Страница 61 из 65
Через три недели Джон Терон, инспектор местной полиции, заглянул ко мне. Он поинтересовался, не известно ли мне что-нибудь о некой мадам Бретвейт?
Надо сказать, что Джон Терон, инспектор полиции, — это совсем не тот Джонни Терон, которого вы встретите в его свободные от службы часы, особенно, когда он, пропустив пару стаканчиков, развлекает публику во дворе трактирчика своим коронным номером — стрельбой из пистолетов в стиле вестернов. В эти минуты он великолепен, присев на корточки, он с изумительной меткостью стреляет из двух пистолетов, потом плюет на стволы «для охлаждения», как он говорит. Это стоит увидеть — просто героический ковбой, окруженный любопытствующими слабаками.
Однако инспектор южноафриканской полиции Джон Терон — это совершенно другой человек, это серьезный и умный полицейский. Когда он меня спросил, не известно ли мне что-нибудь о мадам Бретвейт, я сразу понял, что он убежден: мне кое-что известно.
Когда обнаружилось ее исчезновение, то расследование пошло естественным путем и привело к моей ферме — в этом я был убежден. Поэтому я не стал разыгрывать крайнего удивления, а просто рассказал Джону Терону охотно и подробно все, что было. А было так: три недели назад Сюзанна Бретвейт (я кратко изложил историю нашего знакомства) заехала вечерком повидать меня, мы поговорили о том, о сем, и она в тот же вечер уехала.
Джон Терон расспросил меня о некоторых подробностях. Он спросил, почему я не сообщил в полицию о ее визите, когда прочитал в газетах о ее исчезновении? Я сказал, что никогда не читаю газет. Если бы я и прочитал о ней в газете, я все равно не сообщил бы в полицию, потому что она ушла от мужа. Она просила меня помочь ей, но я отказался. Она так обозлилась, что немедленно уехала, бросив здесь шляпу, перчатки и чемодан. Я не знаю, куда она уехала. Она бросила чемодан, и я не могу точно сказать, увезла ли она свою сумочку.
Вот тогда Джон Терон сказал, что он хочет взглянуть на чемодан Сюзанны. Я принес чемодан. Он не был заперт, инспектор открыл его. Там и лежала ее коричневая сумочка, где было немного денег, золотые серьги, жемчужное ожерелье, кольцо с брильянтом, несколько ключей, один из которых подходил к чемодану, и коробка с румянами. Джон Терон долго рассматривал содержимое чемодана, а потом спросил меня, в чем она была одета в тот вечер?
Я ожидал, что этот вопрос он должен задать несколько позже, но все равно ответ у меня был заготовлен. Я в общих чертах без уточнения описал ее одежду, которую я надежно спрятал три недели назад. Мои ответы полицейскому были очень искренними.
В действительности же происходило так. Я открыл запертый чемодан, найдя ключ в ее сумочке. Я сознательно не стал его запирать снова, чтобы упростить этот вопрос. Я работал в перчатках, чтобы не оставлять отпечатков пальцев, то есть я хотел избежать этой элементарной ошибки.
Терон внимательно слушал мое описание одежды Сюзанны, а потом вынул из чемодана платье, которое не выглядело новым. Он спросил, не то ли это платье, которое было на мадам Бретвейт в тот вечер? Я, конечно, ответил, что это не то платье. Он задал еще несколько незначительных вопросов, после чего ушел, захватив чемодан, шляпу и перчатки.
Мою ферму пока оставили в покое. Однажды вечером я пошел в деревню выпить стаканчик вина в трактирчике. Честно говоря, мне хотелось увидеть благодушного Джонни Терона, исполняющего свои театральные номера. В тот вечер его не было.
Я знал, что полиция вернется в мой дом, потому что след Сюзанны обрывался именно здесь.
Они пришли через неделю, Джон Терон и с ним констебль Бэрри. Это был молодой человек, рано начавший лысеть и тем не менее завоевавший сердце местной красавицы Рене Отто. Правда, она его видела всегда в фуражке. Между прочим, их отношения были одним из деревенских сюжетов для обсуждения.
Полицейское управление в Иоганнесбурге решило взять под контроль это дело и направило в помощь Джону Терону и констеблю Бэрри своего инспектора Бена Либенберга.
В это утро Джон Терон был молчалив, он сказал только:
— Господин инспектор, разрешите вам представить господина Вильямса.
Я поклонился инспектору из Иоганнесбурга и любезно спросил, чем могу быть полезен ему?
Это был человек высокого роста с изящными манерами, он более походил на актера, чем на сыщика. Впоследствии я узнал о нем еще одну подробность — он мастерски приготовлял различные коктейли. Он сам изобрел множество рецептов. Эту подробность я узнал от Терона, когда у нас с ним снова появилась возможность вместе посидеть за бутылкой вина. Он мне рассказал о коктейле «Мамба Вэр», сражающем быстрее, чем змеиный яд.
Инспектор Либенберг извинился за причиненное мне беспокойство и попросил разрешения осмотреть мой дом. Дело в том, что люди видели, как она приехала ко мне, а потом ее следы потерялись. Уж не прячется ли мадам Бретвейт на моей ферме? Я не мог понять, был ли в этом оттенок шутки?
Я ответил, что для меня будет огромной радостью показать весь мой дом господину инспектору.
Пока полицейские осматривали дом и ферму, я сопровождал их и охотно рассказывал, как я тут все здорово устроил, чтобы совсем обходиться без посторонней помощи. Я им показал, какие у меня запасы угля, объяснил, что уголь загружается снаружи, а в печь подается через квадратное окно. Под кухней находится резервуар для воды. Вода для ванной подается по трубам с помощью ручного насоса. В дом на различные нужды вода поступает из бака на крыше, а туда накачивается ветряным двигателем из колодца.
Я повел их на птичий двор. Моя птицеферма, длиной около ста метров, была поделена на отдельные боксы, приспособленные для интенсивного выращивания домашней птицы. Внутри помещения стоял непрерывный гул, сопровождавший усилия тысяч кур-леггорнов, бодро производящих на свет тысячи яиц. Я показал полицейским инкубаторы и грелки для инкубаторных цыплят, многочисленные подсобные помещения, в которых я ставил различные эксперименты.
После осмотра этих помещений мы отправились в сарай под шиферной крышей, в котором я держал мою сельскохозяйственную технику: тракторы, молотилки, мельницы, дробилки, косилки и прочие машины. Там же находились плуги, бороны, сеялки и все такое. В этом же сарае я хранил запасы корма для птиц. Я придавал большое значение составлению рациональных кормовых смесей, поэтому вдоль стены сарая располагались отсеки для зерна, кукурузы и питательной муки из кукурузы, сушеного мяса, арахиса, костей, люцерны и других продуктов.
Полицейские осматривали все очень внимательно, измеряли размеры отсеков, делали заметки в записных книжках.
Из помещений я повел их на поля. Я применял оросительную систему, и участки, засеянные люцерной, радовали глаз изумрудной зеленью, а на полях кукурузы преобладал золотисто-коричневый цвет. Дальше тянулись луга, на которых паслись мои коровы, быки и лошади.
Когда завершился этот длительный осмотр, инспектор Либенберг поблагодарил меня, и я увидел, что он был утомлен. Я так разошелся, что хотел ему рассказать еще о том, что на моей ферме двадцать работников, вооруженных метелками и щетками… но спохватился, поняв вовремя, что все хорошо в меру.
Прошла спокойная неделя, но я уже чувствовал, что за мной следят, и это меня раздражало. Каждый день мимо моего дома проходил констебль Бэрри, наблюдающий издали за тем, что происходит у меня в доме, в хозяйственных постройках, на лугах и на полях.
Я решил подстегнуть события и разыграть небольшую комедию своего бегства, то есть совершения ошибки. В одно прекрасное утро я сел в машину и помчался на предельной скорости прочь из моих владений. Проехав так около восьми километров, я замедлил скорость, свернул с дороги и спрятал машину в густых кустах. После этого я пешком добрался до пещер возле заброшенного выработанного рудника. Эти пещеры не представляли интереса для туристов и мало посещались. Я предполагал, что полиция уже успела их осмотреть. Выбрав себе грот поуютнее, я расположился в нем для спокойного отдыха. Естественно, что я захватил с собой из дому лампу и запас продовольствия. За свое оставленное хозяйство я не беспокоился, потому что рассудил так: птице засыпан корм в кормушки не менее чем на три дня, вода для питья поступает автоматически, крупный скот сам найдет пищу и воду, цыплята достаточно подросли, чтобы обходиться без искусственного обогрева. Единственный урон, которого мне не избежать, это частичная потеря яиц, которые разобьются, выпав из переполненных гнезд. С этим я мирился, нельзя же совершить убийство, чтобы при этом совсем ничего не разбилось.