запахом горелого мяса. Храм выглядел заброшенным. Какое-то мрачное предчувствие остановило Кратоса. Но…

Это был храм Афины. Именно он стал причиной резни. Как мог спартанец оставить его в неприкосновенности?

— Все вон отсюда! — закричал он, колотя по толстой деревянной двери рукояткой меча.

Никто не отозвался, и тогда Кратос отступил назад, клинками Хаоса разнес дверь в щепки. Навстречу ему из храма, ковыляя, вышла маленькая сгорбленная старуха нубийка в ярко-зеленом платье с буквой «омега» на груди.

— Кощунство, — сказала она, погрозив ему пальцем. — Берегись кощунства против богини, Кратос! Не входи!

— Не смей указывать спартанцу, — огрызнулся он, толкнув старуху так, что та упала.

Пинком он открыл дверь и ворвался в храм. Сверкнули клинки Хаоса, и двух шагнувших ему навстречу жрецов постигла быстрая смерть. Кратос зарычал от гнева, когда ему попытались помешать другие почитатели Афины. Он устремился вперед, нанося удары вправо, влево и перед собой, не глядя, не пытаясь сдержаться, не думая об осторожности. Кровь, смерть и торжество — Кратос в своей стихии… И поэтому он не обратил внимания на свои последние жертвы, не поколебался перед тем, как убить женщину и ее маленькую дочь…

Вновь пережитый ужас прогнал видение и вернул Кратоса на храмовую площадь, где бог выдавливал из него остатки жизни. Внезапно невыносимая тяжесть исчезла с его спины — Арес убрал ногу и отошел в центр просторной площади.

— Вставай, презренное ничтожество, безумный убийца! Ты хотел сражаться? Так давай сразимся.

Кратос поднялся с земли и тряхнул головой, прогоняя из сознания туман. Он ранил Ареса мечом Артемиды в ту же ногу, которой бог наступил ему на спину. Спартанец явственно видел щербину, которую оставил на камне волшебный клинок, пройдя сквозь божественную плоть…

Однако отметина была сухая, как пустыня Потерянных Душ. На нее не пролилась кровь.

Кратос посмотрел на стену у себя за спиной, на свою размытую тень в свете вездесущих факелов. Затем перевел взгляд на стену позади Ареса — гигантская фигура бога не отбрасывала никакой тени.