Страница 33 из 157
Была тогда у государыни сестра ее, царевна Екатерина, и она прежде о таковом шляхетства намерении уведомлена, слыша ныне о собрании их, все, что сделалось, государыне донесла, увещевая войти к ним и послушать их челобитья. И свободно было о сем говорить, понеже князь Василий Лукич на слух оного собрания выходил, как уже упомянулось.
Вышла государыня в залу и, стоя под балдахином, впустить просителей и прошение их прочесть повелела; а по прочтении того приказала тотчас подать себе письмо курляндское. Потом произнесла краткую речь в таковой силе, что, хотя весьма тяжелые поданы ей были царствования договоры, однако же, веруя, как ей докладывано, что оные от всех чинов и от всего российского народа требуются, для любви отечества своего подписала. А понеже ныне известно является, что лжею и лестию сделан ей обман, того ради оные договоры, яко сущею неправдою от себя исторженные, уничтожает и рукописание свое никому впредь иметь за важное приказует. И то сказав, тотчас упомянутое письмо, до рук ее поданное, разодрала и на землю бросила. Воскликнуло предстоящее всех множество, зело ее величество благодарствуя и кланяясь.
Были же при том некоторые и от верховников, и когда просители оные, благодаря государыню, кланялись, тогда и сии поклонились, – кое действие их, понеже паче всякого чаяния показалось, подало в народ довольную смеха материю.
Записка В. П. Степанова{55}
Всемилостивейшая Государыня!
По повелению и указу Вашего Императорского Величества доношу яко верный раб чистосердечно, что могу вспомнить.
В прошлом 1730-м году генваря в 18 день, егда Его Императорское Величество Петр Второй зело прискорбел, то прислал по меня Андрей Иванович Остерман.
И как я туды приехал, то велел мне тамо быть неотлучно.
И потому к вечеру съехались все Верховного Тайного Совета министры и несколько из генералитету и из тогдашнего высокого Сенату.
Его Императорского Величества не стало после полуночи в 1-м часу.
И Верховного Тайного Совету министры пошли во особливую камору, а что у них происходило, о том я неизвестен, понеже тамо не был, оставался в тех покоях, где Его Величества не стало. А вышед, спросили меня и велели взять чернилицу, и отошед в палату ту, которая пред тою, где Его Императорское Величество скончался, посадя меня за маленький стол, приказывать стали писать пункты, или кондиции, и тот и другой сказывали так, что я не знал, что и писать, а более приказывали иногда князь Дмитрий Михайлович, иногда князь Василий Лукич. Увидя сие, что за разными приказы медлитца, Таврило Иванович и другие просили Андрея Ивановича, чтобы он яко знающий лучше штиль диктовал, который отговаривался, чиня приличные представления, что так дело важное и он за иноземничеством вступать в оное не может, а какие подлинно чинил представлении, объявить за минувшим долгим временем не упомню, и потом он как штиль весть сказывал, а пункты более диктовал князь Василий Лукич, и я с их слов списал; а были тамо Гаврило Иванович, князь Михайло Михайлович, князь Василий Володимирович, князь Дмитрий Михайлович, князь Василий Лукич, Андрей Иванович Остерман, князь Алексей Григорьевич, князь Михайло Володимирович.
Написав, заехали на малое время по домам, а поутру 19-го все приехали в мастерскую в тогдашний Верховный Тайный Совет, и тамо собраны были, как духовного чина знатные, так и светского генералитет, и Сенат, и прочие из коллегий немалое число; и сперва всем тем собранным объявили о Вашем Императорском Величестве, что довольны ли? Которые все тому возрадовались и были довольны, а о пунктах или кондициях, каковы оные, ничего им не объявили.
А отпустя их, стали те сочиненные в слободе[71] пункты читать, и многие прибавки привезши с собою, князь Василий Лукич и князь Дмитрий Михайлович вписывать велели, которые именно значат в черных[72]; а Андрей Иванович Остерман заболел и при том не был и с того времени уже не ездил. И учиня прибавки и написав вчерне, к Вашему Величеству письмо велели переписать и ради подписи по домам к себе привезть, с которыми я для подписи ездил, а подписав, привез в дом князя Василья Лукича, где меня дожидались Анисим Маслов и Матвей Кузмин, и, все тамо заключа, вручили князю Василью Лукичу, с чем он того вечера и поехал.
У Андрея Ивановича был, и он только одно письмо подписал, а кондиций не подписывал, и хотя я к нему и после по приказу ради подписания оных ездил, но он не подписывал, и потом уже спустя, и, как помнится, по приезде Леонтьева, как послан к нему был я с тем, что разве он не хочет быть с ними сообщником, что не подписывает, то тогда подписал. По отпуске князя Василья Лукича Гаврило Иванович говаривал в Совете, сколько я упомнить могу, что отпустили они только одни пять человек письмо и кондиции, а другим не объявили: надлежало бы объявить другим. Понеже когда Ваше Величество прибудете в Святское, то придут к Вашему Величеству многие и скажут, что они о том не знали, и говаривал о кондициях, что тяжки. А особливо о лишении короны, но прочие о тех кондициях не хотели объявлять; а иногда что говаривали между себя втайне, того знать не могу, понеже нас высылывали вон.
Изъяснение, каковы были некиих лиц умыслы, затейки и действия в призове на престол Ее Императорского Величества{56}
(…) Надобно же изъяснить помянутых осьми лиц каковое в затейки сей было и намерение, и действие, и к общей ли народа пользе или к приватным некиим интересам простиралося.
Невозможно затеечного сего дела не назвать самым злейшим преступлением, хотя бы какие кто вымышлял отговорки, а то ради следующих причин:
1) Делали сие не многие и весьма число не токмо не довольное, но малое и скудное. А если бы искалося от них добро общее, как они сказуют, то бы надлежало от всех чинов призвать на совет не по малому числу человек.
2) Делалось же и весьма тайно, что надобно было всем объявить, а хотя бы не всему народу, то хотя начальнейшим духовным, Сенату, генералитету, коллежским членам; все ли сии неискательны добра общего; все ли не доброхотны и не верны своему Отечеству; одни ли они и мудры, и верны, и благосовестны? И хотя бы и прямо искали они общей государству пользы (что весьма можно есть), то, однако ж, таковым презрением всех, которые и честию фамилии, и знатными прислугами не меньше их суп., обесчестили и зело опорочили, понеже ни во что всех поставили или в числе дураков и плутов имели.
3) Делалось же то и скоро, и очень торопко. А толь важное дело требует многого и долгого рассуждения. Партикулярные дела обретаются, которых скоро рассудить и производить нельзя; а как государю царствовать и переменить форму государства – показалось дельце легкое. И невозможно так скоро пива сварить, как скоро они о сем определили.
4) Две на то сошлися фамилии: кто же не видит, что они партикулярных и приватных себе интересов искали; сие и утайки и скорости требовало: и для чего о сем не думано по смерти блаженной памяти государыни Екатерины; Петр Вторый млад был, мощно было ему как некое учение предлагать о исправлении государства. Скажут, что опасно было, если бы не послушал: если же то скажут, то является страшная их затейка, и вина следующая:
5) Что они думали о Ее Величестве Анне, уже в народ деклярованной императрице; если бы она требованию их отказала; нельзя что б не что думали легкое: а из того каковые бы в народе восстали мятения, смуты, междоусобия; и чуть не пришло бы государство к крайнему разорению.
6) Если бы намеренная свадьба смерть государеву предварила: не минуло бы скипетро оставшей по нем вдовице. А отнимали бы у ей самодержавство, о том и думать дурно.
7) Великая их дерзость, что сами собою Верховного Совета вновь членов определили, государыни не дожидаясь. А сие дело едино государей есть. И тако они уже в чин царский самозванием вступили.
8) Прибавку же тую не из стороны, но из их же фамилий сделали. И се уже не подозрение, но явный вид, что они за приватными своими интересы гонялися. Им бы и самим надлежало прочь отступить и власти себе данной лишиться или, дабы отставлены были, просить государыни, чтоб от подозрения приватных искательств чисты быть могли; а то еще от себя же себе числа прибавили.