Грозовая обитель

Оставшееся время пути до Уэстклиффа Камилла провела в унынии. Она хотела полюбоваться окрестностями Гудзона, но не видела перед собой ничего, кроме пелены дождя. Пассажир, с которым она познакомилась на палубе, больше не попадался на глаза, хотя она бродила по салонам, осматривая пароход.

Только к вечеру гроза утихла, и лучи заката стали пробиваться сквозь серую гряду облаков. Все еще дул порывистый холодный ветер, доски палубы пропитались влагой и стали скользкими под ногами, но Камилла при первой же возможности вышла из салона, чтобы насладиться видом крутых скалистых берегов Гудзона. Пароход скользил по излучине реки; казалось, он очутился в замкнутом островерхими скалами пространстве, напоминавшем большое озеро. Судя по всему, начинался Хаблендс, здесь река прорезала горный массив. Камилла с замиранием сердца наблюдала, как пароход огибает очередной утес, за которым непременно открывался участок водного пути.

Впереди, на западном берегу, неясно вырисовывалась громада горы, чья каменная голова запечатлела свой смутный профиль на фоне неба.

— Это Грозовая гора, — произнес тихий голос над самым ее ухом.

Камилла быстро обернулась и обнаружила рядом с собой нового знакомого. На этот раз она не стала ждать, а пустилась с места в карьер, чтобы не дать ему возможности увильнуть от ответа.

— Могу ли я узнать, почему вы так пренебрежительно отзываетесь о Джаддах?

Он вовсе не был смущен неожиданным вопросом. Едва заметная усмешка тронула уголки его губ — и исчезла.

— Мне уже давно следовало представиться, — сказал он. — Меня зовут Росс Грейнджер. На протяжении десяти последних лет — или около того — я работаю с Оррином Джаддом в качестве помощника. Ваше сообщение о его внезапной болезни повергло меня в шок, поскольку выглядел он ничуть не хуже, чем обычно, когда я расстался с ним на прошлой неделе.

Ее глаза расширились от изумления.

— Значит, вы и есть тот самый человек, с которым мистер Помптон хотел встретиться в Нью-Йорке. Наверное, вы с ним разминулись.

— Очень может быть, — согласился он и вновь погрузился в созерцание пейзажа. Затем добавил: — Отсюда виден дом. Вон там, у подножия горы — это и есть Грозовая Обитель.

Благодаря своему расположению дом господствовал над речной излучиной; его архитектурный облик по своей фантастической выразительности не уступал самым смелым грезам ее детства. Камилла знала, что Оррин Джадд построил этот дом, руководствуясь только собственным вкусом; по-видимому, он не считал нужным обуздывать свое буйное воображение. Здание представляло собой конгломерат деревянных башен и причудливых мишурных завитушек, напоминавших имбирные пряники-домики с покатыми крышами, из-под которых выглядывали фронтоны и слуховые оконца. Широкая полукруглая веранда была обращена к реке, и Камилла окинула ее пристальным взглядом, рассчитывая увидеть какого-нибудь члена семейства Джаддов, наблюдающего за прибытием парохода. Однако на веранде, равно как и во дворе, никого не было. Пустые глазницы окон закрыты ставнями. Похоже, дом не знал Камиллу, не ждал ее и не готовился к встрече.

Башни уже были не такими яркими, какими описывала их Алтея Кинг. Давно не крашенный дом под воздействием дождей и ветров приобрел грязновато-серый оттенок; окруженный деревьями, он казался необитаемым, зачарованным, отгороженным колдуном от внешнего мира. Не дом, а рисунок со страниц фантастического романа.

— Какое странное и чудесное место, — мягко проговорила Камилла. — Я чувствую, как влюбляюсь во все, что связано с Грозовой Обителью.

Росс Грейнджер слегка усмехнулся.

— На вашем месте я не стал бы приближаться к этому дому с заранее припасенными сентиментальными чувствами. Вас может постигнуть большое разочарование.

Она не позволила его словам как-то повлиять на ее готовность восторгаться увиденным. Даже если дом пока не признал ее, со временем ситуация изменится. Как сможет он отказать ей в этом, если Камилла приехала сюда с открытой душой, чтобы предложить ему любовь внучки, вернувшейся в родные пенаты.

— Странно подумать, что моя мать выросла в этом месте, — пробормотала она.

— Как она сбежала отсюда? — сухо спросил Росс Грейнджер.

«Какой неприятный человек, — сказала она себе, — бесчувственный, недобрый». Но в этот момент — момент предвкушения радостной встречи — ей была ненавистна мысль об осуждении кого бы то ни было, и она смягчилась. Возможно, он и в самом деле не знал историю бегства ее матери.

— Мой отец приехал в Уэстклифф учительствовать, — сообщила она, — и моя мать в него влюбилась. Но дедушка Оррин имел иные планы относительно будущего своей дочери. Конечно, бедный школьный учитель не мог оказаться подходящей для нее партией. Поэтому в одну прекрасную ночь они сбежали в Нью-Йорк и там поженились. Дед так и не простил ее, и она вернулась в дом своего детства только один раз — перед смертью.

— Я слышал несколько версий этой истории, пояснил Росс. — Сам я впервые появился в Грозовой Обители через пять лет после смерти вашей матери, так что мы с ней ни разу не виделись. Это всегда входило в обязанности Помптона — быть в курсе всего того, что происходило с ней, а позднее и с вами. Но она, кажется, была несколько легкомысленной и безрассудной — ваша мать.

Камилла снова ощутила неодобрение в его тоне, и в ней вспыхнуло негодование.

— Я помню ее веселой и счастливой, — с достоинством возразила она.

Росс Грейнджер вскинул голову и посмотрел на дом.

— Легкомыслие выглядит неуместным в Грозовой Обители. Смею заметить, веселые времена остались для него позади. Ныне вас могут осудить даже за громкий смех. Что касается меня, то я предпочитаю другой дом, расположенный вон там, чуть пониже владений Джаддов. Эта усадьба называется Голубые Буки, и, уверяю вас, ее архитектура более характерна для Гудзона, нежели облик творения Оррина Джадда.

Голубые Буки, разместившиеся вверх по течению, находились на меньшей высоте, чем Грозовая Обитель, ближе к воде. Окрашенный ярко-желтой краской дом казался особенно веселым по контрасту со своим мрачным соседом. Он стоял на берегу с тяжеловесной солидностью, свойственной кирпичным строениям квадратной формы, словно не сомневаясь в прочности своей позиции — позиции семейного гнезда, признанного людским сообществом. В отличие от Обители, он подавал признаки жизни. На широкой веранде сидела женщина в кресле-качалке, трое детей разного возраста бежали к берегу реки и радостно махали руками, приветствуя прибытие парохода. Росс поднял руку, салютуя им в ответ; дети закричали еще сильнее и замахали руками.

Похоже, Грейнджер имел здесь друзей, по крайней мере, среди детей. Камилла пыталась решить, какой следующий вопрос будет уместно задать Россу Грейнджеру, но тот потянул ее за запястье и перевернул руку Камиллы ладонью вверх, чтобы продемонстрировать, как промокли и испачкались ее серые перчатки.

— Вы бы лучше переменили перчатки, пока мы не причалили. Мы подъезжаем к Уэстклиффу.

Это показалось Камилле возмутительным: Грейнджер давал указания точно таким же тоном, каким она разговаривала с детьми в семьях, где служила гувернанткой. Кажется, она и была для него ребенком — глупой девчонкой, извозившей свои перчатки и нуждавшейся в присмотре; он не выражал своего отношения более отчетливо только потому, что работал на ее деда. Негодование девушки только усилилось, пока она спускалась вниз и доставала из чемодана новую пару перчаток. Когда Камилла перетащила свой багаж на палубу, Росс Грейнджер уже успел вернуться туда с большим чемоданом, который поставил у ног. Уже был виден док, чуть поодаль — разбросанные вдоль берега дома, несколько в глубине уэстклиффская белая церковь с остроконечной колокольней. На маленькой пристани толпились люди, собравшиеся к прибытию парохода. Ее спутник с интересом рассматривал их.

— Я вижу, вас встречают, — сообщил он. — Вон там стоит ваш кузен Бут Хендрикс и ищет вас взглядом.

— Кузен? — переспросила она. — Ах, мистер Помптон что-то говорил мне о мальчике, усыновленном тетей Гортензией.