У

Вдвоем мы отправляемся к Киму. Он сидит за компьютером, что-то там сканирует и сохраняет в фотошопе. Эта программа позволяет пользователю проделывать разные операции с картинками, объясняет нам Ким. Ким — худенький и тихий. Он пьет минеральную воду, а глаза у него красные, он уже много часов провел перед компьютерным монитором. Мы разговорились, и речь зашла о мультимедийных средствах информации. Кажется, эта штука сейчас самое-самое, высказываю я предположение. Ким объясняет, что «мульти» значит «много». Сочетание разных информационных средств. Это и есть мультимедиа. Перспективная штука. Мартин с ним согласен. Кто знает. Наверное, они правы. Выясняется, что Ким рос единственным ребенком. То есть он сразу и старший, и младший. Я насторожился. Вероятно, он несет в себе такое сочетание свойств, о каком мы, прочие, можем только мечтать. Противоборствующие свойства. С одной стороны, он бессознательно является активным сторонником существующего порядка, а с другой, на бессознательном уровне, — радикальным новатором, готовым в любой момент порвать с общепринятыми традиционными взглядами. Хорошая вещь — бессознательное! Ким ни о чем таком не задумывается, а просто занимается своим делом, не стараясь разобраться в своих побуждениях; он и не догадывается, какой мощный потенциал скрыт в его натуре. А подсознание между тем работает на полную катушку. Производит сортировку. И вдруг у него само собой возникает какое-то безошибочное ощущение, что надо сделать то-то и то-то, и он следует своему ощущению, не отдавая себе отчета, отчего так поступает. Потому-то он, наверное, и стал художником. Ким способен запросто прокладывать новые пути. Я вижу это по его лицу.

Итак, экспедиция собрана в полном составе. Первым долгом я вдумчиво побеседую со всеми. Мне надо знать, чем они дышат, поэтому я отправляюсь к каждому по очереди и завожу долгий разговор. Расскажи мне о себе, прошу я собеседника. Первая реакция у всех — веселое недоумение, но, поддавшись на уговоры, человек соглашается. Я выслушиваю их истории. В их историях нет ничего необычного, но мне все равно интересно знать. Да и кто может сегодня похвастаться чем-то необычным? Да никто! Я начинаю с Мартина.

«Рассказать о себе?» — спрашивает Мартин. Потом улыбается и говорит, что этот вопрос заставляет его вспомнить вечеринки, где он бывал тинейджером. Засидевшись допоздна, ты начинал рассказывать о себе. Кто ты такой и что ты думаешь. В этом возрасте о чем только не думалось. «О'кей! — говорит он. — Я не против. Раз хочешь, давай расскажу».

Мартин о Мартине.

Родился в тысяча девятьсот шестьдесят девятом. Рос в Бюоссене в Тронхейме. Вообще-то это район богатых людей. Мы жили там, потому что у дедушки был в этом районе участок еще с тех времен, когда это была сельская местность. Мы на нем построили дом. Папа у меня архитектор. Для мальчишки там было приволье. Есть где поиграть. Поля. Озеро. Незастроенные пустыри. Я был младшенький при двух старших братьях. Они много старше, так что я вел сравнительно безболезненное существование. Почти без конфликтов. Один из братьев иногда принуждал меня покупать у него надоевшие вещи. Но вообще-то быть младшим братом совсем неплохо. Когда появился я, родителям уже поднадоело следить за каждым шагом своих сыновей. И мне выпало много свободы. Родители развелись, когда мне исполнилось двенадцать лет. Острых проблем для меня в связи с этим не возникало. Не могу сказать, как на меня подействовало это событие. Я был занят своими делами. В начальной школе все у меня шло отлично. Я всегда правильно отвечал и всю дорогу играл в футбол. На переменках все играли. На площадке скапливалось по десять-двадцать вратарей и двести игроков. Я был одним из лучших и пользовался заслуженным авторитетом. Правда, портил удовольствие тот факт, что у меня слабо получалось с плаванием и я долго никак не мог научиться ездить на велосипеде.

В школе второй ступени началась сплошная тоска и вообще было паршиво. Нагрузки. Заплеванные табачной жвачкой потолки. Физкультура и спорт. Ледяные руки от снежков. И уроков на дом прибавилось. Я носил оранжевые брюки и выбивался из общего фона. Очень утомительно, когда люди не дают прохода и на каждом шагу кричат тебе: «гомик». Мне не хватало общения с нормальными людьми. Период с тринадцати до пятнадцати лет мне меньше всего хотелось бы снова пережить.

Гимназия тоже оказалась для меня сплошным разочарованием. У меня там было такое чувство, что я не узнаю ничего нового. Я-то думал, в гимназии будет как в университете: свобода и самостоятельность, что там будут люди, с которыми есть о чем говорить. Ан нет! К счастью, там же учился кое-кто из моих друзей, но хотелось найти и новых. А вне школы для нас начался период увлечения панками. Поздновато, конечно, но все же. Мы ходили на концерты, слушали «Татуированные рыла» и тому подобные группы. Я был вроде бы анархистом, но как-то рок-н-ролла все прибывало и прибывало, а политика шла на убыль. Постепенно музыка вообще забыла про то, что государство нужно разрушить. Музыка играла крайне важную роль. В зависимости от музыки решался вопрос, что я собой представляю и что представляют собой другие люди. Мои радикальные установки служили скорее чем-то вроде украшения. Очень удобно, как своего рода НЗ.

Потом настал период интенсивного посещения вечеринок. Все прямо с ума посходили и только думали, как бы поскорее напиться. Ты отправлялся на вечеринку и тотчас же принимался пить. Часто там бывало и угощение, и прочие удовольствия, но с этим ты быстренько расправлялся, а дальше уже рыскал по комнатам в поисках максимального удовольствия при минимальной затрате времени. Орать и носиться — вот чем все главным образом занимались! Носиться туда-сюда и вдрабадан напиваться. Я на этом уровне подзадержался. Мой первый сексуальный дебют состоялся, когда мне стукнуло уже восемнадцать. На этих вечеринках всегда находились кружки, где царила, так сказать, мертвая зыбь. Сиди и веди умные разговоры с ребятами из «красной молодежи». Мне никогда не удавалось их переспорить, но, к счастью, у меня были приятели, которым это удавалось. Я вращался в такой среде, где заметно преобладали артистические амбиции.

Когда мы окончили гимназию, был период серьезной безработицы, и поступление в университет оказалось самой реалистичной альтернативой. Я проучился там исключительно долго. Даже не знаю, что об этом сказать. Иногда бывало здорово. Но ерунды тоже хватало. Денег мало и полно посредственностей, с ними надо было как-то общаться. Собирался писать дипломную о религии, вере и логике в одной деревне Кот-д'Ивуара. Я отправился в Бельгию учиться французскому, но угодил в город с фламандским населением. В довершение всего умер мой африканский учитель-барабанщик, и тут мой интерес окончательно угас. Вдобавок барабанщик оказался вовсе не таким славным парнем, как я думал. Он был одним из тех чернокожих, относительно которых меня предостерегали представители норвежского здравоохранения. У него была болезнь, передающаяся половым путем, а он занимался этим самым направо и налево.

Сейчас я в основном занят своей периодической системой, теорией коммуникации и компьютерным программированием, словом, тем, что относится к этой области. Мне кажется, я этим увлечен. По крайней мере, мне хотелось бы так думать. Но порой меня охватывает разочарованность. Ты все время должен доказывать, что ты самый умный. Это очень утомительно. Самое страшное — стать одним из тех, кто знает всего понемножку. Таких людей становится все больше. Но еще страшнее стать узким специалистом, ведь это значит упустить все остальное.

Я не чувствую, что мне есть что доказывать. Оптимистичный взгляд на будущее блистает своим отсутствием. Любовь — одна из редких вещей, в которые я еще в состоянии верить. Хотя порой и с трудом.

Ким о Киме.

Родился в тысяча девятьсот семьдесят третьем. Детство прошло в Сингсакере в Тронхейме. Удачно расположенный район с видом на центр и на фьорд, кругом красота. Хорошенькие маленькие улочки. Холмы и садики, деревянные заборы и загородки. Средней величины и маленькие жилые домики. Отличные дома старой застройки, населенные довольно обыкновенными людьми. Среди них, помнится, были пастор, репортер, работавший на радио, пенсионеры. Хороший уголок для ребенка. Уютный и спокойный. По соседству много ребятни. Я любил делать что-то руками, придумывать любил. Например, понарошку воображал, как будто я не я, а кто-то другой. Впрочем, все дети так играют, и тут нет ничего особенного. Ни братьев, ни сестер у меня не было. Периодически я подолгу оставался один. Иногда мне бывало трудновато встраиваться в социальный контекст, но в основном детство вспоминается мне как хорошая и приятная пора. Мои родители — архитекторы. Они развелись, когда мне было пять лет. Помнится, все обошлось без всякой драмы. Они продолжали жить в одном и том же доме. Гораздо хуже было, когда умерла бабушка. Тут я увидел, что для отца это горе, и на меня это произвело впечатление.