Страница 23 из 65
Манекен, которым заинтересовался Хьюсон, изображал небольшого, изящного человечка, не выше полутора метров ростом. У него были аккуратные усики из воска, очки в тяжелой оправе. На нем было пальто-балахон. Он напоминал француза, каким представителя этой нации любят изображать английские карикатуристы. Хьюсон не мог бы объяснить, чем привлекло его внимание это ласковое лицо, почему оно в нем вызвало сильнейшее отвращение. Осмотрев фигуру, Хьюсон отступил на шаг от нее и даже в присутствии директора ему было бы трудно заставить себя взглянуть на нее еще раз.
— Так, кто же это все-таки? — спросил он тихо.
— Это доктор Бурдэт, — ответил директор.
Хьюсон вопросительно посмотрел в глаза директору.
— Я, кажется, слышал это имя, но не припомню, при каких обстоятельствах.
Директор улыбнулся:
— Вы бы сразу вспомнили, если бы были французом. Долгое время он наводил ужас на весь Париж. Днем это был порядочный господин, заботливо лечивший своих пациентов. Ночью на него находило, и он перерезал им горло. Он убивал, повинуясь страстному желанию убивать. Ему даже не требовалось разнообразия в этом наслаждении, он всегда убивал одинаково — при помощи бритвы. Он работал к тому же очень чисто и лишь недавно допустил оплошность, позволившую полиции взять его след. Когда происходит одна оплошность, за ней неминуемо следует и другая, и теперь полиция убедилась, что имеет дело с французским вариантом Джека-Потрошителя.
Не меньше дюжины совершенных им злодейств были достаточны, чтобы отправить этого преступника на эшафот или в дом для умалишенных. Впрочем, наш приятель оказался умнее полицейских, когда он почувствовал, что сети преследователей опасно приближаются к нему, он вдруг исчез, таинственно исчез, и теперь полицейские во всем мире ищут его, и пока не могут найти. Есть предположение, что он покончил с собой, но тогда где же его труп? После его исчезновения было совершено одно-два преступления того же характера, но это не поколебало версию о его самоубийстве. Новые преступления, как полагают криминальные эксперты, — дело его подражателя. Заметьте этот интересный факт — знаменитые убийцы постоянно порождают подражателей.
У Хьюсона мурашки побежали по спине, он нервно переступил с ноги на ногу.
— Какой неприятный тип, — сказал он. — Посмотрите на его глаза!
— Да, — согласился директор, — этот манекен изготовлен отлично, его можно назвать шедевром. Кстати, доктор Бурдэт лечил своих больных посредством гипноза. Взгляните, мастерам удалось придать гипнотическое выражение его глазам. Предполагают, что он предварял сеансами гипноза и свои преступные акты. Так сказать, гипнотизировал свои жертвы. Никогда не обнаруживались следы борьбы, сопротивления, а ведь он в сущности тщедушен.
— Мне даже кажется, что он шевелится, — испуганно сказал Хьюсон.
Директор улыбнулся:
— Эти оптические иллюзии объяснимы психологически. В течение ночи вы несомненно их будете испытывать многократно. Впрочем, дверь будет оставлена незапертой. Если ваши нервы дойдут до предела, вы сможете подняться выше этажом, а там дежурят сторожа и у вас будет компания. Да, вы не обращайте внимания на их шаги, которые будут доноситься сверху. К сожалению, невозможно прибавить освещения в этом зале, все лампы сейчас включены. Мы специально предусмотрели здесь такое слабое освещение для создания мрачной обстановки. А теперь, мой дорогой друг, я думаю, лучше всего будет нам вернуться в мой кабинет после этой прогулки. Я дам вам стаканчик виски, чтобы подбодрить вас перед началом вашего ночного дежурства.
Ночной сторож, принесший кресло для Хьюсона, видимо, был шутником. Он весело спросил:
— Куда вам лучше поставить его? Рядом с Криппеном, чтобы было с кем поболтать, когда вам надоест сидеть безмолвно? А может, около старушки Диер? Вон она вам строит глазки, ах, старая плутовка!..
Хьюсон улыбнулся, на него болтовня этого парня действовала благотворно. Мрачное музейное помещение словно бы приобретало черты жилого дома.
— Я сам найду подходящее место для кресла. Я посмотрю, где меньше будет сквозняк.
— Да здесь их вообще не бывает. Ну, ладно, желаю приятной ночи. Если я вам понадоблюсь, то я там, наверху. Я вам не советую подпускать к себе близко эту восковую публику, — не удержался сторож от зловещей шутки, — у них руки холодные и липкие. В крайнем случае, больше внимания уделите старушке Диер, мне кажется, она к вам неравнодушна.
Хьюсон откликнулся на шутку смешком и тоже, пожелал сторожу доброй ночи.
Общение с веселым парнем несколько уравновесило состояние Хьюсона. Он подкатил тяжелое плюшевое кресло, подумывая про себя, что, кажется, это не так уж серьезно и страшно. Он поставил кресло в центральном проходе, решительно повернув его спинкой в сторону доктора Бурдэта. Неизвестно, по какой причине, но фигура этого убийцы была для него гораздо неприятнее всех остальных. Возня с креслом отвлекла Хьюсона, но когда она закончилась, а шаги сторожа в верхнем этаже затихли, к нему вернулось настороженное, тревожное состояние. Испытание его мужества только началось, и, скорее всего, оно будет трудным.
Ровный слабый свет падал на ряды восковых фигур. Хотя это были искусственные манекены, но воображение Хьюсона наделяло их такой же таинственностью и загадочностью, как если бы в этой полутьме его окружали молчаливые, неподвижные люди. Так странно и страшно было полное отсутствие звуков, хотя бы шорох, хотя бы чей-то вздох, звук дыхания, какой-либо из тысячи мельчайших звуков, исходящих от живой толпы, даже если что-то заставит ее замереть в неподвижности. В этом сумрачном помещении даже воздух был неподвижен, как черная стоячая вода в глухом лесном омуте. Движение в этом мире неподвижности мог вызвать только сам Хьюсон, шевельнув рукой или ногой и глядя, как его собственная тень копирует такое движение.
«Вот так, наверно, на дне моря», — подумал журналист и деловито сообразил, что неплохо будет поместить это сравнение в завтрашнюю статью.
Усевшись удобнее в плюшевом кресле, Хьюсон прислушался к своему состоянию, внушая себе трезвую мысль, что все эти манекены, застывшие перед ним, не что иное, как поделки искусных ремесленников, что они не страшнее, чем чучела зверей в зоологическом музее. Такими размышлениями ему удалось привести себя в относительно бодрое состояние, он стал более внимательно разглядывать лица восковых фигур, приучая себя к их обществу. Жаль, что запрещено курить. «Пока я буду поддерживать в себе спокойное отношение к этим истуканам, этакое любопытство исследователя, все будет хорошо». Мысли эти были успокоительны, но в глубине души Хьюсона уже поднималось сомнение в надежности и прочности этого спасательного круга. Причиной беспокойства Хьюсона был взгляд доктора Бурдэта, направленный ему в спину, гипнотизирующий взгляд, о котором невозможно было забыть при всем старании отвлечься. Хьюсон все время испытывал леденящее желание повернуться лицом к восковой копии маленького француза-потрошителя.
«Спокойно! Я начинаю нервничать, — убеждал себя Хьюсон. — Я не должен поворачиваться, это будет означать, что я начну поддаваться страху».
«Нет, мой дорогой, ты именно потому и не можешь повернуться, что тебе страшно», — тут же возникала в его голове противоположная мысль. Этот мысленный диспут продолжался две или три очень долгие минуты. Окончился диспут тем, что Хьюсон круто повернулся вместе с креслом в сторону доктора Бурдэта.
Что ж, теперь у журналиста, будь он любознательный исследователь, имелась прекрасная возможность полюбоваться экспонатом. Среди множества застывших в различных, хорошо продуманных, позах манекенов изображение доктора Бурдэта резко выделялось, его восковое лицо было заботливо освещено хорошо расположенной лампочкой.
Хьюсон не сразу сосредоточил свой взгляд на фигуре доктора, он лишь мельком увидел это хорошо освещенное пятно и рассеянно оглядел менее освещенные статуи. Чем бы это ни грозило, прямой взгляд в глаза маленькому французскому убийце был неизбежен. Хьюсон сделал над собой усилие и посмотрел. Он содрогнулся и даже вздрогнул. Фигура, конечно, была мертва, но изготовлена она была очень искусным ремесленником, которому удалось придать восковому лицу очень страшное выражение зловещей ласковости, слащавости, почему-то очень неприятно действующей на нервы.