Страница 66 из 157
Он же, Сновидов, многие склонные к тому злому намерению, слова употреблял, и тем топу Турчанинова к тому злому умыслу поощрял и к доносу о том намерения не имел.
С учинением наказания кнутом и с вырезанием у Турчанинова языка и ноздрей сосланы в Сибирь в дальние города; Квашнин – в Вышерецкий острог, Сновидов – в Камчатку и Турчанинов – в Охотский острог.
Из воспоминаний пелымского старожила{101}
Между прочим Казанцов вспомнил о фельдмаршале графе Минихе, который некогда жил 20 лет сряду на берегах Тавды. Миних, – говорил Казанцов, – редко выходил из замка (который был построен с четырьмя башнями на самом берегу реки и обнесен крепостною стеною)[113] – он не любил никаких сообществ, ни народных увеселений, и по большей части был задумчив. Иногда приходил он с удкою на берег реки, ловил с крестьянами рыбу, косил с ними траву или разводил молодые кедры. Он щедро платил крестьянам за работы и ласково обходился с нами! Пелымцы долго вспоминали о нем с любовию; отцы рассказывали детям, как он был милосерд к несчастным. Мы все жалели о себе, когда оставлял он Пелым. Говорят, прежде он был строг – а мы видели только его доброту. Один из русских, молодой крестьянин, полюбил пригожую вогулянку[114] и желал на ней жениться. Но родные ее слышать не хотели о том и отказали потому, что он не в состоянии был заплатить определяемого ими калыма, или выкупа, какой по обычаю вогулов и остяков жених должен платить перед венчаньем. Крестьянин увидел однажды Миниха, прогуливавшегося вместе с детьми и женою своею, остановил его на дороге, бросился к нему в ноги и просил его помощи.
Миних расспросил его обо всем, а у других об нем, и, слыша, что он честен и усердён к трудам, призвал родных вогулянки и ласково сказал им: «Придите ко мне за калымом, а я вам дам зятя. Купите себе счастье на деньги, если нельзя иметь его даром». И на другой день они получили от него знатную сумму денег. А потом графу привелось через год с женою воеводы Путилова крестить у осчастливленной им четы. Взяв младенца на руки, он сказал: «Дай бог, чтоб крестник мой сам крестил других». Миних сам заботился об обучении своего восприемника грамоте, и крестьянский сын действительно поступил сперва причетником в одну из церквей в том округе, а дожив лет до 40, достиг и до священнического сана. Но это было по отбытии уже Миниха из Пелыма. Когда пришло повеление об освобождении Миниха[115], он роздал все свои пожитки крестьянам, потом объехал верхом вокруг Пелыма, прощался с жителями как отец, и мы благословили путь его.
Часть пятая «От правительства отрицаюсь» Низложение Петра III 1762 г.
Со смертью императрицы Елизаветы 24 декабря 1761 года пресеклась династия Романовых. Престол перешел к Карлу-Петру-Ульриху, успевшему, несмотря на краткость своего правления, дать начало новой династии – Голштейн-Готторпской. Ее представители, впрочем, охотно приняли фамилию угасшего рода. С именем голштинского принца, внука Петра Великого и Карла XII, связывалось множество надежд и беспокойств. Анна Иоанновна, Бирон, Анна Леопольдовна, Елизавета – все они задумывались над судьбой второстепенного немецкого принца, родившегося в 1728 году. «Голштинскому чертушке» были уготованы сразу два трона: один – в Стокгольме, другой – в Санкт-Петербурге. Елизавета решила избавиться наконец от всяких династических сложностей и назначить принца своим наследником. Но личные качества новокрещенного великого князя Петра Федоровича при всем сочувствии к его судьбе вряд ли можно признать достойными монарха, тем более располагающего самодержавной властью в огромной стране.
В 1745 году великого князя женили на троюродной сестре – шестнадцатилетней принцессе Софии Августе Фредерике из мелкого княжества Ангальт-Цербст. После принятия православия, принцессе дали имя Екатерины Алексеевны. Великая княгиня скоро проявила дарования, намного превосходившие способности ее супруга, и в частности, изрядный вкус к дворцовой интриге. Екатерина, очевидно, интересовалась подробностями переворота 1741 года, тем более что одно время была близка с его главными участниками – Лестоком и Воронцовым. Недаром много лет спустя она даже вступила в литературную полемику с аббатом Шаппом, поведавшим миру якобы записанный им со слов опального Лестока рассказ о воцарении Елизаветы.
Здесь нет возможности подробно останавливаться на первых шагах Екатерины к власти. Достаточно сказать, что замысел переворота зрел в ее голове задолго до 1762 года. Уже летом 1756 года, когда императрица тяжело заболела, великая княгиня составила весьма недвусмысленный план действий: «Когда я получу безошибочные известия о наступлении агонии, я отправлюсь прямо в комнату моего сына. Если я встречу или буду иметь возможность немедленно призвать обер-егермейстера [А. Г. Разумовского], я оставлю его с его подчиненными при сыне; если нет – я отнесу сына в мою комнату. Вместе с тем я пошлю верного человека известить пять гвардейских офицеров, в которых я вполне уверена. Они приведут мне каждый по 50 солдат – это будет исполнено по первому же знаку; Может быть, я и не обращусь к их помощи, но они будут у меня в резерве на всякий случай. Они будут принимать повеления только от великого князя или от меня. Я пошлю к канцлеру, к Апраксину и к Ливену, чтобы они явились ко мне, а в ожидании их направлюсь в комнату умирающей, куда призову командующего караулом капитана, велю ему присягнуть и оставаться при мне. Кажется, надежнее и лучше, чтобы оба великие князя были вместе, чем чтобы один был со мною. Думаю также, что местом сбора должна быть моя приемная. Если я замечу какое-либо, хотя бы самое малейшее, движение, я отдам под стражу Шуваловых и дежурного генерал-адъютанта. Младшие офицеры лейб-компании – народ надежный, и хотя я в сношениях не со всеми ими, но на двух или трех я могу вполне рассчитывать и уверена, что имею столько влияния, чтобы заставить себе повиноваться всякого, кто не подкуплен».
Это письмо от 11 августа адресовано не кому-нибудь, а посланнику Великобритании Ч. Уильямсу. Сэр Уильямс передал Екатерине 10 тысяч фунтов стерлингов. История повторялась, только вместо французского золота, как 15 лет назад, теперь в руках претендентки блестело английское…
Но тогда Елизавета выздоровела. Отношения Екатерины с мужем становились все прохладнее, и теперь уже и речи не могло быть даже о чисто формальном сотрудничестве при захвате власти, как предполагалось в процитированном письме. Петр Федорович и Екатерина превратились в откровенных политических противников. Но переход трона к Петру III прошел спокойно – без попыток Екатерины противодействовать. По-видимому, свою роль сыграла беременность великой княгини – в апреле 1762 года у нее родился сын от Григория Орлова – будущий граф Алексей Бобринский. Но стоило императрице прийти в себя, как заговор снова стал набирать силу.
Июньский переворот 1762 года отличается прежде всего большим числом участников и редкостным единодушием. Разворачивавшийся сначала по традиционному сценарию, он быстро вышел за тесные стены дворца или казармы и превратился в массовое публичное действие на глазах у всего города. При этом активными сторонниками Екатерины были не только офицеры гвардии, но и простые солдаты – для того чтобы поднять их на мятеж, почти не пришлось прибегать к обману, в отличие от 1740 или 1801 года. Петр III действительно сумел восстановить против себя самые различные слои общества, несмотря на ряд таких мер, предпринятых при нем, которые, казалось бы, могли принести ему широкую популярность. Он подписал указ о вольности дворянской, отменявший для дворян обязательную службу, которую установил Петр I, а также упразднил Тайную канцелярию. Но пренебрежение традициями народа и слабость характера создали ему массу врагов. Движение 1762 года, как и мятеж двадцатилетней давности, имело явно выраженную патриотическую окраску. Трудно решить, успело ли надоесть гвардейцам шестимесячное пруссофильство Петра III больше, чем многолетнее правление Бирона, или же в иностранцах уже привыкли видеть виновников всяких бед, независимо от того, занимали ли они места в правительстве или же просто содержали лавки, но, судя по рассказам очевидцев, иноземцам в дни переворота досталось. Правда, если в 1741 году на престол возвели немку наполовину, то в 1762-м – уже совсем настоящую…