Охота на ясновидца

Почувствовав усилия бандита оторвать шкафчик от пола, мой защитник, — ну и силища! — мгновенно поставил шкаф на попа, и прижав железноротого к стенке, стал вдавливать пивной живот в кирпичную кладку стальным щитом. Так пресс давит виноградную кисть. Бандит заорал от боли. Сделал несколько бессмысленных выстрелов в воздух — его правая рука была свободна. Но поздно! Глаза полезли из орбит.

Только тут бедняге пришла подмога.

В гараже уцелело только двое — раненая киллерша, которая заматывала бинтом пробитую руку и мосластый бандюга с голым черепом и скошенной по-акульи челюстью. Он единственный не принимал до этого никакого участия в перестрелке, а пройдя прямо к «Опелю» Ирмы, сначала обыскал багажник, затем — мертвую Ирму, даже оттащил ее от машины поближе к свету люминесцентной лампы, уложив на край ремонтной ямы, но ничего не нашел; он как и. я попытался выломать пистолет из ее руки, но оставил затею — такой нечеловеческой силы была полна кисть покойной. Вернулся к «Опелю». Погрозил пистолетом Макарова черному псу, который захлебывался от лая в закрытой машине. Подобрал брошенный на полу радиотелефон. Вслушался в его бессмысленный шум… Ни выстрелы, ни вопли умирающих не выводили его из себя, и только после осмотра мосластый череп бегом вернулся к точке побоища и на ходу прострелил ногу, торчащую из шкафчика для прозодежды, которым мой телохранитель дожимал пивной живот.

Пуля мосластого пробила икру.

Первая рана! Телохранитель мгновенно опрокинул свой панцирь на пол, но уже не так, как прежде — лицевой стороной вниз, а наоборот — дырками вентиляции вверх..

Железноротый бандит сполз по алой стене, выблевывая лохмотья трахеи. Агонизируя он все щелкал и щелкал мертвым пистолетом, который уже расстрелял все пули из обоймы.

Щелк! Щелк!

Такое положение шкафчика — отверстиями вверх — было оплошностью, и мосластый незамедлил ею воспользоваться. Запрыгнув на стальной пенал, бандюга тут . же толкнул металлическую задвижку и запер телохранителя. После чего присел и, ловко просунув ствол в отверстие вентиляции, сделал наугад три выстрела, расчитывая исключительно на рикошет. Мой лоб покрылся испариной — вот кто станет моим хозяином — мосластый гологоловый бандюга с акульей скошенной челюстью. Но что за чертовщина! Троица пуль, влетевших в железный пенал с человеком, обращалась с его плотью исключительно бережно. Три огненных зигзага оплели его торс, руки и голову как змеи мертвое дерево. Ударяясь о сталь, надламывая прямые смертоносные линии, вертясь ужами, посвистывая от наслаждения, как живые, пули ни разу не задели безумца. До тех пор, пока дьявольский серпантин перестал вить свою смертоносную ленту и свинцовые черви не упали — с шорохом мертвой пчелы — на стальную изнанку.

Я чуть не спятил наблюдая за тем, как пули штрихуют тесное гулкое убежище человека. Моя способность видеть то, что увидеть невооруженным глазом нельзя, довела мой мозг до состояния полной прострации. Я пальцем не мог шевельнуть!

Издавая обманные вопли ужаса и смерти, чтобы провести врага, телохранитель вытащил из ножен на правой ноге узкий стилет и направил его между створок, в миллиметровый просвет, целя точно в промежность бандюги. Страшное лезвие проклюнулось из стального ящика и бесшумным напором, пропороло врага прямо в седалище, уйдя на две трети длины в теплое мясо. Лезвие рассекло мошонку и, проколов кишки, вонзилось в живот, выглядывая красным языком из пупка.

После чего лезвие вернулось в ножны.

Сталь только скользко пискнула в миллиметровом зазоре створок, оставляя на поверхности шкафа малиновый сгусток.

Мосластый был еще жив и не издал ни слова. Зажав рукой глубочайшую рану, человек с ужасом смотрел на шкафчик для прозодежды, крашенный голубенькой краской. Здесь, в этом облупленном шкафу с ржавыми углами, с самого его рождения таилась и поджидала, и наконец дождалась своего часа его заветная, единственная, неповторимая смерть!

И новый клевок красного лезвия. На этот раз стилет пробил руку, которой бандюга зажал постыдную рану, и снова ушел глубоко в тело, победно и презрительно повторяя уже пройденный путь, выглядывая красным клювом из раны в ямине пупка и превращая тем самым тело в смертные ножны.

Только тут человек издал вопль и упал животом на вентиляционные отверстия шкафчика, где его падение давно караулили две пистолетные дырки в стволах ТТ. Мой телохранитель мгновенно сделал по выстрелу из двух стволов.

И все повторилось с точностью до наоборот!

Если пули внутри шкафа для прозодежды не брали моего стрелка, словно он был заговорен, то с телом бандита свинец обошелся самым жестоким образом.

Лежа под стеллажом, стуча зубами от страха, уткнувшись лицом в ладони, я тем не менее — чудом! — видел, что творят две пули со смещенным центром тяжести в человеческом чреве! Я видел как два жадных красных червя принялись метаться внутри тела бедняги. Шинкуя, утопая в крови, ныряя, ликуя от вида агонии, смертоносные черви пожирали мясо до тех пор, пока не выглянули из ноздрей двумя тяжелыми, вязкими от пищи.пиявками и еле-еле доползли до финишной линии рта.

— Герман! — позвал меня телохранитель, — открой шкаф! Живо!

На ватных коленях я выполз из своего укрытия, тряся золотыми кудряшками. Постыдное зрелище! И с трудом отодвинул задвижку.

Мой защитник был весел, и, осматривая пустяковую рану, задрав штанину бросил:

— Меня убьет только мертвый!

Мне сразу не понравилась такая речь, ведь бой еще не окончен.

В этот момент в гараже погас свет.

И я сразу понял в чем дело — киллерша закончила перевязку, затянула на затылке потуже ремешок от прибора ночного видения, достала из сумки автомат Калашникова с пулями калибра 5,45 и, нашарив на стене рукоять электрорубильника, погасила свет. Она решила или умереть или победить. Смерть четверых торпед была неслыханной — всех перестрелял какой-то паяц в грязном белом халате санитара из морга.

Свет погас, но я непостижимым образом прекрасно все видел, как кошка. Чего нельзя было сказать о моем защитнике. Присев у стены и контролируя локтем опору, он бесшумно стал передвигаться на корточках в дальний угол гаража. Стараясь перебегать от одной опоры к другой. Видимо он тоже понимал, что враг видит в темноте.

Кстати, мой телохранитель был единственным, в чьи чувства и мысли я не проникал даже на йоту. Чего нельзя было сказать о разозленной киллерше. Я отлично понимал каждый ее шаг. В эту минуту она все еще оставалась на месте, у стены, у электрощитка, давая глазам возможность привыкнуть к мертво-зеленому мерцанию, с каким прибор озирал пространство. Несмотря на пожар злобы в сердце, — я чувствовал, — она колебалась между жаждой мести и желанием бежать: вверх по лестнице, до конца коридора, затем в кассовый зал, оттуда на перрон, смешаться с толпой, выйти к автостоянке и бегом к «БМВ» цвета сырого асфальта… «Ты же осталась одна, Марс поймет!»

С другой стороны она убеждала себя: «Ты его сделаешь, сделаешь!»

Первый осторожный шаг в темноте.

Второй.

В поле зрения —фосфорические контуры подземелья: опорные столбы, контуры машин, стеллажи, где она прячется, сука позорная! Ага! Вот он — ну и дурила, стоит совершенно открыто, даже оружие держит рылом в пол! Огонь! Все пули в голову!

Я вижу, что киллерша попалась на удочку — она открыла огонь из автомата в тело мосластого бандюги, которого хитрец подвесил на пожарном рукаве у стены. Мертвое тело мотается от адских ударов, пляшет, как паяц на веревочках. Баба не может ничего понять и, выплевав весь рожок дотла, до последней пули, выдала свое местонахождение. И смерть тут же взрывается смехом, светом, ревом и хохотом. Оседлав мотоцикл, поставленный у стены, — допотопный массивный «Иж» — мой страж врубает на полную мощность свет одноглазого фонаря, и вертит фарой пока не находит лучом света мишень — киллерша вставляет новый рожок! — и дает полный газ, и пускает чудовище рывками вперед. Он что спятил?! До нее по прямой не меньше ста метров! Эй, идиот, тебя превратят в решето!