Страница 102 из 157
Потом уже из четырешеренгошного фронта приказал он, Мирович, команде построиться в три шеренги и велел, чтоб весь фронт за ним, Мировичем, шел, что, как то и вся команда показала, и учинено. И вышед середи крепости, как стал доходить до той казармы, где гарнизонная команда состояла, от которой он, Мирович, был окликан: «Кто идет?» На что он и ответствовал, что «иду к государю». А как скоро против той команды поравнялся, то от оной прежде одним часовым, а потом всем фронтом залпом из ружей выпалено, напротиво чего и он, Мирович, приказал своей команде таковым же образом соответствовать и выпалить всем фронтом. А выпаливши, находясь он, Мирович, в сожалении той персоны, о которой все его предприятие употреблено было, дабы оную не застрелить, как та пальба на оную казарму, где та особа содержалась, прямо чинилась, палить своей команде не приказал и велел возвратиться.
А бывший в сопротивлении при гарнизонной команде поручик Лука Чекин в ответе своем показал, что как он, Мирович, приближаться к ним с командою стал, то он, Чекин, окликал оную караульную команду. На что ему и ответствовано, что «идем вас брать». Причем он, Чекин, дабы не допустить тое команду в близости к себе, приказал по них из четырех ружей выпалить. Напротиво чего уже и от той караульной команды выпалено. А потом и он, Чекин, приказал, зарядив своей команде ружья, залпом по них выпалить же…, А как выпалили, то оная караульная команда вся врознь рассыпалась. О чем и вся Мировичева бывшая во фронте команда в ответах своих объявила в сходственность противу показания оного поручика Чекина. В чем и Мирович напоследок признался и утвердился в том на показание с обоих сторон бывших при сопротивлении команд.
И потому оная караульная команда, отступя от приступного места, собрався против места лежащих пожарных инструментов, требовала у него, Мировича, виду, по чему поступать? Который им и ответствовал, что он имеет верный вид, для чего и побежал он, Мирович, за имеющимися у него лжесоставными письмами, кои пред начатием того смятения выняв он из-под подушки, близ кордегардии сверх лестницы в имеющуюся на стене расщелину подоткнул. И, оттуда взяв, пришед и прочитал пред всею командою сочиненный им от имени Ивана Антоновича манифест. Одне те токмо возражения, которые больше, по его мнению, команду тронуть и к намеренному его, Мировича, предприятию их возбудить могли б, а не с самого начала оного ниже до конца, но середину написанного в нем.
А по прочтении оного всей команде учинил приглашение такими речми, что «поздравляю вас с государем!». Но бывшая с ним, Мировичем, при приступе вся фронтовая команда, также и случившийся тут по принуждению Мировичеву комендантский канцелярист Кондратий Михайлов в ответах своих объявили, что хотя Мировичем указ был и читан, но в каком оный содержании и к чему клонится, кроме солдата Егора Козмина, никто понять не могли, а другие, во отдалении стоя, и не вслушались. Да и он, Козмин, вслушался только, и то не довольно внимательным образом, из того читанного Мировичем указа, о какой-то будто увезенной денежной казне. А о поздравлении им, Мировичем, с государем ото всей бывшей в допросе команде единогласно о неслыщании такого им поздравлении уверяется. В чем Мирович, хотя в выговаривании о поздравлении с государем речей утверждается, но в том, однако, согласным состоит, что как тогда при большом смятений был шум и такое развращение, что солдатство, смотря на сию тревогу, может, каждый имея особые свои мысли, всемерно того и вслушаться не могли.
А учинив сие, Мирович, отошед шагов около четырех или далее от команды, кричал находящейся при той казарме гарнизонной команде, чтоб они не палили, а в противном случае он, Мирович, будет по них из пушки палить. Но, не получив от них никакого на то ответа, а усмотря в то же самое время стоящего на галерее гарнизонной команды сержанта, кричал ему, чтоб он шел к нему. Но как он не пошел, то послал он, Мирович, за ним вооруженных солдат и приказал его взять. Которыми к нему, Мировичу, и приведен. Коему, придав он, Мирович, из своей команды солдат, приказал сказать гарнизонной команде, чтоб не палили, подтверждая притом, паки тож, как и сам он той команде кричал, чтоб палить перестали, угрожая пушкою. О коей, как он, Мирович, изъяснился, что хотя-де сии речи о стрелянии из пушки им и говорены были, токмо од в том намерении не был, чтоб пушечною пальбою команду овладеть. А только к одному той гарнизонной команды устращиванию с намерением то чинил с тем, чтоб буде они с трех посылок не сдадутся и останутся со своим устремлением, то идти ему уже со своею командою на оных грудью на штыках.
Но посланный от него, Мировича, сержант не с другим успехом пришел и ему объявил как тож, что они палить будут.
О коей посылке к склонению гарнизонной команды, чтоб не палили, вся бывшая при Мировиче в приступе фронтовая команда, яко же и поручик Чекин, в сходствии его, Мировича, показания. А сержант Иштиряков показал, что он с вышеписанными Мировичевыми приказаниями к гарнизонной команде и от оной со упомянутым выше сего соответствием к Мировичу ходил по усильственному принуждению оного Мировича. И что слышав от него те речи, [что] ежели он, Иштиряков, не пойдет, то [бы] велел солдатам его колоть, в чем и он сам, Мирович, не заперся.
Видя ж он, Мирович, такое устремительное от гарнизонной команды сопротивление, побежал в комендантские покои за ключами, которых места, где они висели, он, Мирович, еще прежде знал. И для того нашед оные, взяв с собою солдат человек до шести и прикликав артиллерийских служителей и оных капрала, приказывая понудительно их солдатам с собою взять, кои и взяты. И так с артиллерийскими человек до десяти забрав, пошел на бастион за пушкою [170]. А по приходе на оный бастион велел артиллерийскому капралу и всем бывшим с ним взять медную шестифунтовую пушку и везти в крепость. А он, Мирович, между тем приказав артиллерийскому капралу идти и достать из погреба пороху и снаряды и, взяв ядра и картечи, нести к приступному месту, сам несколько отстав от везущей пушки, подтверждал стоящему как на том бастионе, где оная пушка, взята, так и прочим часовым кричал, чтоб ружья, при них имеющиеся, зарядить и из крепости никого не пропускать. А кто прорвется и поедет по реке в лодках, по тех стрелять. А кто в крепость едет, тех свободно пропускать.
А стоящий на том бастионе солдат Иван Сарасухин да у крепостных ворот солдат Иван Жданов в ответах своих показали, что они от Мировича о заряде ружья приказ в тож время, как и он, Мирович, объявляет, слышали и те ружья заряжали. И из них Жданову двоекратно от Мировича приказано было как из крепости, так и в крепость никого не впущать. А чтоб такой приказ от Мировича был, ежели кто из крепости прорвется и поедет на лодках, по тех стрелять, а кто в крепость поедет, таковых пропускать, о том в ответах оных двух солдат яко же и всех бывших во время тревоги на часах не значит. О чем в последнем своем о разноречиях ответе он, Мирович, показал, что было ли в такой силе от него часовым приказание, того он уверить потому не может, как в тогдашнее время другими и гораздо важнейшими мыслями он наполнен был, и может-де, что сие приказание единственным ему тогда воображением только было.
А по учинении того приказания догнав он, Мирович, пушку, пришел со оною в крепость и, поравняясь против тех казарм, где приступ чинился, кричал, чтоб несли порох и снаряды. А как при том случае попался ему гарнизонный канцелярист, а чей прозванием не знает, то велел ему идти, чтоб порох и снаряды он приказал, скорее выдав, нести к пушке. Но как канцелярист воспротивился, то он, Мирович, приставя к нему человек с шесть солдат, приказал с понуждением его вести, а буде станет противиться, то устращивать его колотьем штыками. Почему-де оный канцелярист уже с теми к нему приставленными солдатами и пошел.
А канцелярист Кондратий Михайлов показал, что когда он, Михайлов, требовал от караульного унтер-офицера пропуску с гребцами за крепость, то он, Мирович, выбежав из офицерской кордегардии, за то, что он ему по вопросе не сказывал, что он, Михайлов, у коменданта писал, отдал [его] стоящему под воротами часовому под караул. А потом отправил его Мирович, как и выше сего упомянуто, с приставлением к нему оружейных солдат для показания пороха и припасов. А при том от канцеляриста оказавшему сопротивления примерялся он, Мирович, ружьем со штыком в грудь его, что видя, солдаты прикладами раз до трех оного Михайлова ударили и с понуждением его уже к пороховому погребу безотлучно провожали. В чем и Мирович сам не заперся и в том признался. А кто те солдаты именно за препровождением оного канцеляриста были, яко же и те, кои его прикладами били, о том как Мирович, так и канцелярист Михайлов показать не могли.