Бог войны

— Твоя красота способна очаровать. Но твое поведение не дает ей такого шанса.

— О, ты, наверное, шутишь? Да? Я спрашиваю, обожаемая дева-воительница, потому что не ведаю другого способа распознавать твои остроты.

— В таком случае позволь ответить вопросом на вопрос: так ли важно твое сообщение, что мне стоит оставить тебя в живых, хотя ты мне до смерти надоел?

— Да брось! Отец запретил распри между богами… — Юноша запнулся под ледяным взглядом серых глаз Афины. — Моя дорогая сестра, ты же знаешь, я совершенно безобиден!

— Именно это я все время твержу себе. Но чаша моего терпения, кажется, уже переполнилась.

— Я всего лишь хотел позабавиться. Слегка подшутить над любимой сестренкой. Подбодрить тебя, понимаешь? Пожалуйста, не делай этого… ну, ты знаешь, о чем я.

— Знаю. И тебе забывать не следует.

Взор Афины скользнул мимо Гермеса к туалетному столику, где лежал золотой браслет, усыпанный драгоценными камнями. Одна из многих безделушек, жертвенное подношение от какого-то честолюбивого мастера из города, носящего ее имя. Неплохая работа для человека. Наверное, стоило бы даже ответить на его молитвы, вот только Афина не удосужилась запомнить, как его звали. Из-за хлопот с Аресом она совсем забыла о своих смертных почитателях, которые, даже умирая, так уповают на нее. Пора все исправить и восстановить не только разрушенные здания.

— Ах да, и прости за то, что шпионил. Из всех олимпийских богинь ты воистину самая прекрасная. Когда держала натянутый лук, ты была так изящна! Нет, ты была просто совершенна. Это надо было видеть! Любой враг содрогнулся бы, а союзник собрал бы последние силы во имя тебя! — Гермес, встав с ложа, потянулся, чтобы продемонстрировать гибкую юношескую фигуру. — Но согласись, из всех богов самый красивый, конечно, я.

— Будь ты красив хотя бы вполовину от того, что мнишь о себе, ты бы и правда затмил солнце.

— Вот видишь, никто не может со мной сравниться!

— Слышал бы тебя Аполлон.

— Да, он довольно миловиден, — надменно вскинул голову Гермес, — но такой зануда!

— Лучше бы следующая твоя реплика имела отношение к новости, которую ты принес, — заметила Афина, наклонившись к брату и приставив к его груди меч. — Не зли меня, а иначе… Надеюсь, ты уже догадываешься о последствиях.

Посланник богов взглянул на клинок, упиравшийся ему между ребер, потом в немигающие серые глаза богини-воительницы, выпрямился, с подчеркнутым достоинством поправил хламиду и звонко проговорил:

— Речь идет о твоем любимчике.

— О Кратосе? — нахмурилась Афина. Зевс обещал ей самолично приглядывать за спартанцем, а когда придет время — за его памятником. — Что с ним?

— Вообще-то я думал, ты знаешь, принимая во внимание, сколько он для тебя сделал и как ты иногда о нем печешься…

— Гермес!

— Сейчас-сейчас! — Бог слегка вздрогнул. — Вот свидетельство.

Он взмахнул кадуцеем, и в воздухе между ними появилось изображение: необычайно высокая гора, на ее вершине — совершенно отвесный утес, нависший над неспокойными водами Эгейского моря; на краю утеса стоит Кратос и, кажется, что-то говорит, хотя вокруг никого.

— Твой любимец выбрал опасную тропу для прогулок. Она приведет в Аид.

Афина почувствовала, что бледнеет.

— Он хочет лишить себя жизни?

— Похоже на то.

— Он не посмеет!

Непокорный смертный! И куда только смотрит Зевс? Уж точно не на Кратоса. «А может, — вдруг подумалось ей, — отец сказал лишь, что будет поглядывать на спартанца время от времени, а вовсе не приглядывать за ним? Это полностью меняет дело».

Пока Афина рассуждала, как такое могло случиться, Кратос подался вперед, занес ногу над пропастью… и упал. Просто упал. Ни борьбы, ни крика. Ни мольбы о помощи. Он летел головой вниз прямо на камни, навстречу гибели, а его лицо выражало полное спокойствие.

— Разве ты не предвидела этого? — усмехнулся Гермес. — Ну и какая же из тебя богиня-прорицательница?

Афина перевела недобрый взгляд на юношу, и тот поспешил замаскировать усмешку приступом кашля.

— В следующий раз, — ответила она зловеще, — я расскажу, каким вижу твое будущее.

— Я… просто хотел подразнить тебя. — Гермес нервно сглотнул. — Всего лишь подразнить…

— Только поэтому я тебя не трогаю. До поры.

Меч Афины рассек воздух прямо перед носом юного бога, но тот, к его чести, не отпрянул.

Мгновение спустя он стоял уже один и изумленно глядел вслед сестре, которая поспешила из покоев.

Быстрее мысли Афина спустилась с Олимпа к испещренным дождями скалам как раз в тот момент, когда Кратос провалился в рваную пелену облаков.

Посланник богов был прав — ей и в голову не приходило, что спартанец способен покончить с собой. Как она могла быть столь слепа? Как мог Зевс допустить подобное? И что еще важнее: как мог Кратос оказаться таким непокорным?

«Кладбище кораблей!» — осенило Афину.

Вот где на самом деле началось, по всей видимости, падение Кратоса. На кладбище кораблей в Эгейском море…

Глава первая

Корабль стонал и переваливался с борта на борт, задрав нос навстречу свирепому зимнему ветру, как будто здесь, в самом глубоком месте Эгейского моря, его угораздило налететь на мель. По-звериному зарычав сквозь стиснутые зубы, Кратос схватился обеими руками за статую Афины на ростре своего разбитого судна. Вверху шторм так трепал единственный уцелевший прямой парус, что тот оглушительно хлопал, и это походило на удары грома. Над мачтой кружила огромная стая мерзкого вида существ, тощих, напоминавших уродливых женщин с перепончатыми крыльями. Жадные до человеческой крови, они то и дело камнем падали на очередную жертву.

— Гарпии, — проворчал Кратос.

Он ненавидел гарпий.

Пара крылатых чудовищ, перекрикивая вой ветра, устремилась к парусу и принялась рвать его окровавленными когтями. Полотно затрещало в последний раз, его обрывки разлетелись над палубой в разные стороны, будто норовили сбить замешкавшихся гарпий. Одна и впрямь попала под удар и исчезла в штормовых брызгах, другой удалось жуткими когтями вцепиться в волосы замешкавшемуся гребцу. Несчастный кричал и корчился, но тварь без труда унесла его в небо, вонзила зубы в горло и принялась пить кровь, хлынувшую фонтаном из раны.

Заметив Кратоса, гарпия вскричала в неизбывной ярости, оторвала моряку голову и швырнула ее в спартанца, но тот отбил зловещий снаряд небрежным взмахом кисти. Тогда следом был брошен обезглавленный труп, да с такой силой, что мог бы убить обычного человека.

Но в этом воине не было ничего обычного.

Кратос увернулся и схватил мертвого моряка за веревочный пояс. От резкого рывка тот лопнул, тело свалилось за борт и исчезло в пенной морской воде. Тогда гарпия, выпустив когти, ринулась, подобно ястребу, на своего врага, чтобы вырвать ему глаза.

Спартанец инстинктивно закинул руки за голову и нащупал клинки Хаоса, которые носил на спине. Его любимое оружие, пара огромных, причудливо изогнутых и необычайно острых мечей, было выковано богом-кузнецом Гефестом в печах самого Аида. Цепи, тянувшиеся от рукоятей, обвивались вокруг запястий Кратоса и исчезали в его плоти, надежно прикованные к костям предплечий.

Оценив траекторию гарпии, Кратос в последний момент решил обойтись без клинков — противник не стоил такой чести. Он щелкнул веревкой на манер хлыста и накинул ее твари на шею, а сам спрыгнул на палубу, отчего гарпию рвануло книзу. Притянув ее к самому настилу, Кратос наступил ногой на один конец веревки, а другой дернул вверх — вполсилы. Этого оказалось достаточно: голова гарпии отделилась от туловища и взмыла в воздух.

Спартанец поймал ее и окинул грозным взглядом стаю, с криками кружившую над ним.

— Только суньтесь еще! Вот что вас ждет! — заревел он, потрясая добычей, и в подтверждение своих слов швырнул ее с невероятной силой и роковой точностью в ближайшую гарпию.

Снаряд угодил ей прямо в лицо, резко оборвав пронзительный крик. Тварь закувыркалась и подняла тучу брызг в трех локтях от весел левого борта.