Аналитик

— Буду с нетерпением ждать вашего звонка.

Рики встал с ощущением, что ему все же удалось хоть как-то себя защитить.

Рики доехал на такси до Линкольн-центра. В вестибюле оперного театра «Метрополитен» было пустынно — лишь несколько туристов и охранников. Здесь рядком висело множество телефонов-автоматов. Место было удобно тем, что Рики мог звонить, одновременно приглядываясь ко всем, кто войдет в здание следом за ним.

Прежде чем ему ответили, Рики пришлось выслушать восемь длинных гудков.

— Да?

— Доктора Льюиса, пожалуйста.

— Это я.

Рики не слышал этого голоса двадцать лет, и тем не менее его вдруг захлестнула буря эмоций: ненависть, страх, любовь и разочарование. Он с большим трудом сохранил спокойствие.

— Это доктор Фредерик Старкс.

— Черт возьми! Рад слышать вас, Рики, спустя столько-то лет. Я совершенно потрясен!

— Доктор, я не знаю, к кому мне еще обратиться.

Короткое молчание.

— У вас неприятности, Рики?

— Да. Я надеялся, вы уделите мне немного времени.

— Я больше не веду пациентов, — сказал Льюис. — Возраст. Немощь. Многое от меня попросту ускользает.

— Вы меня примете?

Старик помолчал:

— Боюсь, вам придется приехать ко мне. У меня больше нет приемной в городе.

— А где это? — спросил Рики.

— Райнбек, — ответил доктор Льюис и назвал адрес дома на Ривер-роуд. — Доберетесь поездом от Пенсильванского вокзала.

— Если я приеду сегодня во второй половине дня…

— Приезжайте когда хотите. Вот одно из преимуществ жизни пенсионера — полное отсутствие неотменяемых встреч. От станции возьмите такси, я буду ждать вас к ужину.

В Райнбеке людей с поезда сошло совсем немного. Рики, все еще опасавшийся, что кто-то проследил его передвижения, постоял немного на платформе, приглядываясь к каждому из сошедших. Никто даже не посмотрел в его сторону, только один мальчишка остановился и состроил ему рожицу. Около станции стояла единственная белая, забрызганная грязью машина такси с вмятиной на переднем крыле. Водитель, заметив Рики, резко подал к краю тротуара.

— Вас подвезти, приятель? — спросил он.

— Да, — ответил Рики и назвал адрес доктора Льюиса.

Доктор Льюис жил в перестроенном фермерском доме, выкрашенном яркой белой краской. На прибитой к фронтону доске значилось: 1791. Сбоку от дома виднелся гамак и несколько складных деревянных кресел, перед конюшней стоял десятилетний синий фургончик «вольво». Такси остановилось прямо за ним, и Рики, выйдя из машины, немного помедлил в начале гравийной дорожки.

Отношения между пациентом и психоаналитиком во многом схожи с отношениями между ребенком и его учителем. Врачу известны едва ли не все интимные переживания пациента, который в свой черед не знает о враче почти ничего.

Рики был уже на полпути к дому, когда распахнулась входная дверь:

— Держу пари, чувствуете вы себя несколько неуютно.

— Читаете мои мысли, — ответил Рики расхожей в среде психоаналитиков фразой.

Хозяин провел его в расположенный сразу направо от входа кабинет. Белые стены. Книги на полках. Шелковый абажур. Турецкий ковер. Чуть приметный аромат сирени.

Доктор Льюис был худощав, сутуловат, лыс, с воинственно торчавшими из ушей пучками волос, сообщавшими ему вид отчасти странноватый. Очки низко сидели у него на носу. Передвигался он медленно, слегка прихрамывая. Усевшись наконец в большое, красной кожи кресло с подголовником, он указал Рики на другое, в нескольких шагах от себя. Рики сел.

— Страшно рад видеть вас, Рики, даром что прошло так много лет. Сколько уже?

— Да уж больше десяти. Вы хорошо выглядите, доктор.

Доктор Льюис ухмыльнулся и покачал головой:

— Вам не стоило начинать нашу встречу со столь очевидной лжи, хотя в моем возрасте ложь вызывает признательность. Правда всегда чертовски неудобна. Мне требуется новое бедро, новый мочевой пузырь, два новых глаза и уха и несколько новых зубов. Правда, чердак все еще неплох. — Он постучал себя по лбу. — Но я уверен, вы отыскали меня не для того, чтобы справиться о моем здоровье. Вы, разумеется, поужинаете со мной, к тому же я приготовил для вас гостевую комнату. А теперь я, пожалуй, заткнусь и послушаю ваш рассказ.

Рики помолчал, не зная, с чего начать. Наконец ему удалось выдавить:

— Я уверен, что мне осталось жить только одну неделю.

Рики рассказал о первом письме со стишком и угрозами, о ставках игры. Описал Вергилию и Мерлина, контору несуществующего адвоката. Он старался не упустить ничего — от опустошения его банковских и брокерских счетов до двух посещений детектива Риггинс. Рассказал о Циммермане и лживых обвинениях в изнасиловании. И закончил тем, какое впечатление произвели на него показанные Вергилией фотографии троих детей. Затем он замолчал и уставился на старого психоаналитика.

— Весьма интригующе, — помолчав некоторое время, сказал доктор Льюис и протяжно вздохнул. — Я полагаю, основной наш вопрос — это вопрос, поставленный Румпельштильцхеном: готовы ли вы покончить с собой, чтобы спасти другого человека?

— Я не уверен… — промямлил Рики. — Не думаю, чтобы я всерьез рассматривал такую возможность.

Доктор Льюис поерзал в кресле.

— Вопрос не столь уж неразумен, — сказал он. — Ваш выбор, как мне представляется, довольно прост: можете ли вы победить? Можете ли установить за оставшиеся несколько дней личность человека, назвавшегося Румпельштильцхеном? А если не можете, покончите ли с собой ради спасения другого?

— Я не могу поверить… — начал Рики и умолк.

Доктор Льюис пожал плечами:

— Простите. Разумеется, сознательно вы такой возможности не рассматривали. Но не задавали ли вы себе вопрос о ней в подсознании, которое и подтолкнуло вас искать меня?

— Я пришел за помощью, — сказал Рики. — Мне необходимо прозондировать ту пору моего прошлого, когда мать Румпельштильцхена была моей пациенткой. Я уверен, что знал ее в то самое время, когда вы были моим психоаналитиком. Я наверняка упоминал ее во время наших с вами сеансов.

Доктор Льюис покивал:

— Вполне резонная просьба и определенно разумный подход. Я показался вам жестоким, Рики? Наверное, к старости я стал раздражительным. Разумеется, я помогу вам. Однако неплохо было бы приглядеться и к настоящему тоже. А возможно, и к будущему. Чтобы победить, вы должны опережать противника.

— Но как я…

Доктор Льюис встал:

— Вот этим мы и будем заниматься за ужином и весь остаток вечера. — Он улыбнулся. — Разумеется, вы упустили из виду одно важнейшее обстоятельство.

— Это какое же? — спросил Рики.

— Мне представляется очевидным, что этот господин, Румпельштильцхен, потратил месяцы, если не годы, на то, чтобы спланировать свою месть.

— Согласен.

— В таком случае, — неторопливо произнес доктор Льюис, — мне не понятно, почему вы считаете, что он и меня тоже не завербовал себе в помощники. Возможно, он мне хорошо заплатил. Почему вы полагаете, Рики, что я на вашей стороне?

И старый психоаналитик, не дав Рики ответить, направился на кухню.

Стоявший посреди кухни деревянный стол был накрыт на двоих. На столе красовался кувшин с ледяной водой. Доктор Льюис снял с плиты керамическую кастрюлю и водрузил ее на подставку, затем извлек из холодильника салат.

— Садитесь, Рики. Бурда, которая стоит перед нами, была некогда курицей. Накладывайте себе сами.

Рики помешкал. Потом потянулся к кувшину, налил в высокий стакан воды и требовательно спросил:

— Так он это сделал?

— Что?

— Румпельштильцхен связался с вами?

Доктор Льюис сел, аккуратно расправил на коленях салфетку, перегрузил на тарелку немалую часть содержимого кастрюли, добавил салат и, лишь покончив с этим, неторопливо ответил:

— Позвольте мне, Рики, спросить, какая вам разница?

— Мне нужно знать, что вы на моей стороне.

— Нет, Рики, вам это ни к чему. Вам нужно знать лишь одно — что я хочу вам помочь. А уж какие там у меня мотивы, это значения не имеет. Возможно, у Румпельштильцхена имеется кое-что на мой счет. Возможно, не имеется. Давайте-ка поедим. Я думаю, впереди у нас долгая ночь.